Андрей Бледный: «Я подался во Внутреннюю Монголию»

Андрей Бледный (Позднухов) — основатель омской рэп-группы «25/17», одной из немногих в русском рэпе, транслирующих консервативные ценности, и автор концептуального проекта «Лед 9», вдохновленного песнями Егора Летова и «Гражданской обороны». В 2020 году вышел седьмой студийный альбом «Байки из склепа», который группа выпускала в три приема. Среди гостей на этой записи появились певица Елка, рэпер-западник Oxxxymiron, рэпер-русофил Артем Саграда и рэпер-трикстер Хаски. Софья Кравцова обстоятельно поговорила с Андреем Бледным о музыке, политике, литературе и кино.

Мы встречаемся в тихом кафе, спрятанном в центре Москвы. Андрей мгновенно заполняет собой все пространство: куртку — на вешалку, телефон — на зарядку, музыку — выключить, чай — принести. Другим гостям исчезнуть он не велел, но они исчезли.

С первого взгляда — классический «сериальный» брутальный герой. К своему прошлому он иронично беспощаден, но находит там благодатную почву для творчества, из которой прорастают песни «25/17». А с болью от этого прошлого примирился. Привык. Нервничает, только когда говорит о Боге: «Так и не научился без патетики».

Перед интервью расспрашивает меня о студенческой жизни, со смехом вспоминает беспредел в общежитиях МГУ в период тотальной свободы 1990-х. Ему такое не по душе. Андрей — за порядок. Я жалею, что не могу его фотографировать, когда он смеется и прячет лицо. Когда подолгу молчит: взвешивает каждое слово, чтобы быть точным. Когда снова повторяет про порядок — будто сам для себя. Или для другого Андрея, смеющегося в кулак.

— Летом 2019 года вы объявили, что ставите на паузу электрические концерты. В какой момент стало понятно, что группе «25/17» нужен перерыв?

— Честно говоря, мы просто устали.

— Рассматривался вариант, при котором деятельность бы не возобновили?

— Да.

— Все от альбома зависело?

— Нет, от нашего внутреннего ощущения. Мы устали от концертов, устали от гастролей. И друг от друга в том числе.

— О новом альбоме «25/17» накопились рассуждения, которые я попрошу тебя прокомментировать. По-моему, «Байки из склепа» — попытка смириться с чем-то в себе.

— Так про каждый наш альбом можно сказать.

— Мне видится, что уровень любви к людям зашкаливает в «Русском подорожнике», «Умереть от счастья» и «Байках из склепа». «Автор» принимает своих героев через эту любовь и пытается принять сам себя. Как я это вижу: ты — представитель мира, которого больше нет. И, с одной стороны, рассказываешь «поколению щеглов из “ВКонтактика”» о нем, с другой — включаешь терапевтический нарратив для тех, кто этот мир видел. Толстой же говорил, что у художника есть одна тема и он ее развивает всю жизнь. Складывается ощущение, что условные 1990-е и есть та самая твоя тема. И внутри нее две миссии.

— Мне нравится твоя версия, но никакой миссии у меня, конечно, не было. Терапия — для самого себя. О чем-то в очередной раз выговорился, и на какое-то время стало полегче. После «Умереть от счастья» меня на три года хватило. Сейчас хожу к мозгоправу, устал сам себя грызть.

— Если все это выпускается, то уже не для самого себя. Еще остался в живых кто-то, с кем ты молодость проводил?

— Да, несколько человек, моих друзей.

— Они слушают? Что говорят?

— Когда мы видимся или созваниваемся, это не то, о чем мы говорим. Тем более я для них не какой-то там артист, а просто друг. Но, ты знаешь, когда мы в Омске играли «Умереть от счастья», было очень странное чувство. Одно дело, когда в других городах… А в Омске мы играли концерт-спектакль в ТЮЗе, вокруг которого это все и происходило. То есть я на сцене с группой. Мы это исполняем. А я себя ловлю на мысли, что рассказываю о том, что происходило вот здесь вот, под окнами. И в зале были люди, те немногие друзья, кто остался в живых, которые были участниками этих событий. Очень странное чувство. Вот это мы с ними обсудили.

«25/17» — «Мой 98-й»

— Наверное, мне было бы на их месте радостно, что моя жизнь превращается в искусство и перестает быть болезненным личным опытом. На каком этапе стало понятно, что «Байки» — трилогия? Как рождалась концепция альбома?

— Я все время пытаюсь придумать какую-то интересную, необычную форму для наших альбомов. Скучно делать то, что мы уже делали. Скучно делать то, что делал кто-то другой. Я весной придумал эту концепцию, и дальше мы ее реализовывали. Мне интересно было сделать альбом-трансформер — сперва рассказать эту историю по частям, а потом выпустить альбом целиком. В малых формах есть динамика, лонгплей дает больший эффект погружения.

