«Мы понимаем, что такое архитектура, когда наша жизнь зависит от нее»

Формат международной биеннале как смотра проектов со всего света подразумевает наличие общей темы, понятной участникам из разных стран. На прошлой Архитектурной биеннале куратор Рем Колхас ориентировался на обобщение архитектурного опыта глобальной современности, стремясь выявить интернациональный язык современной архитектуры, который был бы узнаваем как универсальный код во всем мире. В этом году в ответ на глобальный гуманитарный кризис куратором был приглашен архитектор Алехандро Аравена — известный специалист по социальному жилью, который в своей кураторской концепции выдвинул ряд проблем, призванных пронизать выставку общими поисками целесообразности и утилитарности. Он предложил такие универсальные вопросы, как миграция, сегрегация, загрязнение окружающей среды и социальное неравенство, а в ответ получил от участников выставки множество локальных примеров архитектурной практики в сложных ситуациях нелегальности, недостаточности бюджета, небезопасности или невозможности завершить строительство.

Алехандро Аравена с международной трибуны призывает архитекторов сплотиться против «неравенства и несправедливости» и встать на борьбу с «машиной капитализма, ответственной за распространение банальности и посредственности», полемически подразумевая под ней именно описанный Колхасом «опыт глобальной современности». Биеннале полна подобных высокопарных призывов и праведных лозунгов, а сам куратор объявил, что хочет, чтобы в его проекте прозвучал лейтмотив борьбы, которая ведется разными людьми в разных частях света. В стремлении сплотить этих людей Аравена собственноручно написал аннотации к выставленным в основной экспозиции объектам, так что в каждом тексте отмечена специфика борьбы того или иного архитектора против определенных ограничений. Вся история вместе называется «Репортаж с фронта». Идея борьбы видится куратором как объединяющая сила, которая, словно возрождая жизнестроительные амбиции модернизма, должна быть направлена на решение жилищного кризиса. И, судя по выставке, у социального проекта сегодня есть формула с довольно определенными составляющими.

Первая составляющая: естественные материалы

Несмотря на то что тема биеннале этого года — проекты для социально незащищенных слоев населения и исследования их жизни, ей нельзя отказать в зрелищности. В чем есть своя логика: бедность давно уже считается живописнейшей фактурой. И на этой выставке эстетика бедности складывается в свой стиль. Уже у самого входа на основную экспозицию зрителей встречают «натуральные» и «естественные» материалы — дерево, бамбук, холщовые веревки. Показателен проект «Бамбуковые битвы и стратегии» колумбийского архитектора Симона Велеса. Велес возводит из бамбука все более сложные структуры: не останавливаясь на жилых домах, он строит общественные центры и крупные репрезентативные объекты, для создания которых стволы бамбука рефорсируются бетоном. Бамбуковая архитектура точно соответствует основным исходным задачам биеннального нарратива Аравены: тут и дешевые материалы, и экологически устойчивое развитие проекта, и финансово необеспеченные заказчики, и поиски обновления устаревших архитектурных кодов.

Второй тип широко используемых «натуральных» и «естественных» материалов еще более доступен — это грязь и глина. Множество проектов работает с кирпичами из них или с грязью как таковой. На выставке представлен, например, проект хижины живущей в Бангладеш архитектора Анны Херингер, построенной из грязи. Автор видит в грязи множество достоинств: «Грязь есть в изобилии всюду, она не требует обжига, чтобы приобрести свои окончательные строительные свойства, для возведения здания почти не требуется энергия, не загрязняется окружающая среда». Более того, постройка грязевых хижин не требует даже профессиональных рабочих, и Анна Херингер курирует проекты школ в Бангладеш, строящихся по данной технологии силами самих местных жителей.

Такое возвращение в высокую архитектуру глины и кирпичей из прессованной земли стало лейтмотивом биеннале. С эстетической точки зрения эти материалы выгодно отличает особая тактильность, а возможность близко их рассмотреть и потрогать — одна из программных задач биеннале. И хотя эстетическая состоятельность этих материалов очевидна, можно спорить об их функциональных качествах в решении социальных задач. Однако за исключением нескольких проектов вопрос, всегда ли «натуральные» материалы оправдывают себя по сравнению с современными синтетическими материалами, такими, как пластик или бетон, почти не обсуждается. Поэтому в программном предпочтении «естественных» материалов видится скорее не рациональность, а идеологически выдержанное ностальгирование — направленность в доиндустриальное прошлое, окрашенная печалью по близости к природе. Некоторые, как, например, швейцарский архитектор Петер Цумтор, видят в этом обращении к «естественному» глобальный культурный поворот — Цумтор полагает, что «неправильно думать, что современные технологии могут вытеснить традиционные формы».

