Герт Ловинк: «Web 3 — действительно новый зверь»

Следующий текст в проекте Кольты «Вокруг горизонтали» о теории и практике самоорганизации посвящен попыткам децентрализации интернета, то есть уведения его из-под власти больших платформ, находящихся под практически монопольным контролем нескольких крупных корпораций. Эти попытки, напрямую связанные с криптотехнологиями и блокчейном, уже известны как «Web 3.0».

Известный теоретик медиа и интернета голландец Герт Ловинк был одним из тех, кто давно показывал, в чем опасности слишком централизованного интернета. Еще в 2017 году Кольта публиковала интервью об этом с Гертом.

Теперь мы попросили его рассказать, что такое Web 3.0, и, как выяснилось из разговора, Ловинк смотрит на новые достижения достаточно скептически и говорит теперь о необходимости следующего шага — Web 4.0.

Для Кольты с Ловинком поговорил один из переводчиков книги «Критическая теория интернета» на русский Митя Лебедев.

— Сегодня кризис сети кем только не признается; мы постоянно слышим фразу «интернет сломан», а влияние и власть горстки технологических гигантов давно стали важнейшей политической проблемой. Однако если факт централизации налицо, то альтернативный разговор о децентрализации, то есть дискурс Web 3, как будто сводится к новым дизруптивным технологическим инструментам для накопления капитала, или это не так? Каковы вообще корни современного дискурса о децентрализации? Очевидно, что эта идея преследует интернет с самого начала и принимает различные формы. В чем ее возможные противоречия и нюансы?

— Для рассмотрения этого вопроса лучше вернуться в 1960-е и 1970-е годы, когда была популярна критика массового общества, массмедиа, а также понятий, связанных с гомогенными социальными единицами вроде «народа» и «класса». Можно сказать, что сами эти крупные аморфные социальные единицы начали неизбежно разлагаться. В философии, например, мы помним анализ различия у Жака Деррида. Другие исследователи могут называть эти тенденции социальной фрагментацией или индивидуализацией общества. Так что при рассмотрении децентрализации мы говорим о длительном процессе, в ходе которого рушатся категории, унаследованные из XVIII и XIX веков.

Одновременно с этим уже на техническом уровне развивается идея сети. В 1962 году Пол Баран составил и сравнил схемы трех форм сетей: централизованной, распределенной и децентрализованной. В диаграммах Барана процесс фрагментации как бы получает свое техническое выражение, это технологическое начало идеи децентрализации.

Децентрализация в целом — это процесс, само слово говорит об этом, и этот процесс начал впоследствии дифференцироваться. И в то время как некоторые критики, особенно в Британии, говорили о том, что социальная борьба должна вестись на микроуровне своего рода ризоматическими социальными единицами, с другой стороны, всем было очевидно, что такая логика способствовала деполитизации: фрагментация не объединяла людей как надо, и в неолиберальном мире в конце концов все соревнуются и борются друг с другом. В дискурсе о децентрализации всегда есть эти диалектика и двусмысленность.

— В итоге интернет как децентрализованная структура и в особенности «Всемирная паутина» могли выглядеть на раннем этапе техническим решением для проблемы фрагментации...

— Да, и на уровне дизайна мы получили гегемонию индивидуализма — на этот раз выраженного в фигуре пользователя: как уникальные индивиды, мы якобы можем взять под контроль и кастомизировать пользовательский опыт.

— Можно ли обозначить какие-то альтернативы, вытесненные на заре веба?

— В Web 1.0 было много идеологии именно технического характера. Сегодня, 30 лет спустя, у нас обратная ситуация: у нас много технических возможностей, но, на самом деле, не так много идеологии. Речь идет, скорее, о некоторых аффективных состояниях: страхе, паранойе, утрате чувства безопасности, дезориентации, депрессии.

Поначалу же цифровая среда была исключительно математической: навигация осуществлялась в основном через Unix-команды, и все было очень текстуально и примитивно. Сама идеология была математической — децентрализация как таковая вряд ли была идеологическим тропом. Имелось множество технических узлов, и сам «центр» выделить было бы сложно. Но работала она при этом не идеологически, то есть не потому, что кто-то изначально задумал существование такого количества распределенных узлов. «Центрами» можно было бы считать самих пользователей в нескольких странах, а в начале 1990-х речь идет примерно о двух-трех миллионах человек по сравнению с сегодняшними пятью миллиардами.

Не стоит забывать и о роли университетов и научных сообществ на раннем этапе существования интернета. И только позднее, в 90-е, с распространением паутины, на авансцену выходят журнал Wired и калифорнийская идеология. В самом начале было четкое разделение моделей старых медиа с трансляцией сверху вниз на большую аудиторию — и новых ризоматических медиа. И это разделение было важным. И только уже впоследствии возникает мысль, что новая среда тоже может оказаться централизованной.

— То есть если у децентрализации раньше были объективные технические основания, то сегодняшние интернет-гиганты мира Web 2.0 как самый максимум просто используют риторику.

— Да, но и эта риторика уже толком не работает, ее уже не продать.

— Что вообще такое Web 3, если в двух словах?

