25 марта 2019Литература
539

«Места любви — везде»

Письма Маргариты Пуришинской к Леониду Аронзону

 
Detailed_pictureЛеонид Аронзон и Рита Пуришинская. Гурзуф. 1969. Фото Бориса Понизовского© Барбарис, 2019

К 24 марта — дню рождения поэта Леонида Аронзона, которому в этом году могло бы исполниться 80 лет, — издательство «Барбарис» опубликовало две новые книги: Леонид Аронзон — «Графика» и «Письма Риты». В первой книге воспроизведены графические работы поэта. Собранные вместе, они дают возможность увидеть в Аронзоне еще и яркого художника, мастера «карикатурной притчи». Вторая книга впервые вводит в оборот уникальный документ — письма жены Аронзона Маргариты Пуришинской (1935—1983).

От редакторов книги «Письма Риты. Письма Маргариты Пуришинской к Леониду Аронзону»

Письма Риты Пуришинской к Леониду Аронзону — не только важный документ эпохи оттепели и неофициальной культуры Ленинграда, но и живая любовная речь, удивительный женский голос. Страстные и нежные, лиричные и остроумные, они стали для их создательницы главным и единственным литературным произведением.

О Рите Пуришинской до сих пор было известно не так много: в основном ― что она была женой и «музой», адресатом любовных стихотворений Аронзона. В тех немногих отзывах современников, которые были нам доступны, Рита представала фигурой интригующей: о ней всегда говорили восторженно, как о женщине с прекрасным вкусом и особым талантом жить и вдохновлять. С публикацией эпистолярия Риты у нас появляется возможность увидеть, как эти качества проявляются в ее собственных текстах.

Письма Риты к мужу — это нечто большее, чем набор посланий любимому человеку. В паре со стихами Аронзона они являют искусный разговор между двумя литературно одаренными людьми, неожиданный обмен художественными находками. Письма построены по законам поэтической речи, цель которой — найти новые слова и фигуры для любовного чувства во всех его проявлениях, от романтической сакрализации «Ты» до томящего телесного желания. Как и эротические стихи Аронзона, письма Риты размывают характерную для советского времени зону умолчания о чувственности. При этом сложно сказать, что для их создательницы первично ― стремление передать свою любовь (не затертыми, но живыми словами) или же сам поиск новой, оригинальной речи, для которой любовное томление становится необходимым стимулом, а любовное признание — сюжетной канвой.

В эпистолярии ― периферийном, традиционно «женском» жанре ― Рита обустроила для себя огражденное от давления официозной стилистики, литературной конкуренции, чужих репутаций пространство творчества и создала один из самых необычных, на наш взгляд, текстов оттепели.

С разрешения издательства «Барбарис» ниже мы публикуем несколько писем разного времени.

Ольга Виноградова
Павел Успенский

© Барбарис, 2019
Письма

16—17 ноября 1958. Ленинград [1]

Я буду целовать тебя всю жизнь, если ты этого захочешь.

Рита.

С 16 на 17 ноября
1958 г.

8 августа 1959. Москва — Ленинградская область, пионерлагерь «Дорожник» [2]

Радостный и любимый парень, красивый (ну, конечно), очень похожий на Давида и Лёньку Аронзона, на Боттичелли и тёплый, как мой любовник, мужественный, как мой любовник, и с такими плечами, как мой любовник. А умный, утончённый, интеллигентный, каким может быть только мой муж. И талантливый, как мой муж, и нежный. И грубиян, и пошляк, как Лёнька Аронзон. И ещё, основное, ненормальный, как мой муж, мой любовник, мой парень. Мой Лёнька.

И ещё одно основное: то, про что не написать, что молодой, что старый, что знает что-то, про что не написать. Я когда сажусь Тебе писать, всегда собираюсь написать о событиях, о жизни, но что-то не получается, потому что начинается такая любовь, всё вылетает из головы.

Я вчера встретила юношу. Его звали Эриком. Хорошо, да?

Я даже думала завести с ним роман и посвятить его Нате [3]. Но Эрику слишком понравились мои бёдра, и дело кончилось скандалом.

