В поисках Безголового. Вымысел на аукционе

Голдин+Сеннеби — так с 2004 года называют свою коллаборацию художники Саймон Голдин и Якоб Сеннеби. В этом номере «Разногласий» Голдин+Сеннеби представляют один из сюжетов своего проекта «Безголовый» («Headless») — лот на аукционе «Кристис», покупатель которого, согласно условиям сделки, становился героем определенной главы романа «В поисках Безголового» («Looking for Headless»).

«Загадочный автор романа “В поисках Безголового” К.Д. (на обложке стоят только его инициалы) рассказывает историю двух художников — Саймона Голдина и Якоба Сеннеби, которые вступают в коллаборацию с писателем Джоном Барлоу: Голдин и Сеннеби исследуют офшорную компанию на Багамах Headless Ltd., а Барлоу на основании их расследований пишет частично документальную, частично выдуманную детективную историю таинственного убийства, также под названием “Headless” (“Безголовый”). Три главных героя романа все больше впутываются в мир офшорного бизнеса, размышляя о возможных связях между Headless Ltd. и тайным обществом “Ацефал” (от греческого ἀκέφαλος — “безголовый”), основанным философом Жоржем Батаем и кругом его друзей, связанных с Колледжем социологии в Париже, в конце 1930-х.

Голдину+Сеннеби интересно, как в юридических конструкциях офшорных финансовых центров можно увидеть акты создания фиктивного пространства и построения зон невидимости. Отталкиваясь от компании Headless Ltd. и идей Батая об актах исчезновения, художники погружаются в театрализованное дознание того, что не подлежит раскрытию. Расследование Голдина+Сеннеби принимает форму постоянно продолжающегося перформанса, в котором неразделимы субъект, метод и художественное повествование. Они работают, внедряясь в мир офшорного бизнеса и присваивая его методы, язык и стратегии при постоянной смене собственной субъективной позиции».

(Лиза Розендаль, куратор.
С официального сайта художников.)

Ниже мы публикуем:

• видеопрезентацию лота «Вымысел на аукционе», в которой социолог искусства Сара Торнтон объясняет, почему купить работу Голдина+Сеннеби на аукционе «Кристис» — уникальный шанс стать героем концептуальной художественной работы;

• видео с аукциона, где идут торги за лот Голдина+Сеннеби;

• главу романа, в которой появляется покупатель лота на «Кристис» (оплативший тем самым свое появление).

1. Видеопрезентация лота Голдина+Сеннеби «Вымысел на аукционе» на «Кристис». Представляет Сара Торнтон

Лот 36 на торгах послевоенного и современного искусства Christie's 25 марта 2010 года. Это концептуальная работа Goldin+Senneby под названием «Fiction on Auction» («Вымысел на аукционе»). Оценочная стоимость — 5000—7000 фунтов. Покупатель, сделавший самую высокую ставку, станет героем романа «В поисках Безголового». Никто, даже Goldin+Senneby, не знает, будете ли вы героем или антигероем. Так что это потрясающая возможность доказать, что вы — покровитель искусств с настоящими яйцами. Вы также будете иметь удовольствие участвовать в художественном процессе, сделав заявку на бессмертие, и — кто знает — возможно, через 10 лет работа будет стоить больше, чем вы заплатите сейчас. Если вы решите продать «Fiction on Auction», ваше имя будет заменено на имя нового владельца. Сама работа меняется с каждым новым владельцем. Можно сказать, ее провенанс интегрирован в саму ее душу. Так кто такие Goldin+Senneby? Это шведский дуэт художников, работающих вместе с 2004 года. Они участвовали в биеннале в Сан-Паулу, у них была сольная выставка на электростанции в Торонто. Вы можете сделать свой вклад в их будущую славу. Вы можете стать первым, возможно, единственным коллекционером их работ, который оказался в нужном месте прежде, чем набежали все остальные.

Потрясающая возможность доказать, что вы — покровитель искусств с настоящими яйцами.

