19 октября 2021Молодая Россия

Час эксперта

«А теперь мы хотим сравнить 2050-е с 2080-ми — так, как будто у нас есть шансы на успех. Понимаете?» Рассказ Александра Мельникова

Мы начинаем работу раздела «Молодая Россия» с двух публикаций — с рассказов Александра Мельникова «Час эксперта» и автора, скрывающегося под псевдонимом Д. Густо, «Москварий».

Иллюстрации к обоим рассказам сделала Анастасия Герасимова, архитектор, исследовательница и преподавательница Архитектурной школы МАРШ в Москве, участница книги «Россия-2050. Утопии и прогнозы», в которую вошел проект Анастасии «Метробаня».

Напомним, что книга стала поводом для конкурса молодых авторов «27 сентября 2050 года», на который пришли тексты «Час эксперта» и «Москварий».

И рассказ Александра Мельникова, и рассказ Д. Густо получили на конкурсе вторые призы в текстовой номинации.

Час эксперта

Вырвано из сентября 2050

— К нашему занятию я просила написать небольшой текст на тему «Как я представляю общество через тридцать лет». Спасибо всем откликнувшимся, пометки об активности уже в портфолио, персональные отзывы на работы — в личных почтах. Сейчас же я хотела бы выделить несколько общих соображений.

На экранах старшеклассников полный скрипт преподавательской речи дополнился графиками и схемами, успевшими надоесть многим еще полвека назад.

— Вероятно, — продолжила педагог, — вы уже готовы предсказать ход моих мыслей. Простая визуализация роста населения, урбанизации, средней продолжительности жизни, числа патентов и прочих данных давно использовалась для иллюстрации экспоненциональности развития общества, в некоторых теориях и вовсе переходящей в сингулярность. Очевидно, что тридцать лет — это незначительный срок, когда речь идет о первобытном обществе, нечто более серьезное, если мы сравниваем 1450 год с 1480-м, и совсем уж принципиальное, если сравнивать 1980-е с 2010-ми. А теперь мы хотим сравнить 2050-е с 2080-ми — так, как будто у нас есть шансы на успех. Понимаете?

Ученики солидно молчали: вероятно, ждали, когда учительница покончит с трюизмами.

— Почти все ваши сочинения так или иначе включали эти скептические интуиции, смех над собственными попытками спрогнозировать будущее. Но, — в ее голосе мелькнули веселые нотки, — при этом вы все равно писали текст, как если бы способностью прогнозирования обладали. Я ничего не говорила про формальные требования — и все же почти все попытались написать аналитический текст с презентабельной аргументацией. И я задаюсь вопросом: почему вы полагаете (если вы так полагаете), что подобный способ прогнозирования в вашем случае обладает оптимальной эффективностью по сравнению, к примеру, с безумными догадками?..

Я поднял брови, чувствуя, что в этот раз отчет будет не совсем обычным.

— Если бы для простоты мы взяли численность населения за меру сложности системы, — вещала педагог, — то на ближайшие 30 лет прогноз прироста примерно соответствовал бы разнице населения между 1350 и 1980 годами. Мог бы средневековый прогнозист что-то сказать про состояние Земли к началу советской перестройки? Наверное, да… если только он был Нострадамусом, даже не пытавшимся снабдить свои пророчества аргументами.

«Нерелева…» — начал писать я в заметки к отчету, но педагог уже продолжала:

