Дневник мая

Краткое напоминание главного редактора о том, что, когда предательства совершают власть имущие, этика уплощается до морали

Текст Ольги Дерюгиной вернее было бы назвать «Дневником мая до слива ГЦСИ (Государственного центра современного искусства)». Ввиду ритма работы над этим номером «Разногласий» Ольга сдала текст 25 мая, когда история вокруг ГЦСИ только начала разворачиваться (этим объясняется и разговор в будущем времени о некоторых майских событиях в последнем абзаце дневника). В тот же день министр культуры РФ Владимир Мединский объявил о присоединении ГЦСИ к РОСИЗО под новым начальством — очередная резкая и директивная мера этого чиновника, направленная на централизацию государственного контроля над институциями культуры.

Случай ГЦСИ — один из главных этических кейсов месяца. В частности, вопиюще неэтично поведение его бывшего директора Михаила Миндлина, который сдал институцию безо всякого критического комментария и тем более борьбы, с радостью приняв новую должность директора Музея им. Андрея Рублева, — в то время как сотрудники ГЦСИ подписывают отчаянную петицию о сохранении Центра. Эта петиция, увы, вряд ли что-то изменит, когда чиновное начальство уже обо всем друг с другом кулуарно договорилось. Однако даже такой акт солидарности важен как напоминание, что культура — дело общее и дело каждого, а не только соответствующего министерства, бюрократов, церковников или спонсоров. Да, это морализм, которого мы пытались избегать в этом номере «Разногласий». Но тут я могу лишь еще раз повторить тезис, вынесенный в заголовок этого небольшого редакторского введения.

«Каждой выставке — по концерту!» — так мог бы звучать девиз месяца. В мае культурная жизнь столицы была пропитана музыкальным и фестивальным духом. Фестиваль «Подготовленные среды» в Центре МАРС; Фестиваль Политеха на ВДНХ; музыкальные концерты в музее Сидура; Ночь музеев, во время которой в Третьяковке живопись Кандинского танцевали; электроакустический концерт в Ленинке; лекция про Ницше как композитора; наконец, выставка-концерт «Speak Volumes!».

Держа в голове задачу написать майский дневник, я твердо намеревалась пропустить большинство концертов, а из грядущих мероприятий наибольший отклик во мне вызывали события, связанные с проблемами киберпространства и искусственного интеллекта. Однако тотчас же реальность почти в анекдотической форме вмешалась в мои планы: увлечение музыкой оказалось столь вездесущим, что затронуло даже моего парикмахера, которая, как выяснилось, учится на диджея; а основатели литературного журнала «12 крайностей», где я однажды имела честь публиковаться, организовали панк-шансон-группу и недавно записали свой первый EP.

Отправной точкой для размышлений о причинах нынешнего активного интереса к музыке для меня послужило мероприятие журнала «Логос» — лекция и концерт «Биография из духа музыки: Ницше как композитор». Как известно, труд Ницше «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм» построен вокруг противопоставления аполлонического и дионисийского начал в культуре. Согласно мысли философа, искусство открывает перед человеком возможности преодоления заданной априорной схемы познания. Музыка воздействует помимо осознания, в обход культурных условностей, мешающих пониманию сущности мироздания, и выполняет тем самым свое истинное предназначение — быть «дионисийским зеркалом мира». Ницше говорит о тирании языка, мысли, логики. Язык, который поначалу, может быть, и передавал еще иногда большие чувства, теперь стал лишь носителем сухой информации. «...К прочим страданиям человечества присоединяются еще страдания условности».

Аполлоническое в его современной форме — менеджмент всего и вся.

Воспользовавшись ницшеанской дихотомией, можно заметить, что сегодняшняя культурная ситуация заявляет о желании освободиться от аполлонического в его современной форме — а именно менеджмента всего и вся; освободиться от действующих символических кодов и дискурса как такового — и прийти к дионисийскому. И в музыке ей грезится эмансипаторный потенциал.

Петер Слотердайк в своей книге «Мыслитель на подмостках» говорит о том, что критическое подозрение немецкого философа происходит от постоянного «раскачивания от аполлонической стороны маски к дионисийской и обратно». Колебание от одного состояния к другому не может быть завершено, так как «что бы ни говорило на сцене Я — оно всегда будет символически представленным Я, аполлоническим художественным построением».

Из всех музыкальных событий месяца я попала лишь на одно: мистерию «Бикапо» Германа Виноградова — мистерию вполне в ницшеанском понимании. Аффект, получаемый во время музыкального действа, близок к своему кантианскому определению — то, что превосходит рефлексию. В отличие от социально определенного аффекта, этот опыт не имеет наименования, он не дискурсивен. Это то, что превышает возможность выражения словами.

Аффект и выбор

Культурные события участвуют в общей капиталистической гонке за вниманием, выраженным в количестве посетителей. Социальные сети предъявляют широкий ассортимент культурных событий, в едином информационном потоке кухонные посиделки конкурируют с крупными фестивалями.