Должна признать, что есть один архитектор в Норвегии со страстным, даже чудовищным аппетитом к их работам, но вы сможете с легкостью его побить. Goldin+Senneby — серьезные интеллектуалы, а не какие-то простофили, они даже читают книги. Большое влияние на их лот 36 оказал роман Томаса Пинчона «Выкрикивается лот 49». Как Пинчон и вообще многие коллекционеры, Goldin+Senneby оберегают свою приватность, они обожают эстетику телефонных ставок, так что даже если вы предпочитаете лично присутствовать в аукционном зале, пожалуйста, делайте ставки по телефону. Goldin+Senneby ценят драматичность конфиденциальности и ее разоблачения. Их роман «В поисках Безголового» рассказывает о потерянном тайном обществе с офшорами на Багамах. Вы можете спросить: они что, социалисты? Честно говоря, я не в курсе. Они шведы! Вы можете спросить: а роман-то хороший? Очевидный ответ — какая разница? Это концепт, а самое замечательное в концептуальном искусстве в нашем глобальном мире электронных сообщений — что его доставка почти ничего не стоит, накладные расходы маленькие и заполучить его проще простого.

2. Видео торгов за лот

3. Роман «В поисках Безголового». Глава шестая

Они приезжают как раз вовремя. Джон Барлоу выходит из такси, бросает взгляд на золотой курсив приглашения, затем поднимает глаза на здание. С ним вместе мистер Алистер Эпплтон, высокий и элегантный, в хорошо сидящем сером костюме, с той всезнающей полуулыбкой, которую он надевает во время своих телевыступлений.

Что до Барлоу, он — оборванец, даже когда пристойно одет, и если сегодня он приложил к этому усилия, то весьма скромные: старый шерстяной пиджак, черные джинсы, белая рубашка в синюю клетку. Это, надо полагать, его выходная персона, так он одевается, когда он на сцене, в таком точно наряде он выступал на багамском солнце, в Италии и в Норвегии. Сейчас прохладный вечер в Лондоне. У Джона Барлоу, кажется, отсутствует температура тела.

Он в Лондоне для того, чтобы посетить гала-аукцион арт-премии Sovereign. Очаровательный, телегеничный м-р Эпплтон, старый университетский друг, — его спутник на этот вечер. Первая премия Sovereign Prize — $40 000, а в жюри входят сэр Питер Блэйк и Джарвис Кокер. По мнению Барлоу, все это часть игры.

По дороге в Сити он пытается объяснить ее суть м-ру Эпплтону. Пока их черный кэб тащится по вечерним пробкам, Барлоу, пожалуй, слишком часто употребляет слово «странный», в то время как друг его проявляет к разговору лишь умеренный интерес. По какой-то причине Барлоу не упоминает о том, что за ним следит К.Д., хотя время от времени озирается в поисках камеры. Что до Джейми Райта, то он исчез. Больше сказать об этом нечего.

Сомерсет-Хаус — массивное здание на берегу Темзы, его мрамор искрится в серебряно-голубом свете, который, кажется, льется на здание отовсюду. Вход в галерею несколько приглушен, он не кричит о себе, есть что-то приватное и располагающее в интровертности темного стекла, усиленной присутствием охранника, который почти незаметен, но все же умудряется казаться угрожающим.

Все еще с приглашением в руке, Барлоу подходит к стойке администратора. Он знает, что его имя в списке, но, кажется, все же боится, что его не впустят, как бродячая собака, которая пытается пристроиться к хорошо выдрессированным пуделям на поводках в парке.

Несколько поодаль стоит м-р Эпплтон и рассматривает вход; он не волнуется, что его не пустят. Когда м-р Барлоу и его спутник получают одобрительный кивок, Эпплтон шествует внутрь, высокий и статный. Он не дворняга.

Самые крупные покупатели, как правило, не платят слишком много налогов.

Из гардероба Барлоу и Эпплтон следуют в бар, где наливают розовое шампанское, а затем непосредственно в галерею. Их внимание привлекает десятифутовое полотно, висящее справа от них. «Sweetspots» Мартины Навратиловой представляет собой следы от ударов теннисных мячей, обмакнутых в цветные краски. Барлоу останавливается и смотрит. Десять, пятнадцать секунд — м-р Эпплтон уже двинулся дальше с каталогом и розовым шампанским в руках. Барлоу отпечатки мячей мисс Навратиловой особо не волнуют. Он уже озирается в поисках «Нассау, 6 утра» Goldin+Senneby.

Сегодня фонд Sovereign предстал во всей своей респектабельности. Коллекционеры — некоторые с русским акцентом — беседуют с дилерами и агентами, кивая и жестикулируя со сдержанным изяществом, в то же время сканируя помещение глазами. Есть тут и кучка художников, которые выглядят менее уверенно, не в своей тарелке, — дворняги. Время от времени состоятельные дилеры подзывают одного из своих подопечных, чтобы представить его группе коллекционеров. Они склоняются, исполненные благожелательности и юмора, к художнику, слушая, что он говорит, подобно тому, как кронпринцы могли когда-то слушать любимого придворного карлика.