— Это, конечно, нерелевантная параллель: рост населения не является ультимативным фактором. Но у нас нет ясных указаний, как делать поправку на ускоряющееся развитие мира и с чем именно соизмерять по сложности прогресса ближайшие тридцать лет. Мой вопрос в том, как выглядит успешный прогнозист. Как, к примеру, отнеслись бы к человеку, заявившему в 1990 году, что все занятия в университетах и школах через тридцать лет будут осуществляться через интернет-соединение? Смог бы он тогда обосновать этот тезис, вывести его из имеющихся фактов? Или же, подобно Адаму из известного довода Юма, не имел бы даже шанса превентивно вывести, как именно он захлебнется в пучине будущих технологий? Тема наших занятий — реконструкция успешного прогнозиста. Как делал он свои предсказания и как чаще всего относились к ним в момент высказывания? Как к солидным и обоснованным прогнозам? Как к откровениям, являющимся исключительно предметом нерационализируемой веры? Или же как к дерзкому бреду?
— Мне кажется, это вопрос о том, изменяется ли общество быстрее или медленнее наших средних ожиданий, — написала в мессенджере одна из учениц. — Если быстрее, то точные прогнозы будут казаться именно дерзким бредом в момент высказывания.
— Интересная формулировка, — датчики на экране педагога довольно запиликали зеленым, — но хорошо бы понять, что такое средние ожидания и как измерять развитие общества. В одном из ваших эссе было яркое заявление, что общество развивается и быстро, и медленно одновременно. Вот почему так интересна история научной фантастики. С самого зарождения жанра фантасты одновременно провидели будущее, недооценивали и переоценивали его. И один из вопросов для нашей встречи — сопоставимы ли прогностические успехи их фантазий с аналитическими достижениями футурологов?
— Ох, я так и знал! — подал голос еще один парень. — Компания Nemo в своем духе. Пригласи их робота вести любую гуманитарную дисциплину, и она тут же превратится в урок литературы!
— Скептическое замечание засчитано, — снова позеленела робот, занося пометки класса «критическое мышление» в портфолио парня. — Но на семинаре по обществознанию никто не обяжет вас читать художественные тексты. Как я уже сказала, сейчас мы будем изучать историю успешных предсказаний, а именно — сравнивать прогностические успехи фантастов и футурологов. Я подготовила на будущий месяц свыше 15 тысяч художественных и аналитических текстов, прогнозировавших те или иные события и явления до 2049 года включительно. Наша задача — изучить как можно больше их прогнозов на точность, методы и реакцию современников. На общую почту выслан мультикритериальный органайзер для хранения обработанных данных. Подключайте ваши устройства и разбирайте книги из базы.

— Nemo307s! — в разгар работы уже отвечавшая ученица снова принялась атаковать мессенджер.
— Да? — откликнулась учительница.
— Мне кажется или предсказывать будущее аналитическими методами все же не так сложно, как вы пытались нам показать?
— Что именно вы хотите этим сказать?
— Не только темпы развития общества превышают темпы прошлого. Выросли и наши возможности. Даже на этом уроке мы с легкостью используем средства, в помине недоступные былым прогнозистам.
— Хотите спросить, чья сложность растет быстрее — субъекта или объекта познания? — машина бешено замигала зеленым светом. — Возможно, к ответу на эту великую загадку нас также приблизит наше небольшое исследование.

Пока в портфолио ученицы появлялись новые пометки об академической активности, я ставил высокие баллы своей подопечной по критерию «контакт с аудиторией».

Ставить баллы и галочки — это важная работа. Моя работа.

Текучая современность давно утекла, и суета постоянной мобильности, признанная стрессогенной и в целом излишней, немного ослабла. Вполне типично для успешного выпускника гуманитарных специальностей я уже много лет трудился в комиссии ЭПИ(к), что означало Экспертизу педагогических инноваций (контентный аспект). Комиссий, подобной моей, имелось теперь сотни. Моя младшая сестра, к примеру, занимала видный пост в ЭЭИ(г), исследуя гендерную корректность инноваций в сфере экологии. Основная идея всех комиссий, впрочем, совпадала: люди проверяли передовых роботов и оценивали риски внедрения.

Иронично, но именно эксперты здесь не пользовались прелестями дистанционного взаимодействия. По правилам, сто раз устаревшим, я должен был физически присутствовать рядом с проверяемой машиной. Что ж, бороться за эффективность сегодня несложно — сложно найти на это время.

* * *

После урока я подошел к своему клиенту, держа наготове типовое тестирующее приложение. В открытой базе было больше ста тысяч разных голосов и свыше миллиона фраз на разных языках. Установив режим проверки на «сложнейший», я принялся проверять реакцию робота на случайные фразы из приложения. Импортный педагог легко распознавала различные акценты, адекватно отвечала на дорожки с отвратительной дикцией и лишь один раз растерялась, реагируя на фразу из модуля «косноязычие». «Простите, — сказала тогда робот, щелкая какими-то настройками, — я не вполне уловила суть вопроса». И со второй попытки уловила ее успешно. С письменной речью, уровнем толерантности к ошибкам и опечаткам у Nemo307s все тоже было в полном порядке.

Кивая и проставляя пометки в отчете, я наконец принялся за откомментированные Nemo эссе. Как и следовало ожидать, отзывы робота были отлично оформлены. Технические разделы — «языковые средства», «скрытое цитирование», «фактчекинг» — заполнялись обильно и по делу. Что до общих комментариев, машина успешно выражала сомнение в локальных аргументах, но не спешила оценивать общий нарратив. Вместо этого она прилагала список «полезной литературы» и электронные адреса подходящих специалистов. Полистав пару списков и ссылок, я довольно кивнул. Разумный апдейт. Прошлая модель пыталась обозревать общую задумку текста самостоятельно. Выходило паршиво.