— Уже весной все песни были готовы, и вы их разделили на три части?

— Все песни были придуманы. Что-то было окончательно записано, что-то в демоверсии. Альбом был готов, потом я разобрал его, расставил треки по частям, накидал черновик обложки, которая тоже разбиралась на части, тезисно написал концепт и показал это Антону (Антон «Ант» Завьялов — второй основной участник «25/17». — Ред.) и Андрею Давыдовскому, нашему художнику, фотографу и режиссеру. И мы приступили к работе.

— В «Байках» шесть фитов, самый обсуждаемый — с Оксимироном. У тебя нет ощущения, что он поет одну и ту же песню? И его гостевые куплеты, и треки со времен «Горгорода» — об одном.

— Слушай, да так и про меня можно сказать, что все мои гостевые куплеты об одном. У исполнителя есть какие-то фирменные приемы, и, когда ты в гостях в чужом треке, ты ими пользуешься. Это как автограф оставить, возможно, из-за этого такое впечатление.

«25/17» feat. Oxxxymiron — «Северная страна»

— «Ра-та-та», «заградотряды» — это уже не фирменный прием. Но я пытаюсь понять прагматику выбора гостя. Знаю, что он, как и ты, как и все мы, фанат Летова, и от этого вы отталкивались. Вам нужна была именно эта вечная песня Оксимирона? Ведь его куплет в «Северной стране» от его куплета в песне группы…

— «Би-2» (хором)…

— Да, «Би-2», мало отличается.

— Мне интересно было реализовать нашу идею с Мироном, о которой мы говорили еще в 2018 году (я про кавер на Летова). Если попытаться нас каталогизировать, то мы — полярные во многом исполнители, представители разных поколений. Если говорить о рэпе, у нас абсолютно разные были вдохновители. И сейчас мы не то чтобы на разных полюсах, но…

— По-разному видите то, что происходит в стране.

— Да, оптика у нас разная, мне кажется. Мне интересно было эту песню именно с ним записать, так как припев там служит как бы мостиком между нами. Мирон очень хорошо это понял, прочувствовал, врубился. И его финальная фраза… «русофоб, патриот» — это такая гиперболизация, но там к месту.

— Почти как «Диалог» Проханова с Венедиктовым в «Открытой библиотеке».

Как ты познакомился с Хаски?

— По-моему, это было в 2013 году. Если я все правильно помню, нас познакомил РИЧ (Ричард Семашков — рэпер и журналист. — С.К.).

— Какое впечатление он произвел?

— Очень замороченного и талантливого человека. Первый его релиз уже был на тот момент. Они тогда много с РИЧем записывались, у Захара (Прилепина. — Ред.) на дне рождения мы вместе были под Нижним Новгородом. Он захаживал к нам в студию, мы пили чай, ставили друг другу песенки.

— Как тебе его новый альбом?

— Я не уверен, что мое мнение так уж важно... Альбом интересный, альбом талантливый, просто мне он не лег на сердце.

«25/17» feat. Hash Tag, Хаски — «Поколения»

— Какое первое впечатление Глеб Самойлов произвел? Вы познакомились, когда он приехал записывать «Дурачка»?

— Да… Мы с ним просидели до утра, выпили две бутылки виски. Разговаривали о музыке, о синематографе, о книгах… Мне было интересно. Надеюсь, ему тоже.

— Но какое-то представление, судя по твоему старому посту в «ЖЖ», — ты же был на «Ностальгическом концерте» — у тебя было? Совпала реальность с представлением?

— Слушай, я не на одном концерте «Агаты Кристи» был, я давно живу. Я еще помню, когда он на стуле сидел во время концертов. Он произвел впечатление очень искреннего человека. В своих убеждениях, в своих поисках, в своих заблуждениях. Такого… открытого. Я очень рад и благодарен, что он согласился поработать с нами.

«25/17» feat. Глеб Самойлов и Сергей Летов — «Дурачок»

— А следишь, что маститые рокеры, которые с вами работали, о вас говорят?

— Все, кто хотел что-то сказать, уже сказали.

— Интересно почитать, как вас хвалят все эти уважаемые люди, а потом зайти в комментарии паблика «Нашего радио» под вашими треками.

— Уважаемые люди, исполнители, всегда декларировали свободу самовыражения, и рок-н-ролл для них никогда не был догмой. То есть рок-н-ролл — это свобода самовыражения, а для комментаторов — тоннель. Очень тесный. И если читать комментарии в паблике «Нашего радио», то очень грустно и незачем жить становится.