Понятие выбора как этической категории в мире, подобном супермаркету, вытесняется в пользу понятия выбора как эстетического. Рекламные слоганы начинаются с императива «почувствуй/ощути…» и тяготеют к форме афоризмов, притворяясь полезной мудростью.

Что сейчас занимает бóльшую часть нашего времени — это процесс выбора из некоторого набора возможностей. Субъект формируется таким выбором.

Поступок совершается по необходимости, а не выбирается из ряда возможностей.

Массовая культура ориентирует нас на удовлетворение, получаемое от выбора-как-эстетического, — всегда апеллируя к аффекту. При этом выбор обычно подразумевает уже подготовленные (сконструированные ситуацией, социумом) эмоциональные реакции — я должна получить удовольствие, посещая концерт, ощутить собственное великодушие, кому-то помогая, проникнуться праведным негодованием, подписывая петицию…

Основное заблуждение относительно выбора состоит в том, что он трактуется как поступок и проявление свободы. Однако выбор — это тотальность, неизбежность, и выбор пассивен — ты выбираешь из предложенного набора, который уже является определенным конструктом. В конечном счете, ситуация выбора призвана измотать, усыпить бдительность и отвлечь от истинного действия. Ведь, на самом деле, поступок совершается по необходимости, а не выбирается из ряда возможностей.

* * *

Как вы относитесь к тому, что вас добавляют в друзья институции? Как можно дружить с сервисом? Как относиться к ситуации, когда SMM строится на базе личных контактов? Колеблетесь ли вы, высылая инвайт на ивент незнакомому человеку? Сколько постов в день или неделю стоит публиковать, чтобы поддерживать внимание к своей публичной странице, но не наскучить читателям?

Социальные сети открывают перед пользователями целый ряд дилемм. О политике репрезентации событий в сети говорить не менее интересно, чем о самих событиях. Логика SMM является основным законом репрезентации, сводя любое действие к общему знаменателю экономики лайков и просмотров. Отсюда вытекает неразличимость между вечеринкой и выставкой. В ленте происходит стирание границы между информацией и маркетингом. В анонсе выставки можно встретить фразу «наиболее актуальное искусство», а слово «современный» дважды появляется в одном предложении.

Чтобы создать событие в сети Фейсбук, достаточно вывесить привлекающую внимание картинку, разместить не очень длинный и не очень заумный текст — вот, в принципе, все и готово. Чуть позже, через пару дней после предполагаемой даты завершения мероприятия, следует вывесить несколько фотографий счастливых посетителей. Остается только добавить вожделенную строчку в свое CV художника или куратора. Ведь главное в событии — это его документация.

Выставка — лишь повод для вечеринки по типу закрытого клуба.

«Premium Class Triumph 2016» Алексея Таруца — один из немногих примеров, где художник целенаправленно работает с ситуацией медиации события, которая «сама стала событием». Посетившие открытие выставки были столь же дистанцированы от происходящего, как и те, кто следил за ним через экраны мобильных устройств (портал Afisha.ru устраивал онлайн-трансляцию). Пришедшие по пригласительным попадали в полупустой зал галереи «Триумф» с несколькими принтами на стенах и монитором с коротким закольцованным видео; в течение примерно получаса гости пребывали в томительном ожидании события. Наконец слышались звуки с подвального этажа помещения. Спустившись вниз, зрители обнаруживали вторую толпу зрителей, окруживших небольшую сцену, на которой находился художник. Сам музыкальный перформанс длился около десяти минут. Результатом физического присутствия явилась не коммуникация между участниками, а документация. По словам одного из гостей, «попал в документацию — и то дело». Музыка же здесь играла роль саундтрека — чья функция сводилась к заполнению пространства — и пустоты, отсутствия события. И в конечном итоге она служила тому, чтобы свести дискуссию к нулю, избавить от комментария. Здесь же обозначается и другая, не менее важная, проблема — выставка перестает быть самоценной. Выставка — это лишь повод для вечеринки по типу закрытого клуба — и, возможно, дальнейшей дискуссии.

Власть и технология

На собрании Клуба любителей интернета и общества и на конференции «Конструирование интернета» ключевые проблемы были вновь связаны с языком — на этот раз с языком, на котором устанавливаются договоренности между государствами. Если культурные деятели обращаются к музыке в поисках дионисийского, то власть обнаруживает источник дионисийского — то есть неподконтрольного и таящего угрозу для действующей власти — в интернете.

В докладе Олега Демидова про «кибервойну и ответственное поведение государств в киберпространстве» говорится о том, что терминологии кибервойны на данный момент не существует; в международном праве не закреплены нормы, регулирующие действия в киберпространстве, и нет инстанции, которая бы рассматривала правонарушения в этой сфере.

Несмотря на то что определение самой кибервойны не закреплено, в США, например, существует понятие «порога ущерба от кибератаки» — здесь подразумеваются человеческие жертвы и массовый ущерб инфраструктуре, а также нанесение ущерба экономическим и политическим интересам США. В случае кибератаки военные силы наделяются правом отвечать любыми средствами. В России же аналогичная ситуация в официальных документах не прописана. Само определение киберпространства в РФ, США и европейских странах различается. Очевидно, что, пока длятся разногласия в терминологии, создается удобная ситуация для агрессивных действий, которые могут остаться безнаказанными.

