Что люди делают за деньги?

Что люди делают за деньги? Например, ездят на биеннале под соответствующим названием. Чтобы за три дня посмотреть выставку, раскиданную на четырех десятках локаций по всему Цюриху, нужно восемь часов в день почти без передышки крутить педали велосипеда из бесплатного велопроката. Трамвайный проездной на день лишил бы меня обеда, и я выбрала есть, но работать физически. Мое тело трудилось полный рабочий день. Конечно, можно посчитать время, потраченное мной на выработку механической энергии на берегах Цюрихского озера, за рекреационное. Но я из принципа решила поступать только так, как от меня хотели город Цюрих, «Манифеста-11» и куратор Кристиан Янковский, — стать идеальным туристом, который утешается тем, что совмещает приятное с полезным, и избывает свою тревогу, вычеркивая очередную точку на предоставленной ему карте достопримечательностей.

Начав смотреть выставку с «институции», как выражается Янковский, можно поверить, что у одиннадцатой «Манифесты» и правда есть тема — профессии как спектр занятий и функций, из которых «выбирает» человек. Эти профессии поняты как курьезы, рожденные развитой западной цивилизацией, которая как бы просто дана. Одним из таких жизненных курьезов рядом с искусством зубного врача, часовщика и ассенизатора является деятельность художника.

Стать идеальным туристом, который утешается тем, что совмещает приятное с полезным.

«Что люди делают за деньги?» — совсем не метатема, как у Куатемока Медины, который посвятил всю «Манифесту-9» угледобыче, когда один-единственный объект, уголь, рассмотренный до навязчивости буквально и утомительно энциклопедически, становился мерой труда и основой человеческого существования. «Манифеста» Янковского совсем не про труд, а про разнообразие занятий и мест. На двух основных площадках — в бывших пивоварнях Löwenbräu (кластере, где находятся еще и дорогие галереи) и в Хельмхаусе, здании в самом центре Цюриха, — бесконечной вереницей, нанизанной на конструкцию, которая напоминает забор, тянущийся сквозь все залы, идут «исторические» произведения. Они составляют тематический контекст для работ, заказанных специально для выставки. Тут много отличных вещей, часто существующих в весьма остроумных соседствах. Эти соседства регулируются озвученным кураторами принципом попурри «вы найдете тут все о профессии» — от перекура натуралистичных манекенов дорожных рабочих до экспериментальной офисной стажировки шведской художницы, проводящей весь рабочий день в лифте, от героизирующей фигуру пролетария работы Оскара Бони «Семья рабочего» до классической работы Софи Каль, в которой та нанимает частного детектива для слежки за собой, или цитаты из «Соляриса» Тарковского с картиной Брейгеля, которая интерпретируется куратором как встреча новой профессии космонавта и старинной профессии охотника.

Почти наивная тематичность основной экспозиции — только завязка для экспансии пространства выставочного события биеннале внутрь городской жизни. Эту стратегию можно было бы назвать джентрификацией по живому. Воспользовавшись темой профессии, из запустения джентрифицированных пространств выставка выходит в «действующие» миры профессиональной жизни процветающего Цюриха. Вот только при соприкосновении с институциональной системой биеннале эти «действующие» миры часто становятся такими же выморочными, как бывшие манежи, тюрьмы, пивоварни и оружейные склады, в которых обычно обитает искусство и которые требуют от культурных менеджеров смекалки и изобретательности, чтобы включить их в туристически-событийное движение города.

Опыт посещения этой биеннале — опыт работы туриста со справочным индексом, когда из оглушающей мешанины открытия начинают выясняться связи раскинувшейся по городу выставочной структуры. Каждая новая работа в основе имеет взаимодействие художника c профессионалом, принадлежащим к одной из официального списка профессий, существующих в наши дни в городе Цюрихе, и выставлена одновременно в двух ипостасях — на основной площадке и в специальном пространстве, выбранном парой художник/профессионал.

Добраться до сателлита, даже если там тебя ждет разочарование, — «часть игры», как выразился, отчасти утешая себя, итальянец-альбинос, которого я обнаружила бродящим вокруг закрытого со всех сторон, но при этом совершенно прозрачного офиса агентства по разработке систем безопасности. С этим агентством сотрудничал Сантьяго Сьерра. По заказу художника агентство оценило защищенность здания Хельмхауса (в нем размещалась одна из двух основных экспозиций) и разработало план по укреплению его аркад с помощью мешков с песком. Забавная работа про огораживание автономии искусства и про параноидальное стремление к безопасности, но ее сателлит — офис этого самого агентства — оказался одной из самых удаленных локаций, расположенной в дорогом частном квартале на северной окраине Цюриха. «Где тут вход? Где тут выставлена работа?» — в отчаянии спрашивал взмыленный итальянец. Я постучала в стекло, и к нам наконец вышел вежливый, но раздраженный человек, который сообщил, что у него нет времени говорить о «Манифесте» — он занят настоящей работой.