— На концерте-презентации альбома «Ева едет в Вавилон» Гарик Сукачев с вами потрясающе выступил, а комментаторы сосредоточились на вопросе, пьяный он или не пьяный.

— Он, кстати, трезвый был.

«Бледный, а ты не такой крутой, как в песнях!» На что я ему отвечаю, что могу прямо сейчас сломать ему нос, чтобы его не разочаровывать.

— Хорошо, но какая, в общем, разница? Он в образе, он очень органичен и крут… Возможно ли разочарование, когда лично знакомишься с тем, кого слушал в детстве, если ты сам уже «кумир»? Дельфин часто повторяет, что нельзя знакомиться с кумирами. А когда ты сам уже БОЛЬШОЙ, этот пиетет уходит?

— Нет, я так с этим и не справился, для меня, несмотря на наше общение, эти люди до сих пор — великаны. У меня никаких разочарований не было, но я с Дельфином согласен. Лучше не общаться.

— А мне кажется, так говорят те, кого травмировали.

— Видишь ли, тут такой момент. Когда мы общаемся с Сукачевым или с Кинчевым, мы не на равных, но мы из одной сферы. Мы в одном цеху. И это уже немного другое общение. Знаешь, раз мы после концерта стояли, ждали машину, которая нас повезет в гостиницу, и подошел такой подвыпивший парень (это было в Сибири), попросил автограф, попросил сфотографироваться. Хорошо, мы сфотографировались, расписались… И он мне говорит: «Бледный, а ты не такой крутой, как в песнях!» На что я ему отвечаю, что могу прямо сейчас сломать ему нос, чтобы его не разочаровывать. Чтобы я для него остался таким же брутальным хулиганом-негодяем, каким он меня услышал, но лучше до этого не доводить, а прямо сейчас развернуться и с благодарностью освободить нас от своего общения.

— Освободил?

— Конечно, я могу быть убедительным.

— Тебе важно, чтобы твои песни «правильно» понимали?

— Нет. Когда-то было важно. А потом отпустило, стало плевать.

— Ты комментируешь тематические паблики — «скRAPы», rapsodos, вступаешь в дискуссии о песнях…

— Так я знаю всех этих людей. Мы давно знакомы, реально или виртуально. Это просто такое дружеское общение.

— Я читатель. Читаю комментарии, вижу твои объяснения, которые внутри дискуссии больше похожи на оправдания. Но раз это дружеское…

— Ты же наделяешь буквы, которые ты видишь… где… в телефоне… какой-то интонацией…

— Я стараюсь представлять дедушку, который смеется в бороду. Но получается, что есть интернет-дискурс, в котором все девальвировано, приходит туда Андрей Александрович и приносит с собой весь свой авторитет — грузовики с авторитетом под постами разгружаются. И Андрей Александрович объясняет ребятам, почему они не правы.

— Хм. В чем они не правы?

— Администраторов rapsodos печалит отсутствие общественно-политических заявлений от группы «25/17».

— И это удивительно. Все, что я хочу сказать, я говорю в треках. Но есть люди, которым нужны периодически какие-то максимально упрощенные месседжи, лозунги, агитки. Мы это в себе каленым железом вытравили.

— Это упрощение заразно. Уже я песню «Сеятель» начинаю воспринимать как ответ.

— Второй куплет я написал году в 2013-м или даже раньше, в 2016-м написал первый куплет, и мы записали этот трек для релиза «Солнцу навстречу». Но я на тот момент не был доволен результатом, и мы решили его туда не включать. И вот спустя четыре года доделали, и он вышел на «Байках».

«25/17» — «Сеятель»

— Кстати, на «Байках» два раза появляется Артем Саграда (Артем Лещук, более известный под псевдонимом Саграда, — российский рэп-исполнитель, участник группы «Соль Земли». — С.К.)…

— Один.

— Один раз как автор, один — как автор-исполнитель. Впервые для группы написал текст человек не из группы?

— Да, в первый раз. У него был текст, он его подарил Антону. Я считаю Артема одним из лучших текстовиков в русском рэпе.

— Артем — поэт?

— Ой, давай не путать рэп и поэзию. Если рэп на листочке написать, он без музыки потеряет, в стихах есть свой ритм внутренний, а тут опора на ритм-секцию. По другим законам. Давай так скажем: для меня рэп-текст — это текст с элементами поэзии. Настоящим стихам не нужна музыка, она только отвлекает. В хороших стихах уже все есть.

— Проекту «Лед 9» в этом году 10 лет. Концерт в Москве уже прошел, концерт в Санкт-Петербурге намечен на июнь. Что дальше?