Один из ярких примеров кибератаки — случай компьютерного вируса Stuxnet, поражающего компьютеры под управлением операционной системы Microsoft Windows. В 2010 году Stuxnet был обнаружен на установке по обогащению урана, расположенной в Иране, и вывел из строя около 900—1000 центрифуг, в результате чего программа ядерного вооружения Ирана, как полагают эксперты, была отброшена на несколько лет назад. Считается, что за разработкой вируса стояли разведывательные службы США и Израиля. Впрочем, кто бы ни был причастен к этому или любому другому киберинциденту, как может быть наказан виновный в отсутствие нормативных актов?

Важно подчеркнуть, что виртуальное — это не отдельная альтернативная реальность; виртуальное действие — незаметное, распыленное в пространстве, однако кибервойна всегда имеет своей целью физическую реальность.

При отсутствии договоренности на международном уровне внутри самих государств формируется дискурс о глобальной сети как об источнике угрозы. Так, начиная с 2005 года в социологических опросах ВЦИОМа и ФОМа появляются формулировки о вреде интернета и необходимости государственного контроля над ним. По данным таких опросов, большинство граждан признают потенциальную угрозу, связанную с пользованием интернетом, и выступают за его регулирование государством.

Исследователь интернета Григорий Асмолов говорит о том, что традиционные СМИ (например, телевидение) сохраняют влияние на формирование отношения к новым источникам информации и коммуникации. Вопрос регулирования интернета Асмолов предлагает рассмотреть через модель трех измерений силы политолога и социального теоретика Стивена Люкса. Существует три уровня:

1. Силовые взаимодействия между акторами А и Б (Decision-making power);

2. Доступ к обсуждению (Non-decision-making power);

3. Идеологический: влияние актора А на Б посредством формулирования желания и мотивов.

Интернет действует во всех трех измерениях. Если на момент своего создания глобальная сеть воспринималась как место свободного самовыражения, «ничейная территория», то сейчас интернет предстает ареной борьбы за гегемонию между доминантными игроками — государством и бизнесом.

Проблеме контроля над технологией была посвящена и лекция Дэвида Эдмондса «Нужно ли роботу читать Канта?» — он обратился к прикладному аспекту этики, связанному с роботизацией. Эдмондс рассматривает известную моральную дилемму о потерявшей управление вагонетке, где предлагается выбор между спасением пяти человеческих жизней или одной, для чего следует направить вагонетку по одному из путей. Во втором варианте дилеммы по-прежнему есть поезд и пятеро на рельсах, только на сей раз испытуемый стоит на мосту рядом с толстяком — и должен решить, сбросить ли его вниз, чтобы спасти тех пятерых (самоубийственный прыжок по условиям задачи делу не поможет). Лектор рисует ситуацию недалекого будущего, когда по улицам будут ездить автомобили без водителей и моральная дилемма станет задачей для робота. Кто должен в таком случае решать, как программировать машину, — государство, корпорация или владелец автомобиля?

* * *

Пропустив фестивали и Ночь музеев, я отправилась на выставку Саши Пироговой «Фокусы».

В своей видеоработе «Агон» художница демонстрирует недоверие к языку: отсылка к древнегреческой традиции соревнования решена через пластику тела и перформативность и оставляет за скобками второе значение слова — связанное с идеалом демократии, построенным на идее равного доступа к дискурсу. Эта работа герметична и сопротивляется контекстуализации, знаменуя в том числе и провал языка интерпретатора: не обладая знанием о том, как судить о хореографии, продвинуться дальше констатации факта, что это видео о технике, о work-out, никак не удается. Лишая зрителя участия в продуктивном диалоге, автор принуждает его отдаться своим неартикулированным эстетическим предпочтениям.

Пока в рамках культурных институций художники пытаются скрыться от языка или придумывают проекты для участия в Биеннале молодого искусства, чтобы добавить весомую строчку в CV, и участвуют в гонке за количество зрителей, московские активистки устраивают тихие пикеты в Московском метрополитене. Эти пикеты успешно демонстрируют, что пространство культуры не замыкается в пределах выставочных залов и социальных сетей. Напротив, выход в общественное пространство, где влияние властных дискурсов распылено и не сфокусировано, дает возможность услышать другого — например, состояться беседе между участницами тихих пикетов и прохожими, высказывающими мнения об их плакатах.

Финальными музыкальными аккордами в этом месяце выступят два масштабных события: Walking Castle — «современный циркус искусств, симбиоз медиаарта, скульптуры, живописи, перформанса, контемпорари-арт-дэнса, поэзии, художественного костюма, архитектуры и музыки» и открытие Музея русского импрессионизма, где «на глазах у изумленной публики» «пять топовых картин из коллекции будут озвучены» «модным композитором» Дмитрием Курляндским. Это пиршество духа состоится уже за рамками дневника.

Понравился материал? Помоги сайту!