Вчера я получила два твоих письма на Главпочтамте. Весь день читала, читала. Но они уже старые, а что ты сегодня себе думаешь, не знаю. Вчера была на Американской выставке [4]. Я бы не сказала, что неинтересно.

Серёжка [5] уезжает на Дальний Восток. В Москве пробудет до 15го. Я бы тоже осталась, 15го — пойдёт, кажется, лучший фильм, но уже надо уезжать. По многим причинам. Папа и мама не разрешили лететь на самолёте [6]. Я и сама немного боюсь.

Лёник, у меня зуб болит. Целую очень сильно и крепко, страстно и безумно, по-всякому. Милый.

8 августа
Москва.

<Июнь 1960> Ленинград — Большой Невер [7]

Гленик, мой малышик!

Ты очень скромный. А я очень спешу. Получила письмо от тебя карандашом и на много страниц. Очень люблю, что ты меня любишь. Очень люблю тебя. Уже неприличный сон приснился.

А тебе? Письма буду тебе писать в красивых конвертах.

Ты совсем, совсем ничего не пишешь? Я плохо понимаю, чем ты занимаешься. Глен, прислать тебе конвертов?

У дяди Яши [8] угнали машину. Вчера. Сегодня её обнаружили, кажется в полуразобранном виде.

Всё. Очень спешу.

Очень люблю тебя. Целую и люблю как раньше и как теперь.

<Июнь 1960> Ленинград — Большой Невер

У нас дождь. И утро. Мы бы лежали с тобой близко, близко, обнявшись. Руками, ногами, головами, запахами. Или ты бы ещё не проснулся. Ведь только 7 часов. Ну, скажи, почему ты всегда так много спал? Если бы твоя палатка стояла в Ленинграде, то ты в ней сейчас промок бы. Но если бы здесь было амурское время, и палатка. То ты не промок бы. Было бы 7+6=13 часов. А может, мы были бы в ссоре. Почему ты так много ссорился со мной? Какой ты был глупый. Думал, вот ты уедешь, мы и разойдёмся. Давай разойдёмся лишь в том случае, если разлюбим, или один разлюбит. Согласен? До этого не будем, ладно?

Ты всегда меня слушай, потому что ты ещё очень глупый. А я уже почти на 5 курсе [9], потому что за 5 дней сдала 3 экзамена. Ещё 2 осталось. Вдруг стипендия! Где же мне взять справку, что ты мало получаешь? Какую мне дадут на твоей работе, и сколько там напишут, и куда надо идти?

Дождь всё льётся и льётся. Я купила 3 рыб. Вуалехвостку, меченоску и голубого меченосца. Пустила их в большой аквариум. Но там много зелени, и их не видно.

У меня новый купальник. Но я очень толстая. Если ты поедешь с такой женой на юг, тебя там все засмеют. Гено очень зовёт к себе летом. Он сделал мне предложение побрататься. Будем резать своё мясо и обмениваться кровью. И у нас будут кровные отношения.

Моё одеяло очень похоже на рыбье мясо.

Ты меня помнишь? Что я любила собаку, заставляла мыть шею, долго одевалась. Что не умела выгонять даже самых ничтожных гостей. Я везде пишу твоё имя. Я всегда думаю о тебе. Даже на экзамене. Но я уже не помню твой запах. И не знаю, как мне любить запах, которого я не помню.

10 июля 1960. Ленинград — Большой Невер

Такая радость, Глен!

Получая по 14 писем в день, ты не поймёшь, что значит получить 1 письмо, через полгода. Любимый мой! Радостный! Я забыла тебя в лицо. Помню фотокарточку. Помню, что ты был ничего. Что с тобой было ничего. Согласна так навсегда. Где же мы будем с тобой жить, малыш? Что ты хитришь? Может, ты приедешь пораньше? Тогда не хитри. Я могу уехать. Все, наверно, смеются над дождём писем. Тебе стыдно, что тебя так любят? Я писала, писала, а ты нет. Я подумала: «Нельзя быть такой навязчивой. Мужчины не любят таких женщин». А теперь ты тоже написал и я не знаю, что делать.

Что делать, парень?

Может, ты схитрил, что мы начнём новую жизнь?

Приезжай, мечта.