— Я так далеко не заглядываю.

— Он на паузе, вы его воскрешаете для юбилейной витрины — и снова на паузу?

— Слушай, ну это же наш сайд-проект (на мизинце у Андрея кольцо «Лед 9». — С.К.). Нужен импульс, чтобы записать новый альбом. Какие-то синглы, допускаю, будут выходить.

— От идеи до реализации «Апельсиньего жмыха» (совместный проект Андрея Бледного и автора и исполнителя песен Бранимира. — Ред.) прошло восемь лет. Почему так долго?

— Это была шутка, которая стала реальностью.

«Апельсиний жмых» — «Король»

— Из-за коронавируса она актуализировалась?

— Скучно, конечно, было дома сидеть. Записывали всё очень быстро, записывали всё на айфоны. Я надевал наушники, в наушниках ставил музыку, читал в айфон и отправлял капу Антону. Антон это все собирал, а Богдан (Солодовник — бас-гитарист. — Ред.) потом сводил. Саша хочет уже второй альбом записывать. Я пока не понял, стоит это делать или нет. Возможно, стоит. А возможно, стоит это просто сохранить как некий аудиодокумент определенного исторического периода.

— А концерта так и не получилось. Александр один выступал…

— Да, ты знаешь, это даже забавно. Проект, причиной появления которого стал коронавирус, и при попытке сделать концерт этого проекта коронавирус не дал нам это осуществить. В первый раз за день до концерта слег Бранимир, и также слег я за день до перенесенного концерта.

— Тяжело болели?

— Я достаточно легко, а Саша не сказал бы, что легко. Но все на домашнем.

— Как тебе сольник Анта?

— Ну это не сольник все же, а его такой…

— Сайд-проект.

— Да, проект такой электронный. Мне его с какой позиции оценивать? Мне интересно, я же один из первых, кто все это слушает. Я люблю электронную музыку.

— Его жена рассказывала, что ты для нее стал наставником в оргвопросах. Реализуешь продюсерские амбиции?

— Нет-нет, я к этому минимальное отношение имею и стараюсь просто не мешать. Допускаю, что Наташа имела в виду весь наш предыдущий опыт. Я уже перестал стесняться и вуалировать, что все эти годы я был продюсером группы «25/17» и нашего проекта «Лед 9», придумывал все эти альбомные концепции, стратегии продвижения… Может быть, я стал для нее примером стратегического мышления…

— Зачем ты ходишь на серьезные передачи о рэпе и судьбах Родины к Захару Прилепину?

— Я приехал для того, чтобы записать передачу о фестивале «Тарская крепость», который мы планировали сделать в прошлом году. А вторую передачу мы записали, потому что я уже был там и не смог отказать. Фестиваль, кстати, все же состоится этим летом. Надеюсь.

— За его политической карьерой следишь?

— Не то чтобы слежу, но читаю, смотрю какие-то интервью.

— Ты понимаешь, что происходит?

— Захар занимается политической деятельностью. Что происходит?

— Я вижу определенные политические цели, а еще вижу его неосведомленность в том, что происходит с партией в регионах. Странное слияние со «Справедливой Россией» и «Патриотами России». Да и изначально Захар собирал вокруг себя одиозных сбитых летчиков в числе прочих и будто пытался с ними влететь одновременно и в актуальную повестку, и в большую политику.

— Слушай, Захар всегда был политически активен, в отличие от меня. У него всегда было четкое мнение, свое видение того, как… спасти Россию (смеется), тут он себе не изменяет. Захар больше 20 лет этим занимается, просто если раньше он был в статусе политического маргинала, то сейчас он более заметен.

— В какой момент захотелось детей? Вячеслав Бутусов в интервью говорил, что у его поколения часто первые дети и в результате семьи появлялись по неопытности.

— Хорошо, что у меня так не случилось, когда я сам еще был большим ребенком и не был к этому готов…

— Как их воспитывать, чтобы уважали и не боялись?

— Понятия не имею. Я в процессе.

— 10 лет сыну?

— Да. Я стараюсь не пережестить. Не быть таким строгим и жестким, как мой отец.

— К девочке другой подход?

— Как-то неосознанно хочется, чтобы твой сын был как ты, но только лучше. Взял все лучшее от тебя и приумножил. А дочку ты просто любишь — и всё.

— Да, наверное, лучше просто любить и пытаться не сломать. Все равно, конечно, будет множество ошибок… Почему распался первый брак?

— Потому что я употреблял наркотики.

— Она могла помочь?

