Восхождение к истокам речи

Сложно будет рассказать широкому кругу неспециалистов о книге, адресованной (почти) исключительно коллегам автора — профессиональным философам. Но постараться стоит, поскольку на самом деле речь в ней идет о предметах глубочайше общечеловеческих, притом — имеющих отношение едва ли не ко всем областям нашей жизни. Правда, они анализируются здесь с помощью специального философского (точнее, лингвофилософского) инструментария. Это тем более интересно, что так — до автора этой книги — их не анализировал еще никто. По существу, мы тут имеем дело с созданием нового способа философского (умо)зрения, уходящего корнями глубоко в русскую и европейскую философскую традицию и тем не менее — радикально нового.

Разговор здесь идет о смысловом строении человеческой речи. О принципиальной непрямоте высказывания. Высказывание прямое — использование слов исключительно в том их значении, что зафиксировано словарями, — скорее, исключение, свойственное разве что языкам искусственным. Впрочем, стоит вспомнить и о том, что слова и в словарях редко довольствуются единственным значением. В той мере, в какой слово живо, — оно многозначно и непрямо, только и делает, что выглядывает за собственные границы, — и это может и должно быть смоделировано и философски осмыслено.

Автор, Людмила Арчиловна Гоготишвили (1954–2018), размышляла над природой непрямоты живого слова и связанной с нею совокупностью теоретических проблем всю жизнь. Филолог по исходному образованию и теме защищенной ею в МГУ имени М.В. Ломоносова кандидатской диссертации («Опыт построения теории употребления языка (на основе филологической концепции М.М. Бахтина)», 1984 год), она была философом по своей многолетней работе: одним из ведущих специалистов в области философии языка и сознания, феноменологии, когнитивной лингвистики, аналитической философии, нарратологии, истории русской культуры ХХ века, особенно — философского наследия Михаила Бахтина, Вячеслава И. Иванова, Павла Флоренского, Сергея Булгакова, Густава Шпета и Алексея Лосева (с которым тесно общалась в качестве его секретаря), многие годы сотрудничала с Домом Лосева в Москве (он же — Библиотека истории русской философии и культуры). Философом она была и по формальному статусу — старший научный сотрудник сектора истории антропологических учений Института философии РАН, — и по самой своей природе.

Все, чем она занималась в своих многосторонних и на внешний взгляд разнородных исследованиях, имело отношение к природе языка и сошлось теперь в этой книге.

Той же теме была посвящена и первая (единственная прижизненная) монография Людмилы Гоготишвили — «Непрямое говорение» (2006).

Вторую книгу, которой автор уже не увидит, составитель Иосиф Фридман с помощниками собирал, как написал он в предисловии, «на свой страх и риск», реконструируя и угадывая авторский замысел по отдельным опубликованным при ее жизни работам и сохранившимся в архиве материалам.

При этом составитель настаивает: то, что он старался таким образом выстроить, — не сборник статей, а именно цельная книга, со сквозной логикой в ее целенаправленном развитии. В соответствии с его же решением книга разделена на две части, каждая из которых соответствует определенному этапу становления развиваемой автором концепции: «Подразумеваемое» и «Дискурс адеквации» (адеквация — это, по определению самой Гоготишвили, «соответствие языкового выражения своему предмету». Подразумевание, поясняет в предисловии Фридман, «соотносится с Дискурсом адеквации как предварительный этап адеквационного процесса — с его завершающей стадией»).

В осмыслении избранной автором проблемной области сходятся по меньшей мере две научные дисциплины: отвечающая за понимание языка лингвистика и ведающая человеческими смыслами философия. За плечами обеих стоит и третья дисциплина, смиренно признающая себя частью философии и здесь почти не открывающая своего лица, — антропология. Разумеется, в своем глубинном существе это антропологическая рефлексия: непрямота говорения связана с самим устройством человека, следует из его природы.