Сами художники нервничают, ожидая, когда огласят победителей. Сегодня они могут заработать несколько тысчонок, учитывая, что после объявления победителей все выставленные работы будут проданы с аукциона. Спад глобальной экономики все еще оказывает влияние на арт-рынок. «Черт дери субстандартные кредиты!» — восклицают они шутя. Ах, если бы они стали финалистами пару лет назад. Еще стоя в пробке, Барлоу потратил много сил, чтобы описать Эпплтону мрачную реальность офшорных финансов, подчеркивая, что фонд Sovereign — мировой лидер офшорного менеджмента. Впрочем, сегодняшний гала-аукцион был полной противоположностью этой мрачности. Гламур по высшему разряду, фонд Sovereign будет выглядеть максимально культурно и социально ответственно: половина вырученных от продаж средств пойдет на городскую благотворительность того или иного рода. Какую именно, Барлоу не в курсе.

Гала-аукцион — это еще и бизнес. Бизнес Sovereign. Каждый коллекционер — потенциальный клиент. Самые крупные покупатели, как правило, не платят слишком много налогов, сообщил Барлоу своему другу, и глаза его сверкнули. Люди с серьезными доходами выводят их в офшор и славно и надежно хранят деньги там, где нет подоходного налога. Те, кто сегодня будет швырять по 10 кусков на картину, должны были бы отдать эти деньги на налоги; вместо этого половина пойдет художнику, а другая половина — на ту или иную благотворительность. Win-win.

Такого рода морализаторство было новой чертой в характере Барлоу, и м-ра Эпплтона оно не убедило. Еще в такси, сокрушаясь о Sovereign и их клиентах, Барлоу напоминал умного подростка, до которого только что дошло, что в мире есть не только правда, но и некоторые противоречия. Он также был очевидно заворожен видом роскошных одежд культурности и достатка, в которые рядятся офшоры. Сегодняшний благотворительный аукцион мог бы потрясти его своей чудовищной двуличностью, но все же что-то в его речи выдавало желание быть частью этого креативного, не облагаемого налогами и увлажненного шампанским мира. На выставке становится людно. Барлоу и Эпплтон стоят в дальнем конце галереи, беседуя друг с другом, время от времени сверяясь с каталогом. Привлекательные официантки в черных передниках и костюмах скользят мимо с горячими канапе. Барлоу хватает что-нибудь с каждого подноса, который оказывается в пределах досягаемости. Он также налегает на шампанское; осушая один бокал, он уже держит в левой руке другой, полный, ухитряясь к тому же между большим и указательным пальцами зажимать блинчик с икрой и лососем.

Фонд Sovereign будет выглядеть максимально социально ответственно: половина вырученных от продаж средств пойдет на городскую благотворительность.

Эпплтон отчаливает, чтобы поговорить с сэром Питером Блейком. Барлоу двигается к стене с «Нассау, 6 утра». Черно-белая гравюра: солнце сияет в небе, безголовый человек бежит вдоль пустынного пляжа. Человек голый и отсылает к обложке Андре Массона для журнала «Ацефал», на которой изображен человек с пылающим сердцем и кинжалом в руках, — картинке, с которой и начались поиски Безголового.

Одно ясно наверняка, говорит себе Барлоу: Goldin+Senneby не делают картинки, они попадают в шорт-листы международных арт-премий не за картинки. Нет, «Нассау, 6 утра» — это подсадная утка. Что бы там ни замышляли наши приятели из Стокгольма, все это часть игры. Картинка также заставляет Барлоу задаться вопросом, тут ли этим вечером Джейми Райт.

Он пялится на «Нассау, 6 утра». Очевидно, у Безголового несколько аудиторий. Он вычитал это в журнале Geist, распечатка из которого лежит у него сегодня в рюкзаке вместе с другими полученными недавно документами. Статью написала куратор Ким Эйнарссон, которую он встретил в Осло и которая также присутствовала на встрече в Tower 42 в Лондоне, в то время как сам Барлоу был в Нассау. Он считает Ким сообщницей, еще одним действующим лицом в пьесе Безголового, и с удовольствием вспоминает свой приезд в Норвегию. Это было примерно тогда, когда он только сживался со своей ролью, сидя на розовом ковре в окружении пластиковых цветов, наблюдая за своим превращением в Джона Барлоу. Видеодокументация с Гибралтара проносится у него в голове. Статьи в журналах? Картинки с выставок? Возможно, это больше, чем игра. Возможно, они действительно доберутся до правды о Безголовом.