— Не то что могла, она старалась, но ничего не получилось. Дело-то во мне. Мне тогда слишком нравились наркотики. По-честному — я не хотел с этим завязывать.

Все мои друзья, за исключением одного, у которых были схожие судьбы, умерли. Никто им не помог. Ни девушки, ни жены, ни мамы, ни папы. Один жив. И причина — в Христе.

— Сейчас ты почти 20 лет с одной женщиной. И она тоже застала период, когда очень нравились…

— И много чего еще застала.

— То, что вы смогли с этим справиться, — чудо? Почему там не получилось, а здесь получилось?

— Потому что без… до сих пор не научился говорить об этом без патетики. Потому что без Христа все это не работает.

— Я спрашиваю для женщин, которые решили, что могут справиться. И не смогли. Ушли. А теперь живут и винят себя в том, что не сдюжили, не вытерпели. По-моему, нельзя на себя это взваливать.

— Все мои друзья, за исключением одного, у которых были схожие судьбы, умерли. Никто им не помог. Ни девушки, ни жены, ни мамы, ни папы. Один жив. И причина — в Христе.

Как бы патетично это ни звучало. Я сомневаюсь, что человеку можно помочь. Я отдаю себе отчет, что я человек, склонный к аддикциям. На всю оставшуюся жизнь. И это тоже надо принять. Быть рядом с таким человеком очень тяжело и больно. Если кто-то на это готов... Я даже не знаю, восхищаться таким человеком или сочувствовать.

— И все это генетически обусловлено. Страшно.

— Да, я тоже об этом думаю. Потому что боюсь за своих детей. У меня тоже это наследственная история плюс контекст — 90-е со всей этой безудержной свободой, улица, вот это все.

— От мысли, что надо следить за ребенком, читать дневники и соцсети, не отошел еще?

— В интервью у Дудя я процитировал Мариенгофа. Сомневаюсь, что большинство зрителей Дудя знают, кто такой Мариенгоф и что случилось с его сыном.

— Как ребенок прячется в шкаф, так ты в подростковом возрасте спрятался в наркотики. От гордыни и ума. Все зависимые люди, которых я знаю, — очень умные. Не такие, как о себе думают, но… А сейчас есть ощущение, что молодежь зарывается даже не в протест, а конкретно в личность Алексея Навального. По-моему, из этого можно к чему-то прийти. У этого есть созидательное начало. Мне его юные сторонники совершенно не кажутся смешными, наивными. Не хочется их стебать. Патетики не хочется, но я думаю, что это лучшие подростки, которые от ума идут, может, пока в культ.

— Поживем — посмотрим.

— Ты к ним иронично относишься?

— Я ко всему иронично отношусь — и к себе в том числе.

— Да к себе иначе и не получится.

— Тут не надо обладать какими-то сверхинтеллектуальными способностями, чтобы видеть эту фальшь вокруг. Госпропаганда ничего, кроме отвращения, не вызывает. Просто я не склонен к такому бинарному мышлению: либо Путин, либо Навальный. Выбирай: за кого ты? Если ты не за Навального, значит, ты за Путина. А мне что то, что это… Сейчас с тобой как политолог с политологом: перспективы какие? Смена олигархических элит? Просто другой человек нас будет поздравлять с Новым годом под бой курантов и просто другие люди будут получать деньги с трубы? Как это отразится на простых людях — мне непонятно. Как это повысит пенсию моей мамы? Если революция и будет, то она будет буржуазной. И я не понимаю, зачем тогда менять один стул на другой. Шило на мыло, как говорили раньше.

Я допускаю, что, если бы мне сейчас было 16 или 18, я бы тоже был на этих митингах, потому что невозможно терпеть всю эту фальшь.

— Не знаю, читал ли ты «манифест», например, Явлинского. Резонанс резонансом, но, по-моему, нехорошо обличать человека, который в тюрьме. Нечестно.

— Где были все эти прекрасные люди, все эти граждане Фейсбука, подданные Цукерберга, где они все были в 2010 году, когда тысячи русских людей вышли на Манежку без поддержки социальных сетей? Когда вышли на улицу после очередного резонансного убийства, когда убийц задержали, а потом отпустили, люди вышли на Манежную площадь без этих сытых миллионеров, которые рассказывали нам в роликах, что они заработали свои миллионы вопреки режиму (а, видимо, при смене режима будут зарабатывать благодаря). А простой работяга на заводе как сосал… лапу, так и будет сосать, потому что это буржуазная революция. И я помню, как потом все эти люди прекрасные, которые сейчас истерят про политзаключенных, ОМОН и прочее, — как они тогда радовались, когда ОМОН применял силу. Это же все русские фашисты, их надо всех сломать и посадить. Я помню, как Гозман — это можно найти в сети — грамоты и подарки ОМОНу выдавал. Все эти люди с прекрасными лицами хлопали в ладоши: так их, «русню» и «фашиков». От повторяющегося противостояния отцов и детей мы тоже никуда не убежим. А здесь ценности отцов олицетворяет как раз весь этот консервативный набор: Путин, армия, скрепы, чиновники, церковь. Этим очень легко манипулировать.