— Web 3 — действительно новый зверь. Web 2.0 был периодом, начавшимся после краха доткомов, он был основан на пользовательском контенте: мы увидели появление блогинга, расцвет YouTube, Google, социальных сетей — и их китайских аналогов. Даже несмотря на различие между западными и китайскими сервисами, последние следуют аналогичной логике — внутри фаервола происходят те же процессы. Так что Web 2.0 нельзя просто свести к Силиконовой долине. Это глобальный процесс — в России есть Яндекс и «ВКонтакте», например. Каждая часть света проходит через этот момент, который я бы назвал user facilitation (упрощением пользовательского опыта).

В этом смысле Web 2.0 — это не вариация вещательной модели медиа, это нечто совершенно иное. Он мобилизует пользовательское желание — вовлечься, откликнуться, лайкнуть и т.д. Во всех глобальных контекстах, в разных странах пользователь сталкивается с разными триггерами, вовлекающими его в медиасреду.

Раньше все действительно было иначе — отчасти из-за отсутствия достаточного функционала. В 90-е мы отправляли электронные письма, вступали в чаты, но в целом это не сравнить с массированным вовлечением сегодня, повальной геймификацией, когда ты сам — игра. Долгое время с этим ничего не происходило — мы видели становление капитализма платформ, невероятные процессы централизации, сужение системы до уровня нескольких платформ, рост контроля и слежки. Сначала произошло упрощение, а затем — рост централизации и контроля.

Но после финансового кризиса 2008-го и начала рецессии начался другой процесс, связанный с Web 3.0, — восхождение крипты, создание параллельной системы платежей, теперь уже прямая, откровенная, а не косвенная финансиализация и монетизация сети.

Отчасти это было ответом на старый, но и сейчас существующий общественный договор между компаниями и пользователями: пользователь получает бесплатные сервисы в обмен на данные. Это был договор и для Web 1.0, и для Web 2.0. Web 3 ставит под вопрос идею этого мнимо бесплатного (free), он подрывает эту модель, как бы заявляя: мы не просто акторы, но еще и экономические силы.

В Web 3.0 мы не просто обмениваемся информацией или вступаем в социальные отношения: мы понимаем, что у всего этого есть необходимая финансовая сторона. Иногда этот экономический обмен может происходить сознательно, а иногда — быть автоматизированным. Впоследствии эту своего рода автоматизацию обмена стоимостями можно было наблюдать в DAOs. Как только на подобном техническом базисе покоится экономический обмен акторов, мы находимся глубоко на территории Web 3.

— То есть то, что предлагают деятели вроде Гэвина Вуда, который считается основателем Web 3.0, выглядит как дальнейшая коммодификация социального опыта.

— Я всегда сравниваю блокчейн с масштабной онлайн-версией Excel. Таблицы Excel толком не менялись лет 40, но мир управляется с их помощью. Блокчейн обещает сделать эту ригидную форму вычисления просто более сетевой и открытой.

Мы говорим о новой форме вычисления потоков данных, социальных отношений, отношений между цифровыми объектами — все они сегодня фактически смешаны (мы же не можем больше разделять цифровые и социальные отношения?).

Идея в том, что все потоки данных, информации, даже наша беседа — все это будет проходить через децентрализованную блокчейн-систему. Далее, одним из слоев этой системы будет финансовый. При этом когда мы говорим о блокчейне, то имеем в виду очень сложную динамическую, постоянно изменяющуюся базу данных, что с виду кажется противоречием: как база данных может быть текучей? Но для монетизации и финансиализации социального это одно из требований.

Одно из главных оснований системы внутри Web 3 — возможность нарезания этого потока на отдельные экономические куски и приписывание им стоимости. Уровни вычисления и обмена таким образом сливаются. Так что блокчейн представляет собой новую и более динамичную форму администрирования социального.

Конечно, в сравнении с Web 2.0 тут все равно есть определенный шаг вперед: пока что прибыль добывается за спиной у пользователей через эксплуатацию данных, а Web 3 хотя бы ставит экономический вопрос напрямую. Другое дело, что это решение неуспешное — и создаст новые системы неравенства. Никто не предпринимает никаких мер против концентрации капитала в руках небольшого количества людей. Но пока что мы находимся на слишком раннем этапе и не можем распознать тех игроков, которые станут «фейсбуками» криптосцены.

Деньги вообще всегда стремятся к централизации и концентрации. Это происходит везде, в том числе в Web 3. И все сторонники новой децентрализации тут же выдвигают ряд оснований для своей идеи, которые, в свою очередь, опять-таки являются централизованными: это касается и локаций для майнинга криптовалют, и организации трейдинга, и хранения данных. Под всей идеологией децентрализации находится множество допущений централизации — они должны там быть как условия возможности децентрализованного обмена.

В плане самоорганизации Web 3 ничего предложить не может: как максимум мы можем представить совсем небольшие сообщества на новом техническом базисе. То, что утверждают сами идеологи, — все это, безусловно, так и есть, это правда, Web 3 децентрализована. Но только на уровне самопрезентации и непосредственного опыта. С точки зрения же инфраструктуры — это чистая ложь.

