28 октября 2016Медиа
183

«Наши материалы уже привели к некоему беспокойству среди людей, о которых мы пишем»

Журналисты-невидимки хотят конкурировать с Навальным и ФБК

текст: Анна Голубева
Detailed_picture© Colta.ru

Сайт Russiangate появился в сети этой осенью — без шума, не представляясь. Броские картинки и неброские тексты о взяточниках, коррупции, рейдерстве, злоупотреблениях чиновников. Все аккуратно переведено на английский. В разделе «О проекте» — цитата из Салтыкова-Щедрина и ссылка на Уотергейт. И ни слова о редакции и издателях. COLTA.RU решила спросить, что все это значит.

— Вы согласились на интервью только на условиях анонимности. Почему?

— Мы ведем расследования, связанные с опасными темами — в числе прочего, коррумпированностью крупных чиновников. Например, у нас вы найдете текст о нынешнем депутате и бывшем мэре Саратова Олеге Грищенко — или материал под названием «Шайтан попутал» о работе чеченской прокуратуры. В последнее время герои разоблачительных статей совсем перестали стесняться в средствах. А нам не хотелось бы ни быть избитыми — как это произошло весной этого года с нашим автором Александриной Елагиной на границе Чечни и Ингушетии, — ни даже получить в лицо тортом, как Михаил Касьянов или Алексей Навальный. Поэтому у нас формат избирательной анонимности. Александрина Елагина и Анастасия Хлопкова, мастер по поиску незадекларированных вертолетов и участков, подписываются своими именами. Другие выпускают тексты анонимно.

— Вас можно представить как главного редактора сайта Russiangate?

— Да, именно так меня и можно представить. Сразу хочу обратить внимание: название нашего проекта пишется «Russiangate» или «Рашенгейт» и не имеет никакого отношения к «воротам» (gate — ворота (англ.). — Ред.), а перекликается со знаменитыми разоблачительными скандалами — Уотергейтом и Панамагейтом.

— Когда вы стартовали? Кому принадлежит идея проекта?

— Два месяца назад. Идея принадлежала инвесторам, но именно идея — без конкретных мыслей, как это воплотить. Наши инвесторы хотели получить условный клон блога Навального. Я пришла в проект за месяц до его официального запуска, мне достались пилотная версия сайта, очень талантливый иллюстратор и почти полное отсутствие авторов. Искать людей и разрабатывать концепцию пришлось буквально с нуля. Нам хотелось делать журналистские расследования, связанные с коррупцией, но без экзальтированности Навального. Эта идея оказалась, так сказать, в строку: в конце сентября Ходорковский объявил о запуске «Открытых медиа», ориентированных на поддержку расследовательской журналистики, и примерно в то же время стало известно, что расследовательское СМИ планирует запустить команда Романа Анина из «Новой».

— Многие уверены, что вас и финансируют «Открытые медиа».

— Вовсе нет — мы начали раньше, чем стало известно об «Открытых медиа». Никакого отношения к Ходорковскому мы не имеем.

— Кто же ваши инвесторы?

— Это коммерческая тайна. Одно могу сказать: Russiangate не имеет отношения ни к одному крупному медийному холдингу ни в России, ни за рубежом и не финансируется крупными компаниями.

Наши инвесторы, выходцы из России, занимаются иностранными проектами, связанными с IT-сферой. Конкретнее сказать не могу. Их бизнес не имеет ничего общего с нашей деятельностью. Мы не ставим «джинсу» — ни от инвесторов, ни от кого-то другого.

Нам не хотелось бы ни быть избитыми — как это произошло весной этого года с нашим автором Александриной Елагиной на границе Чечни и Ингушетии, — ни даже получить в лицо тортом, как Михаил Касьянов или Алексей Навальный.

— То есть вас нельзя назвать small media?

— Если small media — это проект, создаваемый группой энтузиастов, то Russiangate под такое определение не подпадает. Но если small media — это СМИ без лицензии, такой современный самиздат, не озабоченный выстраиванием правильных отношений с власть имущими, то это, пожалуй, мы.

— Вы не будете регистрировать свое издание как СМИ?

— Не будем. Минусов тут больше, чем плюсов. Хотя нас и огорчила новость о том, что «Яндекс.Новости» выкинут из топа незарегистрированные СМИ, мы считаем, что регистрация будет значить только дополнительный контроль со стороны Роскомнадзора. Нам это не нужно, тем более что герои наших материалов — например, тот же глава «Офицеров России» Антон Цветков — уже интересовались, откуда у нас информация о них и нельзя ли как-то прекратить ее распространение. Зачем облегчать работу цензурирующего ведомства?

— В чем вы видите свою миссию?