— Что делать, куда податься?

— Во Внутреннюю Монголию я подался. Когда ты молод, ты ищешь какую-то правду, тебе кажется, что она есть. А когда тебе пятый десяток, ты понимаешь, что никакой правды нет. Я допускаю, что, если бы мне сейчас было 16 или 18, я бы тоже был на этих митингах, потому что невозможно терпеть всю эту фальшь. Но мне уже даже не 20… я уже скудным своим умом понимаю, к чему это приведет, и меня это тоже не радует.

— Понимания нет, есть злость.

— Зудящее, непроходящее раздражение…

— Человеку нужно чувство причастности. Чувство, что от тебя что-то зависит. У меня капилляр в глазу лопнул, когда я прочитала, что в спектакле Константина Богомолова «Бесы» есть фрагмент, где читает текст Владислав Сурков. Вот есть мир, где «Собчак против всех», там Богомолов, там Сурков, а есть я. В комнате размером с лифт.

— Ох. Я сужу сейчас по большей части эмоционально. И я не принадлежу к людям, которые против всего плохого за все хорошее. И когда говорят, что будет хорошо, только идите за нами, — я понимаю, что это им будет хорошо, а мне? А нам?

И «народ» — это просто фигура речи во ртах этих господ, что одних, что других.

— Ты смотрел «Остров»? Как тебе Мамонов там?

— Смотрел, конечно. Великолепен. Я с ним знаком, был у него на дне рождения один раз. Мощный человек.

— Часто про него говорят, что он до сих пор в образе старца.

— Конечно, ведь так проще. Когда тебе что-то непонятно, что-то не вписывается в твою систему координат, значит, человек в образе… потому что так трудно поверить, что кто-то может жить не так, как ты.

— А «Андрея Рублева» смотрел?

— Очень давно. В том возрасте, в котором мало что понимал, мне других эмоций хотелось. Я же простой деревенский мальчик, мне Тарковский был не по зубам. Так же, как Достоевский в школьной программе: его надо в зрелом возрасте читать.

И «народ» — это просто фигура речи во ртах этих господ, что одних, что других.

— А у Достоевского есть что-то любимое?

— Сложно сказать. Иногда мне его дневники нравится читать больше, чем его произведения.

— Я «Записки из подполья» больше всего люблю. Давай про музыку. У Дудя ты сказал, что три любимые группы — «Гражданская оборона», «Калинов мост» и… Земфира?

— Слушай, я мог так же сказать «Алиса», «Комитет охраны тепла»… Эти три первые с языка соскочили. А что не так с Земфирой? Мне очень ее песни нравятся. Не все, конечно.

— Не знаю, что не так, но уж очень долго пришлось последнего альбома ждать. И «ГрОб» с Земфирой — не самое ожидаемое сочетание.

— «И гений — парадоксов друг…» Слушай, я и «Гостей из будущего» считаю замечательной группой.

— Тут сложно. Тоже люблю «Гостей из будущего», но «Чугунный скороход» еще более запредельный — и там, и там Усачев. Интересно, какой могла бы быть наша поп-музыка, если бы все пошло по этому пути. Секунду, выключу в себе ценителя андеграунда…

— Это все вкусовщина. А в юности все склонны к культурному снобизму.

— Что ты сейчас слушаешь?

— Мне у РИЧа последний альбом понравился. И не потому, что я там тоже есть. Песня «Папа» — до слез.

— Я по фитам пока прошлась…

— Нет, его надо целиком сразу слушать. С погружением.

— Еще что?

— Ты ждешь, что я что-то из нового назову?

— Я ничего не жду, мне просто интересно.

— Несколько треков Потехиной меня зацепило. У меня же профдеформация, мне сложно абстрагироваться от анализа текста, аранжировки. Когда удается — счастье.

— Большая часть нового, которое слушаю я, — новое только для меня. Что-то, что уже было, но я не знала. Хотя я ветеран фестиваля «Боль».

— Я сейчас скачал и слушаю лайвы Portishead. Понятно, их альбомы заслушаны до дыр, но на концертах они играли по-другому.

— Фильмы Быкова ты смотрел?

— Да. Мы же про его авторские фильмы говорим?

— Да, сериалы для Первого не считаются.