«Что-то мне это напоминает», — произносит высокий человек с серебристой сединой, в кремовых брюках, блейзере и розовом шелковом галстуке.

Он поворачивается к Барлоу с милым, хотя и сосредоточенным выражением на лице, почти мальчишеском, несмотря на годы. Затем он снова смотрит на картинку.

«Интересное совпадение, еще и эти брызги от теннисных мячей».

Барлоу не отвечает.

«Простите, — говорит человек в блейзере, — мысли вслух».

Барлоу улавливает американский акцент. Этот человек накоротке с искусством. Он смотрит на картины так, как будто они соревнуются за его расположение.

Что-то в его речи выдавало желание быть частью этого креативного, не облагаемого налогами и увлажненного шампанским мира.

«Я имею в виду, — продолжает американец, — что вот это, — он кивает в сторону безголового человека на пляже, — напоминает картинку Андре Массона».

«Обложку “Ацефала”», — говорит Барлоу, довольный своей осведомленностью.

«Ах, вы интересуетесь “Ацефалом”! Удивительно!»

«Я мало об этом знаю», — немедленно добавляет Барлоу, не желающий продолжать дискуссию о Массоне, чтобы не обнаружить глубину своего невежества.

«Он был сюрреалист, друг Батая, вы же знаете?»

«Да, Жорж Батай».

«Вот именно. Он первый придумал технику “автоматического рисования”. Вы буквально позволяете карандашу делать что он хочет. Получаются очень интересные результаты».

«Понимаю», — говорит Барлоу, хотя это совсем не так.

«“Sweetspots” весьма напоминает эту технику». Оба смотрят на красочный холст Мартины Навратиловой со случайными отпечатками теннисных мячей. «Своего рода автоматическая живопись!» Американец оглядывает галерею. «Интересно, работал ли тут кто-то еще в этом направлении?»

«Для этого надо знать об “Ацефале” и помнить, что обложку делал Массон», — вворачивает Барлоу.

Американец кивает, возвращаясь к «Нассау, 6 утра», чтобы изучить работу еще внимательнее.

«Да, — тянет он задумчиво, — вы правы. Такого рода знание выделяет вас из толпы. Но, честно говоря, это не лучший парафраз “Ацефала”. Его можно легко не заметить. Я имею в виду — о'кей, безголовый человек, но это не лучшая работа».

«Не лучшая? Вы имеете в виду гравюру?»

«Что-то в том, как она сделана, — говорит он, помахав рукой перед картинкой, будто обвиняя художников, — что-то скрытое, но выдающее себя. Слишком дотошно исполнено. Или это нарочно?»

«Не уверен».

«Это убедительно, — говорит американец, — но это не искусство».

«Нет?»

«Нет. Это как реклама. Плохо сделанная. Реклама ради рекламы!» Эта мысль его явно забавляет. «Как будто чего-то тут все же не хватает».

Он широко ухмыляется, осуждая работу Goldin+Senneby и оглядываясь на другие экспонаты.

«А! — говорит он, залезая в нагрудный карман своего блейзера. — Моя карточка. Лео Тройя, приятно познакомиться. Продолжайте осмотр!»

Барлоу берет карточку и читает набранный просто и мелко текст:

«Леонардо Тройя
Art Discovery Ltd.
Los Angeles».

Когда он поднимает глаза, американца уже нет.

Справа от Барлоу возникает внезапное оживление. Какое-то изменение в тембре гула толпы. Вот и она. Мартина Навратилова, стройная и хрупкая на вид, в великолепном черном пиджаке и брюках. По сторонам от нее — мужчины в костюмах. За десять лет ее лицо ничуть не изменилось. Мгновение — и она исчезла. Барлоу ищет в толпе высокого американца, но и того уже нет.