— Мы хотели бы, прежде всего, расширить формат журналистского расследования, которые сейчас аудиторией воспринимаются исключительно как «дачинги» Навального и разъяснительные материалы «Медузы» и РБК. Мы стараемся разобраться в окружающей нас российской реальности с позиции самого неподготовленного читателя, который не понимает, как повседневная жизнь его семьи связана с темой выборов, или взяток в вузах, или нападений чеченцев на журналистов. Мы разбираемся в проблеме коррупции вместе с нашей аудиторией, и с каждым новым материалом становится все яснее: казаки и «Офицеры России», чеченские прокуроры и свежеизбранные депутаты с судимостями — части одной мозаики.

— Судя по оформлению ваших материалов, они не только на неподготовленного читателя рассчитаны.

— Я работала в СМИ, ориентированных на сравнительно молодую (25—35 лет) аудиторию, поэтому Russiangate сознательно ориентирую на «думающую молодежь», которая читает блог Навального, «Медузу» и «Слон». При этом по формату тексты у нас — хотя мы стараемся снабжать их видео, инфографикой и иллюстрациями — скорее, похожи на те, что публикуют «Эксперт», «Новая», на большие аналитические материалы РБК. Мы чередуем темы: полегче и поострее — для более молодой аудитории (например, «Игры, в которые играют чиновники»), потяжелее и посерьезнее — для людей постарше. Наши читатели наполовину — люди старше сорока. Эту аудиторию мы хотим приучить к мысли о том, что взятки, которые они дают преподавателям своих детей или врачам, и власть, которую они ругают, сидя на кухне, — одно и то же.

— В Фейсбуке был пост о наборе авторов для вашего ресурса. Сколько народу в штате редакции? Сколько авторов вы хотите привлечь?

— Штат уже укомплектован, но мы открыты для новых авторов, знакомых с инструментарием журналистских расследований и готовых работать вне штата. Всего в команде проекта около 20 человек.

— Вы большие гонорары платите?

— Назвать конкретные суммы не могу, но, по моим ощущением, штатные журналисты у нас получают значительно больше средней «температуры по рынку».

— Готовы ли вы сотрудничать с известными авторами?

— Да, планируем привлекать известных журналистов и общественных деятелей. Например, только что вышла статья активистки Анастасии Зотовой (жена Ильдара Дадина. — Ред.) о том, во что российской семье обходится содержание заключенного.

— Работа журналиста-расследователя — это связи с информантами, командировки, интервью. Каким образом вашим авторам удается сохранять анонимность?

— Я уже говорила, что некоторые наши авторы, уже успевшие сделать себе имя, работают не анонимно. Другие предпочитают представляться псевдонимами. Пока мы не сталкивались с особыми проблемами в связи с нашей полуанонимностью. Этот вопрос каждый решает для себя самостоятельно — я, к примеру, пока не готова выйти из тени.

— Часто у вас появляются обновления?

— Стараемся выпускать по материалу в день. В идеале хотим выпускать по два-три материала в день — пару развлекательных и легких и одно расследование. Сейчас не хватает рук — и журналистских, и редакторских. Сами понимаете, подготовка серьезных расследований может растягиваться на целые недели, поэтому пока наш приоритет — один материал в день без перебоев и выходных.

— Какие-то задачи по части аудитории инвесторы перед вами ставят?

— На сайте нашего проекта, как вы можете видеть, нет рекламы. У нас нет цели заработать денег, единственная цель — рост «живого» трафика. Работаем с социальными сетями, планируем размещать баннеры на сайтах СМИ с похожей повесткой. И готовим серию материалов о преступности в России вместе с довольно известным СМИ.

— Сколько у вас сейчас уникальных посетителей?

— Около четырех тысяч в день — в неделю, соответственно, примерно 25 тысяч. К Новому году планируем как минимум утроить показатели — учитывая, какие материалы мы готовим, это вполне реально.

— Самые громкие материалы о коррупции в последние годы делает ФБК Навального. Хотите составить ему конкуренцию?

— Я бы сказала, что наши задачи с ФБК примерно схожи. Не думаю, что если мы раньше обнаружим чью-то дачу или самолет, это повредит общему делу борьбы с коррупцией. Кроме того, наша аудитория — за счет того, что мы освещаем и темы, не связанные с коррупцией, — потенциально шире, чем у блога Навального или ФБК. Но мы скорее союзники, чем конкуренты.

— Вы готовы были бы сделать, например, что-то совместное с ФБК?

— Разумеется, мы были бы только «за».

Для людей и изданий, критиковавших Путина, дело нередко заканчивалось трагически — как с уходом руководителей РБК и убийством Бориса Немцова. Мы не хотим рисковать своей безопасностью, а также безопасностью наших коллег и близких.

— А в чем отличие вашего проекта от того, что делает ФБК?