— В таком случае у нас есть блокчейн, дальнейшая экономизация социальных отношений — и отсутствие даже намека на публичную сферу.

— Да, но надо подчеркнуть, что это происходит в ответ на предыдущую модель, где все эти процессы протекали за спиной у людей без их четкого понимания, как работает вся эта экономика цифровой рекламы.

— От лицемерия — к цинизму.

— Да, вот такой прогресс мы проделали (смеется). Но мы только начинаем понимать, куда движется и как будет работать новая экономика.

Вообще, критика биткоинов может быть относительно простой, но сущность Web 3 сложнее. Мы легко можем свысока смотреть на спекулятивную природу криптовалют и говорить о новых схемах Понци, но экономизация и финансиализация сети — это более крупномасштабный процесс, чем просто спекуляция на криптовалютах. По отношению к Web 2.0 мы видим значительную смену парадигмы.

Эти парадигмы, старую и новую, не так легко свести друг с другом: можно посмотреть на всю эту сагу с криптовалютой Фейсбука Libra и увидеть их несовместимость. Libra была попыткой установления своего рода технической гегемонии над электронной коммерцией. Но идея была продумана не до конца, и они столкнулись со множеством технических и регуляторных проблем. Если бы Фейсбук был чуть умнее, он ввел бы децентрализованную систему платежей в Инстаграме, чтобы инфлюэнсеры могли вовлекаться напрямую в процесс товарного обмена. Тогда монетизация этой части бизнеса могла бы быть успешной. Кроме того, конечно, на Фейсбук оказывали огромное давление регуляторы, но также ясно, что введение отдельной валюты разрушило бы их бизнес-модель. Потому что чрезвычайно сложно соединить схему надзорного капитализма, основанную на бесплатных сервисах и сборе и продаже данных, с децентрализованной монетизацией. Это две различные ценностные системы.

Обещание Web 3 — это экономизация процессов на более глубоком уровне протоколов, так что мы не будем уже просто заходить на сайты и покупать что-то кликами. Мы не говорим здесь о каком-то новом интересном приложении, созданном поверх существующей системы. В целом речь идет о перепрограммировании сети, поэтому Web 3 — действительно удачный термин.

— Все-таки это довольно мрачный сценарий. Следует ли тогда концептуально задумываться над Web 4?

— Да, определенно. Web 4 должен быть ответом на финансиализацию сети. Потребуется либо радикально снизить чисто финансовую установку криптотехнологий, когда они одомашниваются, дрессируются, цивилизуются и реинтегрируются в общество. Либо радикально отделить их от нового, неэкономизированного уровня сетевого опыта, что отчасти означает возврат к прежней ситуации, когда платежные системы существовали более автономно от остальных социальных структур.

Например, можно представить себе такую ситуацию: некоторые вещи являются публичными, некоторые — просто бесплатными. Мы же можем разговаривать свободно, зачем нам монетарное опосредование от Web 3?

Можно представить себе дальше, что публичный стэк, или публичная инфраструктура, подчиняет весомую часть сети — это своего рода технохабермасовский сценарий. Таким образом, можно будет пересмотреть отношения между политической экономией и публичной сферой: как минимум мы можем провести различие между двумя пространствами.

В идеологии Web 3 этого различения попросту нет. Web 4 должен включать в себя публичную инфраструктуру и платежную систему. Идея того, что публичная инфраструктура должна быть зоной, полностью отделенной от сферы обмена, — конечно, тоже идеологическая конструкция. Но различение должно иметь место — иначе все будет финансиализировано.

— Какие сегодня альтернативы уже намечаются? Есть, например, Solid Тима Бернерса-Ли — проект децентрализованного аналога Всемирной паутины с большим вниманием к конфиденциальности и управлению личными данными.

— Должны хотя бы начаться дебаты. Есть лишь ряд концептов. Например, Бенджамин Браттон и акселерационисты в целом делают акцент на больших, мультиуровневых, централизованных платформах, то есть на привычных вертикальных структурах — но при условии гарантий публичного контроля и публичного владения их инфраструктурой, другой системы собственности. Принцип централизации сервисов представляется хорошим и неизбежным процессом, поскольку речь идет о крупных универсальных системах, уменьшающих затраты и увеличивающих надежность. Но в целом все это немного похоже на повторение дебатов об организации, последовавших за русской революцией.

С другой стороны, противоположное клише можно найти в критике акселерации и централизации — в романтических концептах малых групп, децентрализации, трайбов. Вырисовывается коммунитарный и пасторальный идеал, который может принимать анархистские или националистические формы.

Как мне кажется, здесь мы видим борьбу между двумя унаследованными из прошлого клише. Если мы говорим о дизайне новой технической системы, особенно такой, которая может быть полезна для глобальных вызовов вроде глобального потепления, то нельзя полагаться на эти устаревшие представления. Как преодолеть эту дихотомию? Нужен третий путь — между централизованными платформами и децентрализованными сетями. Но нужны какие-то осязаемые прототипы: безусловно, мы начинаем с концептуализации, но требуются рабочие модели.

Понравился материал? Помоги сайту!