«В партии ударника передается сообщение с помощью азбуки Морзе»

После многолетнего перерыва в Москве выступает Хайнц Холлигер — легендарный дирижер, композитор, гобоист, которому посвящено более ста сочинений. В рамках фестиваля «Окно в Швейцарию» он дал концерт в Доме композиторов, где в компании московских солистов исполнил и собственные произведения, и те, что посвящены ему. А сегодня, 10 апреля, в Большом зале консерватории под управлением Холлигера сыграет Государственный академический камерный оркестр России. За его пультом маэстро представит сочинения Гайдна и наших современников, в том числе свое, а в концерте Баха выступит и как солист.

— Давно ли вы не были в России? Кто пригласил вас на этот раз?

— Около тридцати лет назад я приезжал играть Лютославского. Совершенно сумасшедший концерт, где исполняли также и Хренникова! Сейчас совпали два приглашения — от Валерия Прошутинского (художественный руководитель фестиваля «Окно в Швейцарию». — Ред.) и от филармонии, выступить с Московским камерным оркестром (историческое название Государственного академического камерного оркестра России. — Ред.). Но главным инициатором был Валерий.

— Как вы выбирали программы для каждого из концертов?

— В обоих случаях это очень личный выбор. Что касается вечера в Доме композиторов, мне в первую очередь хотелось напомнить о нашей дружбе с Эдисоном Денисовым. Мы были близкими друзьями, наша переписка давно готовится к изданию и, надеюсь, выйдет рано или поздно. Концерт мы начали с «Романтической музыки» Денисова для гобоя, арфы и струнного трио. Это первое сочинение, которое он написал для моей жены и для меня. Мы сыграли премьеру на Загребской биеннале в 1969 году.

— Денисову запретили ехать по приглашению фестиваля, но разрешили поехать как туристу за свой счет. Ему было сорок, и это была его вторая поездка за границу.

— При Денисове постоянно был сопровождающий, который заходил в его номер каждый вечер и каждое утро. После этого Денисов написал еще немало сочинений и для меня, и для моего друга — флейтиста Ореля Николе, в том числе Соло для гобоя и Соло для флейты, их я тоже включил в программу концерта. Денисов написал их по нашему заказу для сборников пьес, в которых использовались новые приемы игры. Я сыграл также «Микроструктуры» киевлянина Леонида Грабовского. Мы с ним никогда не встречались, но его сочинения я играл часто, в том числе на Загребской биеннале: это была своего рода дверь на Запад, а его изрядно притесняли на родине и плохо знали за ее пределами. Он писал, возможно, самую сумасшедшую музыку, с которой я когда-либо имел дело, самую авангардную из того, что сочинялось в СССР когда-либо! Особенно для ранних 1960-х… Потом он написал для нас с Урсулой трио «Візерунки» для гобоя, арфы и альта, затем «Малую камерную музыку № 2» для гобоя, арфы и струнных. Затем он уехал в Америку, и я потерял его след. Слышал, будто ему там жилось очень трудно и приходилось работать чуть ли не ночным портье или продавцом дисков… как он сейчас, не знаете?

Около тридцати лет назад я приезжал играть Лютославского. Совершенно сумасшедший концерт, где исполняли также и Хренникова!

— Знаю, он жив, здоров и передает вам привет — через украинского пианиста Евгения Громова, с которым мы друзья на Фейсбуке. Грабовский просил узнать, не сохранилась ли у вас старая запись «Микроструктур», потерянная им при переезде в Америку.