— Мне очень нравятся его фильмы. «Майор», наверное, любимый.

— «Майор» и «Жить» сильнейшие…

— Ну да, первые его…

— Больно читать его самобичевания после каждого фильма. Казнит и мучает себя человек. Такое проявление кризиса. Как ты выходы альбомов переживаешь? Как не чувствовать себя опустошенным, не убивать себя рефлексией?

— Бывает такое чувство, что вот я все сказал и больше ничего записывать не буду. Но это проходит. Когда альбом готов — мне он категорически не нравится. От материала устаешь. Сочиняешь, записываешь, потом сведение, мастеринг… Причем я это просто слушаю, а Антон с Богданом это сводят. Для них этот этап гораздо более изматывающий. И недовольство. Не парнями, а собой. Все не то, не то… не то. Я не слушаю наших альбомов годами. Только если надо вспомнить тексты и какие-то моменты технические. Потом, лет через пять, с Антоном слушаем — а вроде и не стыдно получилось. Тут бы переделать, но и так неплохо.

— А на концерте чувство усталости от песен уходит?

— Да, ты погружаешься в эмоцию. Занырнул — вынырнул. Мы для этого меняли аранжировки, чтобы не устать от своих песен. Вот ты спрашивала про 2019 год… Вот тогда мы устали. Фестивали, гастроли. Мне важно пропускать это через себя, а не выходить, отрабатывать номер, получать деньги. Поэтому мы решили, что концертов должно быть мало.

Я не слушаю наших альбомов годами.

— Вот вас и услышали. Экранизацию какой книги ты хотел бы посмотреть?

— «Сéрдца пармы».

— Пока только «Тобол» сделали.

— Да, и фильм, и сериал.

— И, кстати, скоро сериал по «Обители» выходит!

— Давно выходит… долго. Я знаком с Сашей Велединским, очень уважаю его, он снимал нам клип, а я снимался у него в фильме. Но разочарование в любой экранизации неизбежно, потому что мы уже представили все в своих головах. А сейчас я в мхатовском «Лавре» должен был играть, но ковид решил по-другому. Миша Сиворин теперь играет мою роль, и я считаю, что у него это лучше получается. И потом, знаешь, какая у меня побочка от ковида была? Я не мог запомнить текст. Вот ты выучил — час проходит — здесь провал, там провал.

— Тебе интересны театральные опыты?

— Да. Интересны как расширение палитры своих возможностей.

— Когда ты Мариенгофа начал читать?

— Когда студентом был.

— Чем зацепил?

— На тот момент — своим цинизмом.

— А сейчас что цепляет?

— Я перечитываю его раз в пять лет, и каждый раз отношение меняется.

— Я до тебя читала «Циников» и «Мой век», а после тебя — «Бритого человека».

— А у меня «Бритый человек» был первым. А по «Циникам» смотрела фильм?

— Даже не знала, что есть.

— На торрентах найти можно… Неплохая экранизация.

— Меня после «Бритого человека» на несколько дней выбило, потому что русский язык — всё.

— А в меня кроме языка попал цинизм. Цинизм как отсутствие иллюзий о человеке как социальном животном.

— С таким подходом Бабеля в школе читала.

— Бабель — мастер. Я же «Цыганское солнце» оттуда дернул… Мы были на гастролях, ехали в поезде, я читал Бабеля, придумал припев. У Антона была гитара, он придумал мотив. Мы это на диктофон всё записали, чтобы не забыть. Антон написал свои куплеты. Я там еще что-то дописывал-переписывал. Там еще был мой куплет, но мы решили от него отказаться, и он стал потом самостоятельной песней — «Златовлаской».

«25/17» feat. Гарик Сукачев — «Златовласка»

— Неожиданный поворот. Хорошо, что вы его отделили. «Златовласка», «Моряк» — тот самый превращенный в песни личный опыт?

— Да… ну не всё, какие-то истории моих друзей…

— А тесть-вэдэвэшник?

— Это мой будущий тесть был, да…

— В школе читала Бабеля: «Люди — псы, Бенчик, мы работаем для псов». И так по жизни шла. А позже, уже в университете, перечитывала те же «Одесские рассказы»… И там в одном девушка влюбляется так: «Ах, что за ножки у него! Я задушила бы такие ножки». И все. Погибла. И то же самое с Мариенгофом. Цинизм — понятно, но как он видел! Как он умел рассказать то, что видел. У повешенного были «пальцы, как у мышонка», понимаешь, да? Или губы — «словно они сосали золотую монету» и «невозможно представить, чтобы эти блестящие комочки мяса произносили стихи». И восхищает, и ограничивает.