Однако этими науками горизонт авторского видения не исчерпывается: Людмила Гоготишвили идет еще глубже. По существу ее мысль — религиозна, на что указывают и выбор основных собеседников (почти сплошь — религиозные мыслители), и библейская мифологема «Лестница Иакова», вынесенная в заглавие книги. (Хотя название дано не автором, но ведущие интуиции исследовательницы реконструированы составителем достаточно точно.) При этом, как справедливо заметил в рецензии на книгу Василий Костырко, анализируя концепции своих собеседников, Гоготишвили рассматривает их «именно как философию языка, последовательно абстрагируясь от религиозной и идеологической составляющей».

Ее занимает именно то, над чем размышляли и Лосев, и Флоренский, и Шпет: природа символа. По мнению Гоготишвили, мы имеем шанс подступиться к этой природе прежде всего на путях лингвистики, но одна только лингвистика представляется ей недостаточной. Подобно русским мыслителям первой половины прошлого столетия (кстати: Гоготишвили — один из исчезающе немногих наших современников, которые прямо продолжают начатую тогда работу), она ищет возможности добраться до того уровня речи, что предшествует языку и является его источником. Словом, мы имеем дело с еще одной попыткой взойти по той лестнице, по которой во сне библейского Иакова нисходили ангелы, — вверх, к тому Источнику смыслов, которого уж точно не выговорить прямо ввиду того, что Он превосходит всякую речь. Все непрямое важно тем, что (неисчислимо многообразными способами) указывает на Безусловное.

Вспоминая библейскую историю, ставшую источником для названия книги, Иосиф Фридман говорит: «Все “вспомогательные средства”, задействованные в этой истории, — камень, лестница и снующие по ней вверх и вниз ангелы — выполняют служебную функцию: они необходимы для “технического обеспечения” адекватности коммуникативного акта между Иаковом (человеческим сознанием в “пограничном состоянии”) и Богом (Абсолютом). Об этом свидетельствует то обстоятельство, что Иаков благословляет и называет “домом Божьим” камень — то место, где покоилась его голова (а не, скажем, место, на которое опиралась лестница). Называя это место “домом Божьим”, Иаков мыслит в духе принципа односторонней дуальности: его сознание стремится отождествить себя с Абсолютом (камень как “дом сознания” отождествляется с “домом Божьим”), в то время как Бог, при всем своем Благоволении, “не умещается” ни в какое отождествление».

В каком-то смысле можно сказать, что Гоготишвили берется решить религиозную по сути задачу исключительно научными — всецело нерелигиозными — средствами.

Как показывает автор, привлечение лингвистического инструментария в значительной мере способствует решению этой задачи. Что касается непрямоты передачи смысла как таковой, то методология автора позволяет четко выделить и «каталогизировать» едва ли не все ее разноустроенные типы: референция расщепленная, отсроченная и непрямая; двуголосие, полифония, антиномические конструкции; расшатывание акта именования; символ и метафора; интенциональные и аттенциональные сцепления, модальные и тональные сдвиги; смещения и наслоения фокусов внимания, расщепление «я» говорящего на отдельные частные «голоса», их смены, чередования, наложения друг на друга; саморедукция авторского голоса и ее степени; стадия инсценированной «смерти автора»... Но этим дело не исчерпывается: все это многообразие в принципе поддается сведению в единое концептуальное пространство, укладыванию в рамки общей теории, которая охватывала бы все существующие области говорения — от литературы, науки и философии до повседневных бытовых разговоров, что и было заявлено автором в «Непрямом говорении». Просто такую теорию еще надо выстроить.

Такая теория — по сути, совершенно новая научная дисциплина, феноменология непрямого говорения — и стала бы результатом работы Людмилы Гоготишвили, если бы у нее было больше времени на земле.

То, что составило «Лестницу Иакова», — только часть пройденного ею пути (поэтому упреки Василия Костырко в том, что предлагаемый автором анализ «двуголосого слова» хоть и блестящ, но недостаточен, поскольку примеры для него «взяты почти исключительно из литературных текстов», представляются не вполне обоснованными: исследовательница многого не успела). Это лишь подступы к большой теории, предисловие к ней, закладывание фундамента, на котором Людмила Гоготишвили собиралась возвести величественное здание по собственным чертежам. Составитель книги и его добровольные соработники (С.В. Федотова и С.О. Савчук) систематизируют теоретический инструментарий, с которым она работала, приводят в обозримый порядок продуманный ею материал, показывают, на кого она намерена была опираться, от чего отталкиваться; какую часть дороги, которая видится автору необходимой, уже прошли другие мыслители, ставившие перед собой зачастую другие задачи.