— О, привет — это замечательно! Если запись где-то и есть, я не знаю точно где. Буду благодарен, если вы дадите мне его адрес. В программу вошли также сочинения моих друзей, таких, как Клаус Хубер: его «Noctes intelligibilis lucis» («Ночи умопостигаемого света») для гобоя и клавесина — одно из первых сочинений, написанных для меня, еще в 1961 году. И одно из самых любимых! С него начался список из более чем сотни произведений, посвященных мне. Я восхищен Михаилом Дубовым, который исполнил со мной эту пьесу и мог сыграть в ней все как полагается — она очень, очень трудна! Для нас с Орелем Николе созданы дуэты для флейты и гобоя еще одного швейцарского композитора, Роберта Зутера: он написал их в 1967 году для Всемирной выставки в Монреале — они тоже прозвучали в Доме композиторов.

— Что вы предложили публике из ваших собственных произведений?

— Во-первых, сочинение «Quodlibet pour Aurèle», написанное ко дню рождения Николе, где каждый из инструментов — портрет одного из членов его семьи. Флейта соло, разумеется, — сам Орель Николе. Его партия начинается с цитаты из Флейтовой партиты И.С. Баха и переходит от одной цитаты к другой, их всего 17 — это же кводлибет! Вторая флейта — его жена Кристиана, тоже флейтистка, у нее постоянно повторяется один и тот же пассаж, как у шарманки. Его сын Коля Блахер, известный скрипач, — это скрипка, и скрипка показывает всю виртуозность, на которую способна. Его дочь, которой в тот момент было семь лет, — вторая скрипка. Она очень любила лошадей, а вот скрипку не особенно, поэтому ее партия похожа на цокот копыт. Наконец, его приемный сын Джереми играл на валторне, но ненавидел заниматься, поэтому валторна в основном издает шумы. Вот такой музыкальный портрет семьи, длится три минуты.

Во-вторых, «Panrei» — сочинение, которое я написал для Люцернского фестиваля ко дню рождения Клауса Хубера в прошлом сентябре. Оно предназначено для флейты, поскольку его жена Сюзанна — флейтистка, и для ансамбля, куда входят скрипка, бас-кларнет, виолончель, гобой и ударные. Причем в партии ударника передается сообщение для Клауса Хубера с помощью азбуки Морзе! А я играл на гобое за кулисами, и в моей партии зашифровано название сочинения Хубера, посвященного мне, а также название гобойного концерта «Шелковый путь», который посвятила мне его вторая жена Ён Хи Пак-Паан.

Киевлянин Леонид Грабовский писал, возможно, самую авангардную музыку из того, что сочинялось в СССР когда-либо.

— Не слишком типичная для вас программа — обычно вы соединяете как можно более далекие друг от друга произведения, из совсем разных эпох.

— Совершенно верно, для концерта с Московским камерным оркестром я предложил совсем другую программу. И должен сказать, что восхищен высоким уровнем музыкантов! Среди прочего я выбрал одну из самых сложных пьес, когда-либо написанных для камерного оркестра, — «Musica Concertante» моего учителя Шандора Вереша. Однако за несколько репетиций они отлично ее подготовили. Вереш был главным моим учителем, у него я научился почти всему. Затем — сочинение еще одного швейцарского композитора, моего друга Рудольфа Кельтерборна: «Вариации для гобоя и струнных». Это самое первое сочинение, написанное для меня, еще до Хубера!

Кроме того, я дирижирую своей пьесой «Meta Arca», написанной к 50-летию оркестра Camerata Bern. Я с ним записывался многократно и попытался нарисовать музыкальную биографию оркестра, с портретами всех концертмейстеров за 50 лет и многими другими тайными и явными отсылками к истории оркестра. А «Meta Arca», разумеется, анаграмма слова Camerata. Вначале я также сыграю Гобойный концерт И.С. Баха Ля мажор, а завершит программу «Траурная» симфония Гайдна. Это для меня тоже очень личная программа. Предложить ее было рискованно: я не знал заранее, каков уровень оркестра. Но теперь я их услышал — и счастлив.

— У вас по-прежнему появляется несколько новых сочинений каждый год?

