Припомнить все

Художник Роман Минаев задается вопросом, что заставляет постсоветских культурных деятелей совершать консервативные маневры. И речь не об Александре Дугине.

Самое страшное, что может случиться с современным художником, — когда он вдруг становится убежденным сторонником консервативных ценностей, которые вызвали в нем когда-то бескомпромиссный протест и побудили либо примкнуть к прогрессивным единомышленникам, либо сформулировать собственную альтернативу. И чем ярче свернувшая на путь конформизма личность, чем громче прозвучало когда-то заявление автора о себе, тем логичнее предъявить ему вопрос об искренности его прежних интенций. Что заставило его в свое время усомниться в общих конвенциях? Легкомыслие? Или расчет?

Александр Бренер — верный страж радикальных идеалов «настоящего искусства». Своими текстами и действиями он настойчиво выворачивает конформистскую изнанку художников: нужно просто хорошо слушать, что они говорят, во что верят, о чем грезят, какое искусство делают. Следуя его методу, можно предположить, что консервативный поворот все-таки произойдет с каждым — у кого-то раньше, у кого-то позже. А у кого-то уже произошел, только никто этому не придал значения, поверив в ловкую витиеватость артистической стратегии. Экономическая независимость, власть, влияние — стремление к легкому существованию или даже выживанию, по мнению Бренера, уводит художника от самого главного в жизни и заставляет подчиниться воле постоянно воспроизводящей себя машины угнетения.

Руссо полагал, что в пороках человека виноват не он сам, а обстоятельства, в которых он формируется как личность. В этой связи вспоминается ходивший недавно по сети репортаж про бывших панков, которые инсценировали свои старые снимки, фотографируясь в тех же позах двадцать-тридцать лет спустя. Трансформация оказалась при сравнении колоссальной: один стал банкиром, другой — продавцом машин, а кто-то остался панком, только теперь каким-то чистым и импозантным. Ведь когда-то дым должен рассеяться и страшные великаны окажутся ветряными мельницами. Такова сила культурной индустрии: ее продукт порождает себе подобных.

Тимур Новиков первым осмыслил свой консервативный поворот как сознательный эстетический жест.

В новейшей российской истории искусства первой фигурой, радикально изменившей своим взглядам, стал Тимур Петрович Новиков. Его значимость измеряется не только художественными достижениями, которые были прорывом в заимствовании интернационального художественного языка, но также и его влиянием на верных последователей Новой академии изящных искусств. Авангардный пыл Новикова времен «Ноль-объекта» и головокружительный успех искусства перестройки сменились неоакадемическим реваншизмом — явлением едва представимого мракобесия с точки зрения западноевропейской традиции современного искусства, которая заново начала отсчет времени от выставки «Дегенеративное искусство» 1937 года в Мюнхене. Именно там была проведена роковая черта между искусством авангардистов-дегенератов и «истинным» искусством арийской расы, ориентированным на классические образцы. Поэтому в послевоенном европейском и американском искусстве дальнейшее развитие понималось как невозможность возврата к любым формам, даже косвенно воспевающим превосходство физической силы над интеллектом или эстетизирующим угнетение и подавление индивидуальной воли. Обращение к фигуративности стало возможным только ценой колоссальных усилий по ее переосмыслению.

Но на век Тимура Новикова пришлась уже постмодернистская беспринципность, которая позволяла заигрывать с ранее табуированными темами и обращаться к откровенному китчу. Причин для продвижения довольно смелой идеи неоакадемизма у Новикова было две: с одной стороны — невозможность соответствовать высокому уровню арт-продукции Запада, вовлекающего огромные капиталы в культурное производство, с другой — болезненная конкуренция с московскими художниками. Все это требовало найти свою оригинальную стратегию и загнало ленинградское искусство в угол, где совсем не случайно оказался мольберт с холстом и красками.

В чем нельзя отказать Новикову, так это в консервативном первенстве, в том, что он первым в постсоветской России осмыслил свой консервативный поворот как сознательный эстетический жест. Новиков попробовал разное, успел понять, что желаемое и действительное одновременно далеки и близки друг другу, как Ахиллес и черепаха, и что в жизни должно быть что-то еще, «что-то неуловимое», говоря языком Андрея Монастырского. Последователи-эстеты, к своему несчастью, приняли азартную игру Новикова за чистую монету. Но таковы реалии, окружающие медийных личностей. Наступает момент, когда с ними приходится считаться, потому что игнорировать их уже нельзя.

Владимир Мединский

«Почему под современным искусством мы понимаем исключительно что-то непонятно-кубическое, корявое, вплоть до груды кирпича, которую представляет собой инсталляция, финансируемая из госбюджета? <...> Я бы обратил внимание на то, что современное искусство — это все, что делается сегодня. Если сочиняется классическая музыка — это тоже современное искусство, если снимается кино — это тоже современное искусство, спектакли Додина, Эйфмана — тоже современное искусство».