На первый взгляд — если начать с просмотра оглавления — книга может показаться обычным историко-философским исследованием; более того, отчасти она таковым и является. Эта монография продолжает определенную линию философствования, по преимуществу русского (в его интенсивном диалоге с европейским), которая до исследований Гоготишвили была в лучшем случае неочевидной. Так, вся первая глава первой части — «Подразумевание» — посвящена анализу теоретического наследия предшественников: Лосева, Бахтина, Флоренского, Шпета и одного французского современника, называющего свою систему «не-философией», — Франсуа Ларюэля (это автор, с которым Гоготишвили вела интеллектуальный диалог на протяжении многих лет). Собственные авторские соображения помещены в самый конец первой части — в совсем небольшую вторую ее главу под названием «Теоретическая модель», выглядящую почти как приложение, предельно насыщенное смыслом, но пока еще неразвернутое. Тех же героев-собеседников мы видим и во второй части — «Дискурс адеквации»: Бахтин, Лосев, Флоренский, Шпет, Ларюэль; в последней, пятой, главе появятся еще Вильгельм Гумбольдт и Владимир Библер. (Как справедливо замечает один из первых рецензентов книги Сергей Костырко, автор постоянно держит в поле зрения также теоретическое наследие Эдмунда Гуссерля, однако в качестве не предмета анализа, но инструментария, с помощью которого она работает с материалом. Василий Костырко высказывается прямее — и прямолинейнее: «Людмила Гоготишвили гуссерлианка». Думается все-таки, если говорить об «-измах», она не очень в них вписывалась и была, скорее, создателем собственной концепции. Это подтверждает в предисловии к книге Иосиф Фридман: отметив, что Гоготишвили называли и «неолосевианкой», и «необахтинианкой», тогда как «на более высоком уровне обобщения» ее стоило бы отнести «скорее, к числу тех представителей метамодерна, которые, пропитавшись идеями постсимволизма, с одной стороны, и постмодернизма в целом — с другой, перешагнули “состояние постмодерна” за счет возвращения — на новом витке спирали — к изначальным устремлениям высокого модерна, еще не утратившего доверия к разуму и “поискам абсолюта”».)

Позиционируя себя как скромный исследователь и комментатор наследия классиков, Гоготишвили на самом деле не то чтобы «революционно перекраивает» проделанную ими работу, но подвергает ее основательной реинтерпретации. Ее собственная концепция формируется и формулируется в ходе анализа их работы. Можно заметить, что структура книги — диалогическая, драматургическая. Лишь в некоторой степени эта драматургичность выстроена составителем, сформировавшим том как двучастный, в виде «двукнижия», в обеих частях которого, как говорит Фридман, «действуют одни и те же персонажи (хотя и в разных “заданных обстоятельствах”)», а их взаимодействие режиссируется самим автором. Текст диалогичен и полемичен также и внутри каждой из подглавок.

Подобно тому как, по словам, кажется, Борхеса, писатели создают собственных предшественников, то же делают и философы — беря у каждого нужное себе и выстраивая взятое в целостный смысловой комплекс, занимающий свое место в векторной линии, намеченной их предшественниками. И Гоготишвили такой смысловой комплекс фактически выстроила, показав работу мыслителей от Вячеслава Иванова и Павла Флоренского до Франсуа Ларюэля как путь, ведущий к предлагаемой ею феноменологии непрямого говорения. Заостряя мысль, рискну предположить, что каждый крупный философ самим своим существованием переписывает историю философии хоть отчасти заново. Очень похоже на то, что в лице Людмилы Гоготишвили мы имеем дело именно с таким случаем.

Людмила Гоготишвили. Лестница Иакова. Архитектоника лингвофилософского пространства / Сост., автор вступ. статьи и примеч. И.Н. Фридман; отв. ред. С.В. Федотова; ред. С.О. Савчук. — М.: Издательский дом «ЯСК», 2021. 616 с. (Studia philologica)

Понравился материал? Помоги сайту!