— Мы стараемся писать не только о коррупции, хотя эта тема — наш приоритет, но и о другом — от анализа нового состава Думы до чеченского беспредела. И стараемся избегать эмоций и давления на читателя в текстах. Хочешь убедить кого-то в коррумпированности чиновника — приведи доказательства и дай читателю самому решить, чью сторону он примет. Кстати, недавно мы уличили Навального в неточности. Он заявил, что дача некоего генерала Козика построена на российско-финской границе в зоне инженерно-технических сооружений, где жилое строительство вообще запрещено. Мы выяснили, что строить там как раз можно, но обнаружили много другой интересной информации, с которой можно ознакомиться в нашей статье «Лесная Лубянка. Кто живет в тайном поселке элитных особняков?».

— Но эмоциональные сюжеты ФБК рассчитаны как раз на того самого неподготовленного читателя. Вы с таким читателем хотите говорить иначе — приводя доказательства и избегая эмоций?

— Именно так. Мне кажется — это мое личное мнение, не сомневаюсь в праве на существование других точек зрения, — что на читателя не следует давить. На мой взгляд, качественный текст с убедительными доказательствами не нуждается в эмоциональной подаче и криках «ату коррупционера, ату!».

— Если вы пишете не только о коррупции, можно ли ваше издание назвать не нишевым, а общественно-политическим?

— В России все — от высокой политики до асфальта под ногами — пронизано коррупцией, без которой не делается ни одно дело — ни ребенка в сад отдать, ни предвыборную кампанию провести. Именно поэтому Russiangate — не нишевое издание. Мы объясняем, что плохие дороги, дорогие продукты и высокие налоги — это части одной коррупционной схемы. Мы — в своем ключе, конечно, — делаем ту же работу, что и Следственный комитет, и Генпрокуратура, это большое общественное дело. Поэтому нишевым изданием я бы Russiangate не назвала. Мы планируем писать и о Чечне, и о нарушениях, допускаемых московскими властями, и о связях чиновников и криминала, искать незадекларированное имущество чиновников.

— А о чем вы писать не станете?

— Вероятнее всего, не будем писать о «чистой» политике и экономике. Хотим избегать узких тем — можно писать о частных случаях, если они очень резонансные или иллюстрируют общее правило. Другими словами, если вы узнали об институтском преподавателе, который берет взятки, этого маловато. Но если стало известно о коррумпированности верхушки целого вуза или, еще лучше, их покровителей в Минобре — пожалуйста, расскажите нам об этом.

— А где у вас проходит «двойная сплошная»?

— У нас нет стоп-листа, но что-то мы пока не готовы обсуждать — не уверена, что мы стали бы публиковать информацию о семье Путина, если бы она попала нам в руки. А кое-какие темы из стандартного журналистского стоп-листа — например, все той же Чечни — как раз собираемся осветить в ближайшие дни.

— А почему вы не стали бы публиковать информацию о семье Путина? Это ваше решение — или ваших инвесторов?

— Мы решаем это внутри редакции. Инвесторы могут посоветовать что-то — например, опасно ли будет писать о некоторых депутатах и крупных чиновниках, — но права «вето» у них нет. Не секрет, что для людей и изданий, критиковавших Путина, дело нередко заканчивалось трагически — как с уходом руководителей РБК и убийством Бориса Немцова. Мы не хотим рисковать своей безопасностью, а также безопасностью наших коллег и близких.

— Можно уточнить — что такое «стандартный журналистский стоп-лист»?

— Он существует во многих изданиях. Писать нельзя, в основном, о ближнем круге и семье Путина, а также об РПЦ. С этим я сталкивалась не раз, в том числе в федеральных изданиях.

— Когда этот стандарт сложился?

— Во всяком случае, я узнала о нем, когда пришла работать в свое первое издание, около восьми лет назад. Почему и как он сложился — мне судить сложно.

— Это было издание с государственным участием?

— В изданиях, где я работала, мне озвучивали этот самый «стоп-лист». С уверенностью могу сказать о трех — ни одно из них не финансировалось государством, и все они принадлежали разным владельцам и холдингам. Руководство прямо перечисляло темы и персоналии, которые нельзя было затрагивать. Я не готова называть эти издания, не имею права обсуждать кухню СМИ, где больше не работаю. На мой взгляд, это неэтично.

Сведения о том, что в СМИ существуют стоп-листы, — как и наше желание сохранить анонимность — сигнализируют обществу о существующих проблемах.

— Допустим, это было бы нарушением корпоративной этики. А как вы считаете, должны читатели знать, что такой стоп-лист в негосударственных изданиях существует?

— Наш разговор мне напоминает недавний тест «Медузы» «Этичный ли вы журналист?». Я там получила какой-то суперэтичный результат, но некоторые вопросы для меня до сих пор остаются открытыми.