(Из речи на заседании Совета Федерации)

Ольга Свиблова

«Кураторский проект идет не от дискурсов, в это я не верю. Я не могу больше встречать в искусствоведческих текстах цитаты из Делеза, Барта, меня тошнит. Для меня гораздо интереснее цитировать Евангелие, потому что, в конце концов, все оттуда идет».

(Из интервью Екатерине Дёготь на OpenSpace.ru)

Олег Воротников (арт-группа «Война»)

«Путин правильно поступил, сделав ставку на ментов и попов, а не на Льва Рубинштейна».

(Со слов Дмитрия Волчека — в «Дневнике» для «Радио Свобода»)

Авдей Тер-Оганьян

«В живописи и в искусстве в целом сейчас, мне кажется, тупик и кризис. Концептуальные стратегии, которые активно продвигают и преподают и в России, и в Европе, по сути себя исчерпали. У всех одни и те же понятные методы. Когда-то это была новация, но сейчас заниматься примитивными словесными парадоксами, по-моему, крайне неинтересно и вторично. Единственной табуированной сферой современного искусства остается живопись с натуры».

(Из интервью Александру Колесникову на COLTA.RU)

Олег Кулик

«Сегодня 21 июня 2006 года, Солнце переходит в знак Рыб. Это очень важный день — день летнего солнцестояния. И этот символический знак будто бы сопутствует нашей исторической встрече. В 16:27 начинается солнцестояние (?). Вот информация из астрологического справочника — Солнце переходит в знак Рыб до декабря 2007 года, т.е. на полтора года. В это время главное направление развития личности и общества сориентировано на решение задач, связанных с единством личности и Вселенной, глубокое исследование подсознания, вдохновения и интуиции. Опора в этот период делается на умение работать скрупулезно и педантично, подчиняя свои интересы интересам дела.

<...> Я говорил не о религиозности, а о религии. Я думаю, что тут не будет вульгарной критики институции <...> У меня нет цели вызывать дешевые скандалы…

<...> Это и будет суперпровокацией. Люди ждут, что здесь опять будут оскорблять, пить, блевать, пердеть и т.п., они это уже поняли, привыкли к этому, а вот ты приходишь на скотный двор, по привычке зажимаешь нос, а оттуда раздается ангельское пение».

(Из бесед в рамках подготовки выставки «Верю»)

Екатерина Дёготь

«Однако я определенно хочу защитить свое право писать грустный литературный текст о болгарском вине, о сложности жизни и о несовершенстве ее агентов, по сути дела — рассказ, а не петицию в защиту или приговор в исполнение. Я уже предвижу упреки в том, что так писать нельзя, когда человеку, возможно, угрожает тюрьма. Но будущие результаты наших и чужих действий и текстов нам неведомы, и к этому стоит отнестись с должным смирением. Предвижу также упреки в том, что литературный подход здесь выступает как “правый”, подобный позиции “чистого художника”. На это скажу, что это будет метафора, а склонность к политическим метафорам в современном арт-мире России связана исключительно с тем, что возможности выражения реальной политической воли ничтожны».

(О «зоопарке авангарда» на OpenSpace.ru)

Анатолий Осмоловский

«Потуги искусства стать в политическом смысле общественно важным, его стремление к непосредственному политическому влиянию на общество в большинстве случаев носят жалкий или комичный характер. <...> Ответ может быть только один — молчание. Молчание искусства — это создание таких произведений, которые ничего не говорят сами, которые равны сами себе, которые в конечном счете не дают никакого повода для досужих разговоров. <...> Стоит наконец вспомнить, что из всех видов искусств именно изобразительное искусство непосредственным образом связано со своим носителем — уникальной, авторской вещью. <...> Не стоит ли дать бой капитализму на его территории — территории частного владения, символом которого является произведение изобразительного искусства?»

(Из каталога выставки «Искусство без оправданий»)

Константин Звездочетов

«<...> я, как старый пердун, — сторонник не революции, а эволюции — постепенных мутаций. Нашу жизнь надо выравнивать постепенно, может быть, на протяжении десятилетий, но ни в коем случае не расшатывать, чем сегодня занимаются слишком многие из моих коллег».

(О комфорте цензуры и радостях репрессий на «Артгиде»)

Арсений Жиляев

«Надо перестать разбрызгивать в истерической пляске краску по холстам, манифестируя свою спонтанную свободу здесь и сейчас, и погрузиться в пыльные архивы будущего».

(Из интервью Валентину Дьяконову на «Артгиде»)

Арсений Штейнер

«В то время как западное искусство развивалось в логике возгонки фрагментированного субъекта, что привело к диктату масс-культуры нарциссизма и самолюбования, русские художники, напротив, постоянно апеллировали к ближнему. <...> Новый мир и новую среду обитания возможно творить, лишь перестав разделять ее на чужих и своих, на себя и “другого”. Как инструмент познания возможно использовать лишь любовь и сострадание, включая в орбиту своего “я” весь безграничный мир».

(Из экспликации к выставке «Актуальная Россия»)

Позиция автора может не совпадать с позицией редакции «Разногласий»

Понравился материал? Помоги сайту!