16 марта 2016Литература
181

Похвала учебнику

Лев Оборин об учебнике «Поэзия»

текст: Лев Оборин
Detailed_picture© ОГИ

Выход учебника «Поэзия», написанного целым коллективом авторов, стал одним из самых ярких и поляризующих литературных событий последних лет. Сама амбициозная постановка задачи уже заставляет многих смотреть на проект с подозрением: большинство претензий, которые с оговорками предъявляются к книге, связаны с «групповщиной» («скорее манифест, нежели учебник») и включением в обширную хрестоматию одних имен и невключением других. Понятно, что эти претензии взаимосвязаны и неизбежны, коль скоро над книгой действительно работал коллектив, разделяющий представления о сущности поэзии и тех авторах, чьи стихи могут проиллюстрировать те или иные аспекты (Владимир Березин в опросе «Лиterraтуры» верно отмечает, что «это ведь примеры»: да, мы по факту получили интересную хрестоматию русской поэзии, но в первую очередь она утилитарна, призвана наглядно демонстрировать, о чем только что шла речь). Что касается «групповщины» («Авторам учебника ставят в упрек… то, что издание специально задумано для легитимизации их близких друзей и знакомых»), то, на мой взгляд, на эти обвинения вполне убедительно, с цифрами, отвечает Евгений Прощин, подсчитавший, сколько раз в учебнике упоминаются Пушкин, Тютчев, Цветаева, Есенин и другие герои безусловного русского поэтического пантеона: значительно чаще, чем хотелось бы думать тем, кто заранее настроен против «актуальщиков». Другие, гораздо более обоснованные, замечания критиков касаются нововведений, в первую очередь термина «формат», который, по мысли авторов, должен заместить утративший в XXI веке актуальность термин «жанр».

Несмотря на все это, почти у всех оппонентов, в других спорах порой непримиримых, находятся добрые слова об учебнике, все они выражают уважение хотя бы самому масштабу замысла и проделанной работы (за исключением разве что Игоря Шайтанова, который уже много лет не отступает от идейного противостояния с одним из авторов книги — Дмитрием Кузьминым). Эта эмоция — уважение, признательность, — мне кажется важной и естественной, тем более ценной, если она возникает «вопреки».

В самом деле, перед нами необычный учебник. Он действительно провокативен, начиная с монументального заглавия и «обязывающего» подзаголовка. Такое сочетание тут же порождает вопросы: «Это что, учат писать стихи?» — а если да, то зачем и как учат? Не дают ли здесь «новые правила», вроде тех, которые пытался выработать Маяковский в статье «Как делать стихи?»? Нет, это не учебник письма, и правил здесь не дают, а скорее подтверждают много раз уже проговаривавшееся правило литературного процесса: новое литературное поколение (и мы говорим не о возрастных категориях, а об общности воззрений, совпадающих с эстетическим Zeitgeist и влияющих на него) утверждает свое видение литературы, ремесла, фундаментальных вопросов и предлагает свой канон, отвечающий этому видению. В этом смысле «Поэзия» — действительно манифест, и он отличается от идеального объективного учебника, но стоит напомнить, что такого объективного учебника в области гуманитарных наук не существует. Занимательно, что сообщество, принимающее в штыки официозные планы по созданию «единых» учебников литературы и истории — благонадежных, соответствующих линии партии, — испытывает затруднения при виде по-хорошему спорного, обладающего собственной концепцией учебника (о) поэзии: объяснить это я могу только тем, что больше половины авторов — практикующие поэты. Если нормально, что учебник истории пишут историки, а учебник биологии — биологи, то претендующих на официальные грифы пособий, созданных поэтами, я не припомню. Ближайший пример — вышедшая несколько лет назад и вполне успешная «Литературная матрица»; издатели тоже назвали ее учебником, хотя она как раз куда меньше на него похожа: это собрание разных и по стилю, и по достоинству эссе современных писателей о классиках, по большей части прозаиков о прозаиках. Фигура поэта даже в профессиональном сообществе до сих пор мифологизирована. Это, конечно, не Цветик на облаке с лирой в руках, но и не кабинетный ученый, одновременно оригинально мыслящий и умеющий оформлять библиографические сноски по ГОСТу. Аура небожителя как будто противоречит приставкам «к.ф.н.» и «д.ф.н.», хотя ученому ли не знать восторга от открытия или от удачно и изящно сформулированной мысли?

Современный поэт — часто и критик, и филолог, и издатель, и редактор, и переводчик. Никакого разделения труда тут нет, и это совершенно естественно: поэт — man или woman of letters, «человек букв». Оглянувшись на историю литературы, мы увидим, что это норма, а не аномалия. То, что учебник «Поэзия» задуман именно такими людьми, и то, что они пригласили в авторский коллектив не только литературоведов, но и лингвистов (член-корреспондент РАН Владимир Плунгян), внушает доверие. То, что эти люди — единомышленники, не означает узости этой самой единой мысли, порукой чему — хотя бы очень различающиеся собственные поэтические практики авторов.