Поладим.

Купила тебе книгу с разными упражнениями гантельными, резиновыми и всякими.

Будешь сильным.

Хорошо бы нам жить за городом. Я хочу жить только с тобой. Больше никого не будет. Ты напишешь десяток романов. Что будет! Болеть не будем. Целоваться будем. Ругаться не будем. Или будем.

Счастье — это относительно.

10 июля

© Барбарис, 2019

27 июля 1960. Зеленогорск — Большой Невер

Глен! Я наслаждаюсь жизнью.

На даче, на пляже, на ягодах, в поезде-электро. Это он так меня трясёт, что видишь сам.

У меня новые платья и туфли. Я расцвела.

Возбуждаюсь постоянно.

Очень люблю тебя.

Безумно.

Напиши конкретно, когда приедешь. И ещё что-нибудь про жизнь. Про товарищей и отношения.

Бродский прислал письмо. Едет на Кавказ [10]. Просит у всех собрать деньги и выслать ему. Отдохнуть хочет. Все разозлились и не высылают. Особенно Ентин [11]. Я не разозлилась, но не выслала, потому что он написал: «уговорите [выслать деньги] всех, включая жену Аронзона».

Бабка [12] твоя хороша.

Очень полюбилась Элке [13].

Купила себе какого-то молодого петуха. Нянчится. Дразнит Рахилю [14]. Очень смешная. Сегодня была у неё на даче последний раз.

Кажется, поеду в Пярну.

Про это ещё напишу.

27 июля.
Целую
Рита

7 августа 1960. Ленинград — Большой Невер

Была бы занавеской,
Пуговкой на блузке,
Болтала б по-норвежски,
А то и по-зулусски.
И жизнь моя застряла б
В веке пятом,
И я не разузнала б
Про космос и про атом.
А вдруг была б Нарциссом
самовлюблённым,
Или Барбароссой и Наполеоном,
Или минутной стрелкой
На циферблате,
Железною, холодною и без
платья.

15 августа 1961. Ленинград — Пятигорск [15]

Здравствуйте, дорогие и любимые Солнце, Глен и Малыш!

Что-то вы мне с дороги не написали. Видно, никто из вас не скучал по мне. Или кто-нибудь из вас, ребята, обиделся, что я не плакала. Наверно, это ты, Малыш.

Солнце бы так же поступило.

Вы мне мерещитесь по городу. Особенно Глен.

Может, вы сердитесь, что я люблю вас троих и никак не могу предпочесть кого-нибудь одного. Но люблю я вас безумно. Если это меня извиняет, то ваша любовь и ваши письма спасут меня.

19 августа 1961. Ленинград — Пятигорск

Письма твои — лётчики.

Лётчики с голубыми и красными оборками.

Люблю тебя, как дикая собака, свинья, корова, кобыла.

Извини.

Меня нервирует, что ты не получаешь моих писем. Нервирует, что надо писать тебе бытовое письмо.

Ты — моя смертельная любовь.

Нервирует, что постоянно чувствую за твоей спиной Анну Ефимовну [16] и когда пишу, рассчитываю, что прочтёт и она. Поэтому пишу не всё, что хочу, и не так. И стесняюсь.

Мне надобно одно свидание с тобой. И другие свидания. Одно — ночью. Утром, днём. Хочу смотреть, как ты просыпаешься.

© Барбарис, 2019

2 сентября 1961. Ленинград — Пятигорск

Король мой и любимец, зерно моё и малыш! Какое дивное письмо я получила! Какая чудная любовь в нём! Какой замечательный человек его написал и какой великолепной женщине оно адресовано!

Жду, жду ещё!

Пишу тебе мелко и длинно. Что люблю тебя и люблю. Но не могу тебе пообещать ничего необыкновенного, потому что очень не уверена в себе. И из-за своего здоровья, и из-за своей заурядности, и из-за фактов: ведь не уехал бы ты от такой уж чудесной женщины.

Но люблю тебя.

Как могу. Сильно, безумно, тайно, мечтательно.

Если бы ты приехал вовремя, может, мы смогли [бы] жить в квартире Льва Григорьевича [17] (так, кажется, зовут толстяка), ведь он предлагал нам.