Я долго выбирал, какое из сочинений изучить пристальнее, пока взгляд не зацепился за дикий тезис в одном из них: «Главной чертой грядущего общества будет его несуразность». «Обилие различных силовых линий современного общества, — писал(а) автор, — диаметрально противоположных или никак друг с другом не связанных, могло бы привести меня к банальному выводу, что образ будущего недоопределен и содержит массу равноправных альтернатив, разрешение которых непредсказуемо. Но, похоже, мы в принципе не видим теперь прецедентов разрешения альтернатив — скорее, они развиваются параллельно, словно не замечая образуемого ими конфликта. Экспоненциальный рост прав дауншифтеров и социодиссидентов, защита и развитие децивилизованных резерваций для утомленных вездесущим институционализмом соседствуют с удушающей неумолимостью бюрократии и недобитой воинской повинностью поверх милитаристского трупа. На грубый тезис “будущее может быть всяким” я хотел бы ответить еще более грубым “будущее будет всяким”. Даже умиравшие тенденции воскресают. Но не с тем, чтобы одолеть тенденции, их вытеснившие, а с тем, чтобы как-то наудачу, навскидку поделить с ними власть… С каждым годом общество все глубже погружается в несуразное, никому не подвластное и потому никем не контролируемое соседство всего со всем. Нас ждет общество нарастающей суперпозиции, общество хаотически недореализованных возможностей, общество прогрессирующей несуразности».

Умный робот посоветовал автору сочинения довольно много нон-фикшен: и не только очевидного Нозика, но и Лейбница. Я аж присвистнул, смакуя неожиданный ход. Затем деловито доставил в отчете требуемые галочки и крестики, а в «экспертном комментарии» надиктовал благодушное: «Провокационная манера преподавания Nemo307s должна быть признана академически допустимой имитацией т.н. авторского стиля. Хотя модель не вполне опирается на принцип беспредпосылочности, осваиваемые в ходе семинара данные разносторонни, их подача корректна». Enter.

«Рекомендовать Nemo307s к пошаговому внедрению в образование?» Жирная галочка, электронная подпись, отправить. Все. Рабочий день окончен.

* * *

Домой я шел, по обыкновению, пешком. Час в пути того стоил: ведь у меня появлялся повод не заглядывать в сеть. Вместо этого я отдыхал: шел домой и думал о фантастах и футурологах прошлого. Кажется, иные из них догадывались, как уменьшится рабочий день, но мало кто отважился предполагать, как сильно… и как мало это нам даст. В чем точно были правы самые наглые из прогнозистов, так это в том, что, как ни меняйся будущее, мы все равно будем смотреть в прошлое со странной смесью ужаса, недоумения и зависти. Да, конечно, мы не будем понимать, как они вообще выживали… и одновременно не будем считать себя счастливее их.

Я шел и думал о том, сколько тысяч положительных отчетов успею отправить за остаток жизни. Каким бы ни было число, я поменял бы самое большое число мира на чувство, что хоть один мой отчет значит хоть что-нибудь.

Я не был футурологом, тем более — фантастом. И все же я не стеснялся предсказывать, что теперь будет. Зарубежного робота признают перспективным, а затем отправят на очередную стадию доработки под предлогом куда более длинного отчета совсем другой экспертной комиссии, смысл которого будет сводиться к тому, что российский рынок не готов к очередному витку изменения структуры занятости, а еще меньше — к очередной статье расходов на импорт.

О наш дорогой ЭПИ(к). Дымовая завеса на службе прогрессирующей прогрессофобии развитых стран... Что я отвечу себе на это? «Надо любить свою работу?» Конечно, надо… если не можешь с нее уйти.

«Человек, займи себя сам!» — вспомнил я веселое полотно польского постсоцреалиста. Там… там постепенно привыкают к идее, что трястись над занятостью — удел начинающих обществ, а оставить человека без зависимости от работы не значит оставить его без дела и жизни. Их экономика почти перестроилась — а значит, плевать, что у нас пока все иначе. Все течет, и сотни рек сливаются в одну. На робкую секунду я ощутил свою Россию как ковчег с невротиками в хвосте большого сплава. Пускай мы фанатично держим дистанцию от преодолевающих пороги будущего первопроходцев! Отплевываясь, оглядываясь, то и дело суша весла, но мы не упускаем плывущих впереди. Эй, Homo Ludens! — и мы тоже идем к тебе. У нас нет своего пути: только своя лодка и свои интервалы. Должно быть, и мне нужно немного потерпеть. И делать фотоснимки: таких больше никогда не будет.

В конце концов, я обозреваю педагогические инновации, а не медицинские. Страшно представить, как они терпят свое роковое знание, что все может быть иначе. Должно быть, и им по ночам снится, что лодка все же плывет вперед — нужно только не бросать своих маленьких весел.