Я читал текст учебника еще в рукописи, и, пожалуй, важнейшей моей претензией к нему была не окончательная ясность структуры. По поводу доступности текста у меня сомнений не возникало — довольно сложные вещи здесь изложены так, что желающий разобраться непременно разберется, — а вот то, что авторы решили начать говорить о категориях времени и пространства в обход формального устройства стиха, вызывало некоторое недоумение. Позже я понял, что причиной тому была именно память о школьных уроках литературы, где учили отличать ямб от хорея, тогда как пространство и время — вещи и впрямь более важные, категориальные. Другая претензия, до сих пор не снятая, — отнесение детской поэзии в один раздел с поэзией «прикладной», то есть, к примеру, рекламной: ясно, что это явления разного порядка, что лучшие образцы детской поэзии по мастерству могут не уступать поэзии «взрослой», что, наконец, в разряд «детских» помимо авторской воли переходят многие хрестоматийные «взрослые» стихи вроде «Ласточки» Плещеева — в учебнике об этом коротко сказано, но теряют ли подобные стихи свой «общий» статус, не уточняется. О понятии формата я еще напишу ниже, теперь же время взять более панегирический тон.

Учебник «Поэзия» ценен, как ни странно, тем, что, начиная с самых общих вопросов («Что такое поэзия», «Какой бывает поэзия?», «О чем бывает поэзия?»), он не дает прямых ответов. Глава «Что такое поэзия» — чистая апофатика: поэзия — это не текст в столбик, не «особо красивая и выразительная речь», не то, не другое, не третье; она ускользает от дефиниций. Глава «Какой бывает поэзия?» предлагает дихотомии разного порядка, перекрывающиеся, дополняющие одна другую примерно как «красный» и «круглый»: поэзия бывает нарративная и лирическая, профессиональная, любительская, народная и наивная, традиционная и новаторская (отметим, что переплетения последних двух категорий здесь вполне корректно показаны — никакого сбрасывания с корабля современности). Учебник предлагает несколько сеток координат, набрасывает их на понимание с тем, чтобы в конце концов у читателя в голове сложилась общая картина, которую тем не менее трудно или нельзя пересказать или свести к нескольким тезисам. «Что такое поэзия», читатель должен решить или почувствовать сам, приняв во внимание все изложенное в книге.

Как многие учебники, этот содержит два типа примеров. Первые инкорпорированы непосредственно в текст (так, в качестве примера поэтической миниатюры приводится стихотворение Всеволода Некрасова, а в качестве примера архаизации с помощью звукописи — отрывок из Вячеслава Иванова). Вторые составляют обширные блоки «Читаем и размышляем», завершающие каждый раздел, и здесь учащийся остается с поэзией наедине, без провожатых: в идеале, помня все только что сказанное, он должен сам определить, какие новые знания иллюстрирует пример. Понятно, впрочем, что это лишь проекция методических пожеланий — более естественной и, может быть, более желательной будет другая реакция: увлеченное чтение этой хрестоматии подряд, самостоятельный и, вероятно, не сразу сознательный выбор точек для сравнения. Этот учебник не ригористичен.

Собственно, хрестоматия — представительный срез с XVII по XXI век — снимает вопрос, который часто задают современным критикам и теоретикам: как можно перечислять «через запятую» Пушкина с Лермонтовым и современных авторов, более того, авторов молодых? Помимо того что многие поэты, которых сейчас называют молодыми, уже превзошли годами Лермонтова, ответ тут вот какой: именно потому такое перечисление и легитимно, что позволяет проследить, как живут и видоизменяются аспекты русской поэзии — графика, строфика, стилистика; наиболее наглядно это заметно в жанровой системе: хрестоматия позволяет судить, чем элегия у Баратынского отличается от элегии у Парщикова и как, напротив, схожие приемы встречаются в визуальной поэзии трехсотлетней давности и новейшей. Наконец, такой широкий выбор позволяет отойти от до сих пор превалирующей в образовании концепции литературы как истории гениев, от ряда (по выражению Вирджинии Вулф) «симметрично расставленных светильников», и показать поэзию как взаимодействие множества авторов, некий ореол, в котором можно увидеть отдельные явления. Разумеется, и этот выбор субъективен, насколько может быть субъективен плод коллективного труда, но стоит перестать воспринимать его как турнирную таблицу: лучше оценить широту того поля языковых возможностей, которое представляет русская поэзия.