Но, если ты поедешь путешествовать, то тебя уж привезут на носилках, прямо в больницу. Да и вообще я на такие долгие сроки не загадываю. Иногда мне кажется, что я выхаживаю свои последние шаги и выписываю последние капли влаги из себя.

Прости, малыш!

Бегу в больницу. Папа — большой кусок моего сердца [18]. Так страшно!

Не волнуйся, сегодня взяла освобождение от работы.

<19—20 ноября 1963> Ереван — Ленинград [19]

Люн, малыш, красавец!

Получила от тебя за последнее время 3 любимых письма с хорошим настроением. Дела у тебя литературные интересные. Ты будешь отказываться, но я знаю, почему у тебя хорошее настроение. Во-первых, у тебя много надежд: я, отъезд, жилище, халтура. Во-вторых, ты опять сбегаешь в тот момент, когда от тебя требуются какие-то последние и нелёгкие усилия. От соавторов, от редакции. Таким образом, ты лишаешь себя возможности облажаться и остаёшься победителем. Ты мне напоминаешь старую деву, у которой появилось несколько поклонников, у неё спирает в зобу дыхание, она кокетничает… и удирает. Может, поклонники и не взяли бы её замуж.

Любовь твоя — мне счастье. Красота твоя — тоже.

Стихи твои — тоже.

Тебе ко всему этому ещё пару извилин в мозгу. Чтобы ты не ездил, когда надо сидеть, и не сидел, когда надо идти.

Сообщай изменения в твоих планах. Потому что близится час моего отъезда. Как бы не встретиться нам где-нибудь в степи. Сейчас самолёты подешевели. Ленинград — Ереван 22 р. Соблазн большой, при наличии студенческой справки. Но, видно не решусь.

Не омрачит ли что-нибудь нашу встречу? Я мечтаю о тебе. Утром, ночью. Не невинно. Да простит нас бог.

<Без даты>

Помнишь моих птиц?

Так вот, от одной из них остались только воспоминания. Позавчера они съели анемон, видно, отравленный завистниками. А вчера в полдень она, солнечно-жёлтенькая, скончалась у меня на руке. Он остался один и мучился не только животом, но и тоской, одиночеством, чувством ненужности... и т.д. За один вечер он поседел, потом полысел.

Сегодня утром я побежала в магазин и купила ему невесту, блондинок не было, и я взяла жгучую брюнетку зелёного цвета.

Он колебался минут пять и — согласился.

А она не хочет. Он целует ей ноги, руки, гладит пёрышки, заглядывает в глаза, а она с ним, как Мария с Гиреем, Джульетта с Тибальдом, Франческа с братом Паоло.

Я с Не Моим Мужем.

Что же делать?

Спасибо тебе. Письмо
Человек на портрете
делается всё меньше
похож на тебя. Но
мы живём дружно

Письмо твоё наиболее менее достоевское из всех. И наиболее более похоже на тебя. А вот человек на портрете делается всё меньше похож на тебя.

Что же делать?

Я играю ему на патефоне Монтеверди, проветриваю ему комнату, ставлю лучшие гиацинты под нос. И сама наряжаюсь в нежные платья.

Пусть поступает, как хочет.

Спасибо.

Рита

<Сентябрь 1968> Крым — Ленинград [20]

Любовь моя, Листочек мой!

Место написания — библиотека, чисто, светло. Море шумит нежно. Я тебя люблю. Место любви — библиотека. Места любви — везде.

Я уже давно-давно поняла, что ничего особенного со мной не случится, я не стану святой, и даже знаменитой. И совсем недавно поняла, что ничего особенного со мной и не происходит. Я тебя люблю, но вижу в этом много плохого. Что — я тебе не скажу, нельзя. В первый день без тебя у меня рот не открывался: не говорил, не улыбался, даже жевал с трудом.

Я теперь много бываю одна, т.е. дней 4—5, когда ребята уезжают куда-нибудь, чтобы не сглазить, но я никогда ещё не бывала одна столько часов. Обидно до слёз — по теории (только не говори никому), но хорошо. Думаю я не головой, а каким-то другим местом, чувствами. Книги взяла Гофмана, да Т. Манна, да Баратынского.