— Как правило, да. У меня был сложный период после смерти жены (знаменитой арфистки Урсулы Холлигер; для ее дуэта с мужем написан целый ряд сочинений, в том числе такими композиторами, как Шнитке, Денисов, Лютославский, Хенце, и многими другими. Ее не стало 21 января 2014 года. — Ред.), когда я не сочинял около полугода. Но сейчас все в порядке. Для меня очень дорого, что мое сочинение «Janus» для скрипки, альта и камерного оркестра, впервые исполненное в Зальцбурге в 2012 году, — это был заказ летнего фестиваля — за последний год прозвучало еще трижды (швейцарская премьера состоялась 1 февраля 2015 года в Базеле под управлением автора. — Ред.). Год назад после 12-летнего перерыва в Базеле двенадцать раз прошла моя опера «Белоснежка» в новой постановке Ахима Фрайера. Я также записал все оркестровые сочинения Шумана с Оркестром Западногерманского радио в Кёльне — вышло три диска, на очереди еще несколько, планируются также хоровые. В свою очередь, с Оркестром Южногерманского радио в Штутгарте мы записываем цикл оркестровых сочинений Дебюсси, надеюсь успеть его закончить. Буквально две недели назад закончился наш тур с ансамблем Swiss Chamber Soloists, где исполнялись сочинения Моцарта, наших современников Николя Боленса и Урсулы Мамлок, а также два моих, в том числе недавно законченная «Колыбельная для М.» для английского рожка соло — впервые!

В партии ударника передается сообщение для Клауса Хубера с помощью азбуки Морзе.

— Вы не раз говорили, что обилие концертов отвлекает вас от сочинения.

— Да, и я стараюсь снизить их количество. В мае у меня будут две-три свободные недели, которые я полностью посвящу композиции, у меня столько планов… Обычно, когда я сажусь за стол, у меня уже все сочинено в голове. Сейчас мне предстоит завершить пьесу для сопрано и ансамбля, посвященную 90-летию Пьера Булеза, по заказу Люцернского фестиваля (23 августа в программе фестиваля — «день Пьера Булеза»: серия концертов в режиме нон-стоп, где прозвучат сочинения Булеза, а также специально заказанные новые произведения Матиаса Пинчера, Вольфганга Рима, Дьёрдя Куртага, Хайнца Холлигера и других композиторов. — Ред.). Я посещал дирижерские курсы Булеза в Базеле и учился у него композиции. И я один из немногих настоящих его учеников, потому что официально он преподавал композицию только с 1961 по 1963 год в Базеле. Больше преподаванием он с тех пор никогда не занимался. Сегодня я пожелал бы ему здоровья, он крайне неважно себя чувствует. Еще два года назад он был очень активен, но за последнее время его здоровье ухудшилось — у него неважно со зрением, он пережил два перелома. Для человека, который всю жизнь был таким активным, это, конечно, трагедия.

— Продолжает ли расти список сочинений, посвященных вам?

— Да, за последние годы я сыграл много премьер. Это концерты для гобоя с оркестром Йорга Видмана, Роберта Плаца, Пять пьес для гобоя и фортепиано Рудольфа Кельтерборна, гобойный квартет Харрисона Бёртуисла, гобойный квинтет и Трио для гобоя, виолончели и фортепиано Фридриха Церхи, а также целый ряд камерных сочинений швейцарских композиторов, которые не так хорошо известны. Из посвященных мне сочинений, кроме названной выше пьесы Хубера, мне дороже всего Концертная пассакалья Вереша, Секвенция VII для гобоя соло Лучано Берио и Гобойный концерт Эллиота Картера. Музыку Картера я по-прежнему часто играю; недавно мы записали двойной альбом с его камерными сочинениями, в том числе поздними, которые прежде не записывались. Картер был уникальной личностью: дожил до 103 лет, но сохранил дух 20-летнего человека. Многие молодые музыканты могли бы позавидовать ему — настолько он был полон жизни! Кому еще это удавалось за всю историю искусств?

Понравился материал? Помоги сайту!