Так что он остается в одиночестве и смотрит на белоснежную карточку в своей руке. Алистер Эпплтон на другом конце галереи рассматривает полотно, изображающее кораблекрушение, Мартина Навратилова только что продефилировала мимо, а прекрасная гравюра безголового Джейми Райта находится позади него. Или нет? Может, это твое изображение, Джон? Кто отправился в Нассау, чтобы найти безголового? Это был ты. Нассау в 6 утра, ранний старт, биологические часы вышли из-под контроля. Это был ты, Джон. В Нассау в 6 утра.

Он быстро пробирается через толпу, почти бегом, выставленная вперед рука помогает проложить дорогу через море черных пиджаков, стоящих между ним и выходом. В гардеробе он просит служителя выдать ему его рюкзак.

«А ваше пальто, сэр?»

«Нет, только рюкзак».

Он открывает его и вынимает пухлый конверт, из которого вытаскивает пачку бумаг и перебирает их, пока не находит распечатку.

«Дорогой Саймон Голдин,

абсолютно потрясающее исследование!

Не удивлен, что Андре Массон был связан с таким обществом, как “Ацефал”. Как вы наверняка знаете, в 1920-х он был близок к парижским анархистам и делал весьма загадочные, крайне символичные работы.

Моя первая мысль, что если эти общества и не были связаны, то, во всяком случае, секретные общества в межвоенный период были весьма распространены (и, возможно, продолжали существовать после войны). Это феномен, заслуживающий исследования. Таким исследованием вы, очевидно, и заняты, и мне было бы очень интересно больше узнать о нем или о других исследованиях, о которых вы сможете мне сообщить. Многие из нас обладают, как вы знаете, определенным знанием, которое ставит нас вне рамок даже наиболее интеллектуального академического мейнстрима. Возможно, находясь настолько в стороне от общепринятого образа мыслей, мы нуждаемся в сообществе единомышленников, но ирония в том, что большинство подобных нам — одиночки, о чем, я уверен, вы догадываетесь.

Всего наилучшего,
Лео

Леонардо Тройя
Art Discovery Ltd.
Los Angeles»

Барлоу засовывает распечатку обратно в рюкзак и возвращается в основную галерею. Цветные пятна на картине Навратиловой кажутся чудовищно кричащими и назойливыми. Гул толпы оглушает, в помещении настолько людно, что официантки с канапе буквально протискиваются сквозь толпу, не успевая добраться и до середины комнаты, прежде чем вся еда оказывается разобрана.

Шампанское выливается из уголков его рта и течет по подбородку.

Барлоу хватает одну тарталетку за другой, королевские креветки на шпажках, микропирожки с брынзой, блинчики. Ему надо поговорить с Леонардо Тройей, но высокого американца нигде не видно.

Какофония достигла пика. Нежно, но уверенно гости удерживают бокалы и канапе в тесных зазорах между своим телом и окружающей толпой. Тройя? Джейми Райт? Он понятия не имеет, где они, запихивает в рот побольше канапе и жует, запрокинув голову, так что шампанское выливается из уголков его рта и течет по подбородку.

Он уже некрепко держится на ногах, но, сделав выпад к ближайшему подносу, достает две шпажки, обе с маленькими сосисочками. Официант старается подставить поднос поудобнее, указывая на соусник с горчичной подливой. Но толпа уже влечет Барлоу в другом направлении, как астронавта, оторвавшегося от своего троса во время выхода в открытый космос и уносящегося в забвение, прочь от горчицы. Он кусает сначала одну сосисочку, затем другую.

По мере приближения аукциона гул толпы утихает. Шикарный м-р Эпплтон теперь беседует с одетой во все красное мисс Надей Хебсон (художницей, которая вот-вот возьмет премию). Барлоу, покачиваясь, стоит прямо за ними с бледным и потным лицом.

Начинаются речи. М-р Ричард Маркс, основатель и председатель фонда Sovereign, имеет кое-что сказать о своей компании. Но не слишком многое. Сегодняшний вечер посвящен искусству и благотворительности. Он представляет черную женщину в традиционном африканском платье, которая убеждает публику врубаться и тратить, тратить, тратить. Барлоу удивляется непринужденности происходящего. Ему кажется, что над сценой должна полыхать надпись «ЛИЦЕМЕРИЕ». Благотворительность в пользу увечных лепреконов, беспризорных мышей или черт знает кого еще приветствуется теплыми аплодисментами. Ни капли иронии. Барлоу, пьяный, оглядывается в растерянности. Его друг, м-р Эпплтон, аплодирует. Все аплодируют лживой щедрости офшорных активов.