Он пишет:

Когда исчезнет омраченье

Души болезненной моей?

Щище! (Поздравляю!) Ты никогда не думал о том, что я тебе говорю. Правильно делал, это не достойно твоего человеческого внимания, но достойно мужниного. Тебе нравились мои юношеские письма, когда в них были дешёвые эффекты. С этим покончено. От этого остался только почерк. Sorry!

(Сбоку)

Сегодня позавтракала на 20 к.
пообедала на 22 к.
44 к.

И уже вечер.


[1] Леонид Аронзон и Рита Пуришинская поженятся через десять дней — 26 ноября 1958 года, в день рождения Риты.

[2] В августе 1959 года Рита была в Москве на I Московском Международном кинофестивале (ММКФ). Аронзон работал вожатым в пионерлагере под Ленинградом.

[3] Наталия Наумовна Рубинштейн, урожд. Альтварг (род. в 1938-м), — филолог, литературный критик, студенческая подруга Риты и Аронзона по ЛГПИ им. А.И. Герцена. Составительница первой публикации Аронзона в «тамиздате» (Время и мы. 1976. № 5).

[4] Американская национальная выставка «Промышленная продукция США» в Сокольниках, на которой состоялись знаменитые «кухонные дебаты» президентов двух держав — Н. Хрущева и Р. Никсона.

[5] Сергей Исаевич Голод (1935—2013) — друг Риты и Аронзона по ЛГПИ им. А.И. Герцена (окончил исторический факультет), в дальнейшем известный социолог, доктор философских наук, директор Социологического института РАН (1996—2005).

[6] Рита не могла летать по состоянию здоровья.

[7] В мае 1960 года Аронзон уехал в геологическую экспедицию на Дальний Восток (Амурская область, ж/д станция Большой Невер). Запланированный срок пребывания там — пять месяцев.

[8] Яков Борисович Туберман.

[9] Рита учится в Ленинградском государственном педагогическом институте им. А.И. Герцена на факультете русского языка и литературы.

[10] В итоге Бродский летом 1960 г. отправился в путешествие на Тянь-Шань.

[11] Леонид Григорьевич Ентин (1938—2016) ― поэт, критик, один из участников литературной группы ВЕРПА. Был сокурсником Риты и Аронзона по ЛГПИ им. А.И. Герцена.

[12] Анна Михайловна (Хая Микелевна) Геллер — бабушка Аронзона.

[13] Эльвира (Элла) Наумовна Липпа (род. в 1938-м) — в конце 1950-х — начале 1960-х годов одна из ближайших подруг Риты. Училась с Ритой и Аронзоном на факультете русского языка и литературы ЛГПИ им. А.И. Герцена. Близкий друг многих неподцензурных литераторов и художников Ленинграда.

[14] Рахиля Соломоновна ― подруга бабушки Аронзона Анны Михайловны Геллер.

[15] Летом 1961 года Аронзон уехал в Пятигорск долечивать ногу (из-за укуса клеща в дальневосточной экспедиции и последовавшего за ним остеомиелита поэт едва не лишился ноги).

[16] Анна Ефимовна (Ханна Хаимовна) Аронзон, урожд. Геллер (1902—1989), — мать Леонида Аронзона. Практикующий врач, заведующая физико-терапевтическим отделением Окружного военного клинического госпиталя в Ленинграде. Сопровождала сына в поездке в Пятигорск.

[17] Скорее всего, имеется в виду Лев Григорьевич Левин (Лейвиков) — известный детский врач, профессор, знакомый семьи.

[18] Отец Риты, Моисей Львович Пуришинский (1910—1975), в августе 1961 года попал в больницу с инфарктом.

[19] Рита гостит у своей двоюродной сестры в Ереване.

[20] Рита в Крыму с друзьями. Аронзон в Ленинграде, работает над фильмом по своему сценарию на киностудии «Леннаучфильм».

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Смерть КапитанаСовременная музыка
Смерть Капитана 

Полная авторская версия финальной главы из книги Александра Кушнира «Сергей Курехин. Безумная механика русского рока». Публикуется впервые

9 июля 20211047