До работы писателя Мишеля Уэльбека, почти самой дальней точки на карте, мне пришлось крутить педали полтора часа. На Цюрихском озере разыгрался небольшой шторм, с неба полило, но я все же взобралась на высоченный холм — как раз когда небо прояснилось и с возвышенности, застроенной модернистскими виллами, открылся умиротворяющий вид на воду и холмы напротив. Работа Уэльбека «Как здоровье мистера Уэльбека?» помещалась в роскошной частной клинике. Этот знаменитый литератор охотно соглашается объективировать себя в качестве культурного мема (есть фильм, где Уэльбека, играющего самого себя, похищают злоумышленники). Тут он по приглашению куратора решил воспользоваться услугами лучшей в мире медицины и проверить свое здоровье. Тираж анализов Уэльбека был доступен желающим в холле клиники. В поте лица забираясь на холм, где стоит ее здание, я фантазировала о трагическом повороте — Уэльбек курит так много, что его пальцы пожелтели от табака, и производит впечатление нездорового человека. На просьбу расшифровать результаты его анализов необыкновенно любезный администратор соединила меня с врачом писателя. Единственной проблемой оказался слегка повышенный холестерин. Кардиограмма и УЗИ сердца были в норме. Все анализы в целом обошлись в 1600 швейцарских франков, а мсье Уэльбек был о'кей. С трудом скрывая разочарование, я вышла из клиники и из последних сил одолела еще пару сотен метров круто вверх по холму. Работа художницы Дженифер Ти располагалась в залах прощаний старинного кладбища. Освежающая прогулка в тени деревьев между изящных надгробий показала, что мало кто в окрестностях клиники пропускает свой столетний юбилей. Интерьеры маленьких залов для индивидуальных прощаний были похожи на кабинеты в спа, которое я посетила чуть раньше, на холме в противоположном конце города, в погоне за видеоработой об ощущениях от 3D-игр. Вместо массажных столов кабинеты были оборудованы подставками для гробов с электрическими подъемниками, комфортными креслами и светлого дерева изящными полочками для свечей. В эту средý и совершила свою интервенцию художница, украсившая помещения декоративными композициями, сложно отсылающими к культу мертвых и к вопросам души и тела. Катиться с горы легче, чем ехать наверх, но все же во время спуска в моем сердце шевелилось вульгарно-социологическое чувство, похожее на классовую неприязнь.

Еще несколько работ размещалось в центральном квартале дорогих магазинов и отелей. Работа Джона Кесслера «Мир сошел с ума» находилась в подвале бутика роскошных часов Ambassador. Я вошла одновременно с группой японцев; их проводили прямо к прилавкам, меня — без лишних вопросов — в подвал, где вертелся причудливый механизм, напоминающий о технических диковинах XVIII века. На мониторах, подключенных к этой бесноватой конструкции, приводимой в движение часовым механизмом, возникала то панорама Цюриха, то фотография раскинувшего крылья злобного деревянного орла на фоне взрыва. Если глядеть на мониторы достаточно долго, можно было заметить, что на мгновение, не больше, крутящаяся панорама Цюриха сменяется жуткими кадрами тонущих мигрантов, войн и разрушений. За стеклом в том же помещении работали невозмутимые швейцарские часовщики. «Но ведь так и задумано», — подумала я.

Не стану подробно останавливаться на неоэкспрессионистической работе о женском оргазме в магазине потрясающего нижнего белья. Ближайшим к этому магазину пунктом был отель Hyatt — там находилась коллаборация знаменитого немецкого минималиста Франца Эрхарда Вальтера, еще в 1960-е прославившегося своими структурами из ткани, с помощью которых он организовывал людей в своего рода социальные скульптуры. Вместе с дорогим цюрихским портным Вальтер пошил униформу для служащих отеля — оранжевый полусюртук-полуфартук с вырезанной для вентиляции подмышкой и только одним, правым, рукавом: остроумное конструктивное выражение функции сервиса, в котором участвует лишь одна — подающая и приглашающая — рука. Басбой, чья очередь ходить в этом полусюртучке была сегодня, оказался крайне расположен к разговорам. По его словам, носить этот сюртук и говорить со мной было сегодня частью его работы, а сотрудничество с «Манифестой» должно было стать хорошей рекламой если не для отеля в целом, то для кафе в его лобби. Обычно он вытирает столы, но благодаря оранжевому сюртучку он имеет возможность поговорить с разными людьми — например, со мной — и ему это приятно. Ну, если приятно ему, приятно и мне.

Также о «Манифесте-11» читайте другие материалы Александры Новоженовой:

• Кристиан Янковский: «Банкиры — такие же сложноустроенные люди, как и художники». Александра Новоженова попыталась узнать у куратора «Манифесты-11» («Что люди делают за деньги»), зачем он устроил выставку о профессиях в одном из самых дорогих городов Европы

• Ли Ледар: «Работники могут игнорировать и обесценивать менеджмент». Художник «Манифесты-11» в Цюрихе критикует кураторскую концепцию с помощью своей работы — группового психологического эксперимента под названием «Здесь и сейчас (Цюрих 1:1)»

Понравился материал? Помоги сайту!