Затем оглашают лауреатов. Она прямо за тобой! Надя Хебсон, моложавая, с оттенком горечи в улыбке, получает первую премию из рук Ричарда Маркса, человека, который — какое совпадение — ее и номинировал.

Подумайте. На премию были сотни претендентов — в основном номинированных профессионалами арт-мира (или Ричардом Марксом). Работа Goldin+Senneby была номинирована двумя людьми, одна из них — Миа Янкович, куратор лондонской галереи Gasworks, в которой уже выставлялся их проект «Безголовый» — проект, исследующий компанию, управляемую фондом Sovereign. «Нассау, 6 утра» — вымышленная история, в которой речь явно идет о компании, спонсирующей сегодняшнюю премию. Той самой компании, чьи юристы без передышки бомбардировали шведских художников своими распоряжениями по поводу «Безголового». Упоминается ли об этом в каталоге? Нет. Все, что должен знать покупатель, — эта картинка на стене. Плохо сделанная реклама.

Goldin+Senneby? Гравюра, которую они почти наверняка даже не сами сделали? Номинированы уважаемыми людьми из арт-сообщества? Он выпивает еще шампанского. Увечные лепреконы, ура! Увечные подсадные утки, Джон. Не дай себя этим одурачить. Правда на дне премии Sovereign. Но суверен не здесь. Безголовый не здесь.

Благотворительность в пользу увечных лепреконов, беспризорных мышей или черт знает кого еще приветствуется теплыми аплодисментами. Ни капли иронии.

Улыбающаяся Надя Хебсон возвращается в зал с конвертом в руке. «Что за черт! — говорит он себе. — Наслаждайся!»

На сцену вышел аукционер из Christie's. Он не шутит шуток. И вот уже ставки на выставленные работы летят со всех сторон. Половина выручки идет увечным уткам! Будь богатым! Наслаждайся!

И он наслаждается. И все наслаждаются. Аукционеру приходится делать усилие, чтобы его было слышно, — несмотря на то что микрофон работает на полную. Объявлен лот «Нассау, 6 утра». Барлоу ставит себе барьер в 2000 евро. За эту цену он возьмет гравюру домой и сожжет ее или разрешит сыну раскрасить ее мелками. Ставки достигают 3000 евро за секунды. Он не успевает заметить, кто в итоге ее покупает, так быстро все происходит.

Вокруг лауреатки премии образуется свита, и Барлоу оказывается в самой ее гуще. Тут и стопки водки, и шампанское, и Барлоу то и дело выпивает то одно, то другое, обращаясь к тем, кто стоит возле, с просьбой подержать его стакан, если мимо проносят канапе. Он говорит Наде Хебсон о «Безголовом», спрашивает, хочет ли она попасть в роман, — во рту у него каша. Он говорит, что ему нравится ее платье. Это настоящий Жан Варон 1970-х годов, отвечает она. Жан Варон был вообще-то мужчиной, Джоном Бейтсом.

«Жан Варон. “Жан” по-французски “Джон”, — сообщает он, перекрикивая шум, — а “варон” по-испански “мужчина”».

Надя впечатлена, думает он, несмотря на то что она начинает от него отодвигаться. Он ищет взглядом еще водку. Надя. Nadie по-испански «никто». Никто Хебсон, фамилия с ничем вместо имени? Безголовая фамилия? Полная хрень. Полная хрень, говорит он себе и выпивает еще стопку.

Запрокинув голову, чтобы алкоголь лился прямо ему в глотку, он замечает на другом конце сцены, ближе к углу галереи, Ричарда Маркса. Маркс сидит в позе глубокой задумчивости, как «Мыслитель», подпирая подбородок кулаком. Говорит с ним Леонардо Тройя, его серебристые волосы аккуратно причесаны, блейзер сидит отлично. С Тройей женщина, высокая, темные волосы, черные очки и достаточно золота, чтобы быть арестованной в аэропорту Йоханнесбурга за контрабанду. Но лицо, линия носа, смуглая кожа идеальны. Кэтрин Бэнкс.

«Ну пойдем! — выкрикивает кто-то, и толпа движется к выходу. — “Бунгало8”!»

Он замирает в растерянности. А когда снова смотрит в ту сторону, ее уже нет. Он продолжает оборачиваться, пока ноги несут его из комнаты.