— Поэтому я и в поисках новых форм. Поэтому Антон реализует себя как электронный музыкант. Записать альбом с Бранимиром на диктофон — тоже новый опыт. Альбом-трансформер — «Байки» тоже. Я не возвращаюсь. Сделал песни — отдал. Всё, новые пишешь, новую форму ищешь. Знаешь, говорят, «песни — это мои дети». Да ладно! Детей ты воспитываешь. А песни живут свою жизнь сами.

— Вы мне, кстати, открыли Елку. Мне нравилось несколько песен, но глубины, что ли, не ощущалось. А потом — «Фонтан».

— «Фонтан» я сочинил в свой день рождения. У меня был день рождения в 2019 году, я пошел в парк. И написал текст.

«25/17» feat. Елка — «Фонтан»

— Это же… То ли в «Траве забвения», то ли непосредственно в «Алмазном моем венце» Катаева был фонтан этот…

— Да-да-да.

— Трудно слушать, я сентиментальный человек.

— А «Снег» знаешь, когда был написан? В 2019 году… Нет, в 18-м… Нет, в 19-м… Мы «Снег» записали, хотя мы что-то другое тогда на студии писали. Я Антону говорю: помнишь, у тебя музыка была? Я тут тексточек наметил. Давай демку запишем. Только бочку прямую сделаем. Ну там ломаный ритм был, а я подумал, что под прямую бочку текст лучше ляжет. А мы заканчивали сессию уже… И, пока Антон делал бочку, я текст дописывал. Встал, прямо с телефона спел. Три раза потом переписывали, но я не смог достичь нужной эмоции. В итоге ту демоверсию вокала и оставили. Там много лажи, но пофиг. Главное — эмоция.

«25/17» — «Снег»

— В «Крокусе» на концерте вы это как байки травили, но все же… Получалось, что есть такой Андрей, который в любой непонятной ситуации садится, пишет текст за 15 минут…

— Не, не за 15. Минут за 40.

— Люди годами выдавливают из себя…

— А не надо выдавливать. Это же не дефекация, чего тужиться-то. Не идет — и не идет. Мне главное — поймать эмоцию, пока она есть — я пишу текст. Могу потом поправить-почистить. Сорок минут — час. Дольше не пишу. Я обычно завариваю чай… и пишу текст.

— Когда вашу песню «Лифт» слушала, думала, как было бы классно вам сделать фит с Федоровым. И как жаль, что это невозможно.

— Почему?

— Он не записывает фиты. На своей волне человек.

— Я с ним знаком…

— Когда ты все успеваешь?

— Сидели несколько лет назад у него на кухне, нас иеромонах Косьма познакомил. Я с Олегом дружу. С Гаркушей. И он был очень рад треку «Лифт». Там же бас-лайн…

— Из «Птицы».

— Да-да-да, вот это «тум-ту-ду-тум тум-тум-тум-тум-тум». И текст Гаркуши еще.

«25/17» — «Лифт»

— «Птица» — полностью текст Гаркуши?!

— Федоров что-то корректировал по ходу написания, но автором текста везде значится Гаркуша.

— Я была уверена, что она совместная. Надо обязательно указывать авторство везде, везде-везде. На случай будущих судов. Я до знакомства с «Агатой Кристи» жила в мире «где кто поет, того и песня».

— Наша «Луна», кстати, выросла из «Черной луны». Антон хотел сделать ремейк. А я сказал, что если мы сейчас сделаем ремейк, то сместим все акценты на обсуждение: «испортили» или «сильно испортили». Так что я к куплету Антона дописал свой и припев. Хватит ремейков.

— Где заканчивается Бледный и начинается Андрей Позднухов?

— Нет границы. А может, и стоило бы…

— Что будет после смерти?

— Когда узнаю, уже не смогу тебе сказать.

— Мне концепция рая у Шевчука нравится: поговорить с теми, с кем не договорил при жизни.

— Я не уверен, что меня туда пустят.

* * *

Выключаю диктофон. Не каждый день обнаруживаешь себя на одной волне с человеком, который старше, чем ты, ровно в два раза.

Андрей протягивает мне свой телефон: на дисплее желтоватая фотография. Мой ровесник смотрит мне в глаза сверху вниз. Облако белых кудрей, острый взгляд, пухлые выразительные губы. В голове проносятся песни, героя которых я только что увидела. А у автора кудри давно сбриты, губы спрятаны в бороду. И такой же острый взгляд.

На выходе из кафе Андрей демонстрирует мне свой ботинок. Серебристый.

— Это космобутсы! Очень удобно, без шнурков!

И улыбается.

Понравился материал? Помоги сайту!