Я думаю, что это важно. Сведения о том, что в СМИ существуют стоп-листы, — как и наше желание сохранить анонимность — сигнализируют обществу о существующих проблемах. Но называть конкретные редакции, повторюсь, я не вправе. Журналистам об этом известно повсеместно. А рассказывать широкой общественности о мерах безопасности, которые принимают для своих корреспондентов отдельные издания — с которыми я сейчас не сотрудничаю, — не считаю этичным. Эту грань между корпоративной этикой и журналистским долгом я не готова пересечь.

— Хорошо. Опасения за жизнь и здоровье в связи с темой «Путин» понятны. А почему нельзя трогать РПЦ?

— Причина такого трепетного отношения людей, имеющих власть, к верхушке церкви мне неизвестна. Но расследование Светланы Рейтер о заработках церкви могло стать последней каплей перед разгоном старой команды РБК. Можно привести пример Pussy Riot, которые лично «насолили» своим перформансом патриарху и получили гораздо более суровое наказание, чем было бы логично.

— То есть за публикации об РПЦ тоже можно получить двушечку?

— Я думаю, власти нашей страны связаны с РПЦ, а еще они связаны, например, с представителями Чечни, которые часто действуют неправомерно. И журналисту, «обидевшему» людей, близких к власти, или их друзей из церкви, может грозить нечто более серьезное, чем судебное преследование.

— О Чечне писать не так опасно, как о коррупции в окружении президента?

— Эти темы мы оцениваем как одинаково опасные. Это вопрос прецедента: информацию о Чечне нам пока удавалось найти, об окружении Путина — нет. Не могу с уверенностью сказать, что мы бы точно ее не опубликовали: это ведь зависит от сути информации, правда?

— И возьметесь расследовать сведения о коррупции и в РПЦ, если они вам станут известны?

— Сложно рассуждать голословно. Когда на руках будет конкретный факт — мы подумаем, публиковать ли его и если да, то в каком именно виде.

— Для чего вашим инвесторам издание о коррупции? В чем их интерес?

— Наши инвесторы считают журналистику мощным инструментом борьбы с коррупцией, и тут я с ними не могу не согласиться. Наши материалы уже привели к некоему беспокойству среди людей, о которых мы пишем, — для начинающего издания это неплохой результат. Наша общая с инвесторами цель — разоблачение коррупционеров.

— Что вы сочли бы идеальным итогом своих публикаций? Вам бы хотелось, чтобы коррупционеров, например, сажали в тюрьму?

— Мы не следователи и не судьи. Для меня идеальным итогом наших расследований был бы публичный призыв к ответу героев наших статей. Я хотела бы, чтобы каждого из них заставили отвечать, откуда у них незадекларированные дома и вертолеты. А уж фактами нарушения закона пусть занимаются те, для кого это является непосредственной обязанностью.

— Кто может заставить их отвечать на такие вопросы?

— В идеале (а мы же говорим об идеальном варианте?) мне хотелось бы участвовать в создании общества, где для чиновника, уличенного в коррупции или в сокрытии информации о своем имуществе, переставала бы существовать возможность работы в государственном аппарате. Пока эти факты очень часто остаются вообще без последствий. Это неправильно — о коррупции надо кричать, объяснять обществу, почему она опасна, приводить информацию, которая понятна аудитории.

— А такое общество может возникнуть в условиях, когда журналисты соглашаются со стоп-листами?

— Судя по тому, что такие расследования все равно появляются, решение отдельных редакций не делает тут погоды. Я уже говорила — у нас нет полного запрета на какие бы то ни было темы. Давать ли информацию — будем решать тогда, когда ее найдем.

— На какие издания вы ориентируетесь? Какие считаете своей конкурентной средой?

— По качеству материалов мы хотим равняться на «Медузу» — именно на ее «карточки» мы стараемся ориентироваться, когда речь идет о понятности текста. В расследованиях — ориентируемся на расследовательский отдел старого РБК и Навального. Думаю, при поиске информации мы используем одни и те же инструменты. С тем же ФБК, «Новой» — а также, вероятно, с уже упомянутым проектом Анина — нам и предстоит конкурировать.

— Расследования требуют не только серьезной журналистской работы, но и серьезных денежных затрат. Во сколько обходится вам подготовка одного материала?

— Как ни странно, большая часть подготовки материала проходит за компьютером. Наши журналисты не ездят в командировки и не покупают дорогостоящее оборудование, хотя сейчас мы задумались о покупке квадрокоптера. Самые серьезные наши траты — это оплата российских и зарубежных баз поиска недвижимости и проверки компаний. Самая дорогая из них, «Контур-Фокус», обошлась нам в 56 тысяч рублей на год.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Posthum(ous): о том, что послеОбщество
Posthum(ous): о том, что после 

Участники Posthuman Studies Lab рассказывают Лене Голуб об интернете растений, о мощи постсоветских развалин, о смерти как основе философии и о том, что наше спасение — в образовании связей

26 октября 2021217