В попытке удержать равновесие он снова видит ее, уже ближе, она приближается, плавно двигаясь сквозь толпу, как будто не ощущая ее сопротивления. Он чувствует, что снова начинает накреняться, но впередистоящие, хохоча, спасают его, возвращая в вертикальное положение, его, Барлоу, похотливого идиота, над чьим пьяным шатанием потешаются все вокруг.

Тогда она проходит мимо него, запах ее духов ударяет ему в нос, ее рука на миг оказывается так близко к нему, голова повернута в другую сторону, ему остается видеть лишь ее блестящие черные волосы. Но это она, она без усилий удаляется сквозь толпу, исчезая из поля зрения, и он еще раз теряет равновесие и падает.

Леонардо Тройя и Ричард Маркс? Кэтрин Бэнкс? Не может быть, что это она. Яркие пятна краски пляшут у него в глазах. Он на выходе, который вертится перед ним. Зачем ей тут быть? Надо подышать воздухом. Комната кружится. Все валят наружу.

Они совершают бессмысленный переход в «Бунгало 8», эксклюзивный ночной клуб, чьи завсегдатаи — принц Гарри и богатейшие лондонские детки. Заведение окончательно выбивает их из колеи — Эпплтона потому, что он завязал с цирком медиазнаменитостей, а Барлоу потому, что он просто не понимает, где находится. Надя Хебсон и ее партнер сталкиваются с ними на выходе; они даже не заказали себе выпить.

Алистер Эпплтон живет в комфортабельном викторианском доме с террасой. Барлоу выкуривает в саду сигарету, потом другую. Выпивает бокал вина, пока его друг заваривает себе чай. После этого Барлоу ведут в гостевую. После колледжа прошло двадцать лет, поэтому проговорить всю ночь не получится.

Ты — это твоя Google-history!

Снимая пиджак в комнате для гостей, он обнаруживает в одном из карманов конверт. Он не заклеен, на нем нет адреса. Удивленный, Барлоу сидит на кровати, открывает конверт и вытаскивает где-то десять листов с печатным текстом. Каждая страница заполнена. Листы не пронумерованы. Заголовка нет, нет начала, нет конца, просто последовательность плотных параграфов, почти без полей. Он так пьян, что ему тяжело сфокусироваться на буквах и приходится подносить листы к глазам.

Список покупок. Он читает несколько верхних строчек, затем пробегает всю страницу, не в силах понять, о чем речь. Он возвращается к началу страницы. Список покупок двухнедельной давности. Каждый купленный товар сопровождается информацией об аналогичных покупках за последние пять лет, матрица данных о марках кофе, зубной пасте и консервированных томатах. Другой листок: подробности о спецпредложениях, которые привлекли его в супермаркетах, со ссылками на предыдущие предложения и покупательские решения, насыщенная сеть информации, основанная на одной покупательской корзине.

На другой странице находились настолько же подробные выкладки о праздном веб-браузинге, о рекламных ссылках, на которые он нажимал. Каждый сайт, на который он заходил, каждый переход по каждой ссылке, сколько времени он там провел, когда кликнул, чтобы зайти, когда кликнул, чтобы выйти.

Google — это такая подстава! Ты — это твоя Google-history! Что до его мыслей, то по ссылкам несложно проследить их ход. Зачем он искал, с кем связаны члены жюри премии Sovereign? Бесконечные поиски по запросу «Джейми Райт», «Ацефал», даже «Джон Барлоу».

На другом листе — поиск полетов в Нью-Йорк, классических машин, ретро-телефонов, продакт-серфинг как исполнение желаний, погоня за случайным знанием. Он проводит больше времени с Википедией, чем с женой.

Потоки кликов: огромная несовершенная модель человеческого мозга. Цифровая ДНК. Ты — это числа, Джон. Доступный через миллионы каналов нулей и единиц. Куда ты ходил, что делал, какие вопросы задавал, сколько тратил, какое пил пиво. Ты на виду, Джон, ты виден с бесконечного числа разных ракурсов. Самая заметная личность, какую можно представить. И прямо сейчас на тебя тоже кто-то смотрит.

Он прекращает читать и озирает комнату. Вино, водка. Он с трудом понимает, где находится. Открытый конверт лежит на постели. Снова взяв его в руки, он замечает, что внутри есть что-то еще, бумажка поменьше, вырезанная от руки. На ней — напечатанное на домашнем принтере изображение глаза.

Перевод главы романа «В поисках Безголового» с английского — Александра Новоженова

Понравился материал? Помоги сайту!