Именно русская (или русскоязычная): авторы приняли принципиальное решение ограничиться текстами на русском языке (за исключением раздела 22 «Русская и мировая поэзия — взаимодействие»). Дело тут совсем не в том, что поэзия «теряется в переводе» (несколько страниц здесь специально посвящено переводу и его стратегиям), и не только в том, что в области русской поэзии авторы, будучи носителями языка и практикующими литераторами, более компетентны: учебник демонстрирует именно многообразие национальной и языковой традиции, подчеркивая, что почти все, о чем можно говорить применительно к поэзии в целом, в русской поэзии присутствует. Это важное знание, не позволяющее, конечно, утверждать, что русская поэзия «лучше остальных» — такими категориями авторы вообще не мыслят. Зато она точно остальным не уступает. Она богата, это то богатство, которое у нас есть, вне всевозможных идеологических клише и перечислений: возможно, для читателя учебника это станет сюрпризом.

Другой сюрприз — терминологические нововведения, из которых наиболее заметно понятие «формат». По мнению авторов (конкретно — Дмитрия Кузьмина, написавшего раздел 18.1), жанровая система в русской поэзии перестала существовать уже «на рубеже XVIII—XIX веков». Имеется в виду, что, хотя жанровые обозначения сохранялись, авторы все больше наполняли их индивидуальными смыслами и формальными находками: новые оды и элегии скорее были родственны классическим жанровым образцам, чем напрямую их продолжали. Пытаясь найти обозначение для таких «расшатанных» жанров — или категорию для текстов, которые тяготеют к тем или иным жанрам, но не вписываются в их канон, — Кузьмин вводит понятие формата. Несмотря на то что проблема поставлена верно, слово мне представляется все же не вполне удачным: оно слишком ассоциируется именно с жесткими жанровыми и формальными установками, причем не в области поэзии. Навязли в зубах, например, телевизионные форматы; форматировать текст значит привести его в строгое соответствие с образцом, и так далее. Популярные сейчас в интернете четверостишия-«пирожки», которые приводятся в качестве современного формата, действительно можно так назвать, потому что у них есть строго заданные формальные ограничения. Оду современного автора, особенно если она эксплицитно названа одой, нельзя оторвать от старого жанрового обозначения, но нельзя и не отметить ее несхожесть с одой старого типа; с изначально более вольной элегией граница совершенно размыта. Возможно, стоило бы воспользоваться суффиксами, обозначающими подобие: одоиды? элегоиды? фаблоиды (для басни)? — сознаю неуклюжесть этих наименований, но хочу, по крайней мере, обозначить вектор размышлений.

Впрочем, этот пункт, как часто бывает с яркими спорными пунктами, привлекает к себе излишнее внимание на фоне всей прочей огромной работы авторов. Уместить в один учебник вопросы поэтической идентичности, взаимодействие поэзии с другими видами искусств, сведения о поэтических группах и направлениях и те самые ямбы и хореи, рассказать обо всем этом достаточно подробно — на первый взгляд, непосильная задача. Однако удалось не только это: в последних главах присутствует метапозиция, авторы рассказывают о том, какими бывают взгляды на поэзию извне. В частности, раздел 25 озаглавлен «Как писать о поэзии?» — и, как и первые разделы, не отвечает напрямую на этот провокационный вопрос, не учит, «как надо», но представляет набор возможностей чтения и филологической рефлексии: герменевтический метод, культурно-исторический, биографический; кратко — может быть, чересчур кратко — рассказывает о формализме, структурализме и точных методах стиховедения.

О том, что учебник не останется просто памятником дерзанию, доказательством собственной возможности, а пойдет в работу, говорят не только свидетельства самих его авторов, уже опробовавших тексты в школе, но и радостная реакция учителей-словесников: так, на презентации новосибирский учитель (и поэт!) Иван Полторацкий поделился своим опытом преподавания по «Поэзии» и отметил, что теперь есть книга, к которой в случае чего всегда можно отослать ученика. Полуторатысячный тираж первого издания, кажется, уже раскуплен, нет сомнения в том, что книга будет допечатываться — но массовыми эти допечатки наверняка не будут. И здесь на помощь учащимся придет адекватная времени форма сайта — текста учебника, снабженного гиперссылками и еще большим количеством примеров, а возможно, и заданиями: о разработке такого ресурса говорил на презентации Борис Орехов. За покупку домена poesia.ru, что называется, отдельный респект.

Говорить о современниках, друзьях, знакомых громкие слова неловко, но уникальность события действительно очевидна. Только один факт и не позволяет взглянуть на это событие как на смену вех, фиксацию новой парадигмы осмысления поэзии: тот, что подобной книги доселе не было. Перед нами первый камень, от которого теперь будут отталкиваться.

Поэзия. Учебник. Составители Наталия Азарова, Кирилл Корчагин, Дмитрий Кузьмин. — М., ОГИ, 2016. 886 с.


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Мы, СеверянеОбщество
Мы, Северяне 

Натан Ингландер, прекрасный американский писатель, постоянный автор The New Yorker, был вынужден покинуть ставший родным Нью-Йорк и переехать в Канаду. В своем эссе он думает о том, что это значит — продолжать свою жизнь в другой стране

17 июня 2021153