Вторая составляющая: высокие технологии возведения сводов

Возвращение «натуральных» материалов сопровождается вторым компонентом современного социального проекта — конструктивным решением, позволяющим из этих материалов возвести крышу над головой. Эффективным сводом часто оказывается арочное перекрытие — таких сводов больше всего на выставке. Так восходящий к античности спор о специфике возведения арочного свода оказался как никогда актуален.

На биеннале представлено множество архитектурных студий, занимающихся расчетом легких и прочных конструкций. Это, например, невероятные своды Block Research Group из Цюриха, которые возводятся из блоков по сухой кладке, без связующего вещества, то есть именно так, как возводились готические соборы. Около десятка сводов принесло на биеннале участие технологического института MIT — в этих проектах к разработкам дешевого и простого в строительстве свода подключаются студенты и молодые архитекторы. Для них возведение подобного свода — фактически пропедевтическая дисциплина. Кстати, одним из открытий биеннале оказалось внушительное количество думающих молодых архитекторов, способных на артикулированные программные высказывания. Студентов задействует в своем проекте арочных сводов также и студия Нормана Фостера. Созданный ими проект предлагает разместить в Африке дронопорты для доставки посылок в отдаленные регионы. Первый такой порт планируют открыть в Руанде в 2020 году.

Тут показательна судьба главного приза биеннале — «Золотой лев» достался парагвайской архитектурной студии Gabinete de Arquitectura. Ее главный архитектор Солано Бенитес — за кирпичную арку. Бенитес известен работой с отработанным и битым кирпичом. Из этого мусора его студия возводит в Парагвае то, что не под силу бетону: они выкладывают кирпич по опалубке, получая пирамидальные своды, вливают раствор между кирпичами и делают несущие предзаготовленные детали с ребрами жесткости. При этом архитектор настаивает на практической стороне своей работы: «Меня называют лордом кирпичей. Но я ненавижу кирпичи. Кирпич — глупый материал. Только человеческое воображение может преобразовать его и выявить его силу. Но это не дух кирпича, это моральная сила человека. <…> Я ненавижу экспериментировать. Эксперимент — лишь часть процесса производства знания, а только знание может изменить наше общество. И это задача нашей профессии». Представленная на выставке кирпичная параболическая арка смонтирована из предзаготовленных элементов. Конструкция не нуждается в каркасной поддержке, а ее легкость позволяет сэкономить до 70% материала по сравнению с другими аналогами. Открытые стены очень удобны для жаркого климата, и многие проекты Бенитеса были успешно реализованы в Парагвае. Единственный их минус — в том, что экономия строительного материала часто оборачивается дополнительными затратами рабочей силы для возведения. Однако Аравена видит и в этом дополнительное социальное значение: «В развивающихся странах строительная отрасль часто представляет собой не только ремесло, но и способ сдерживать безработицу; именно поэтому там отдается предпочтение трудоемкому строительству при дешевых материалах».

Социальные проекты как инструмент урбанизации

Построенный по приведенной формуле («естественные» материалы плюс высокотехничные конструкции) социальный проект имеет утилитарную задачу: решение жилищной проблемы. «Выставка должна вдохновить возрождение хорошо спроектированного социального жилья, — говорит Аравена. — Города растут и будут расти еще быстрее. Более миллиарда сельских жителей переместится в города в следующем десятилетии». При этом правильный социальный проект на выставке видится именно в свете урбанизации. «У нас нет кризиса беженцев, у нас есть жилищный кризис», — сказал Петер Кахола Шмаль на открытии немецкого павильона, посвященного встраиванию мигрантов в немецкую городскую среду. При этом он подчеркивает, что излишнее акцентирование этнической специфики в социальных проектах урбанизации неэтично: «Нам надо построить хорошее доступное жилье, только так мы можем противостоять правому крылу и воздействовать на публичное мнение в отношении беженцев». И именно в свете задач равноправной урбанизации и предоставления все увеличивающемуся числу людей минимальных удобств представляется Аравене сама задача расселения. Так, очень показательно, что его собственный наиболее значимый социальный проект — реализованный в Чили Elemental — предложил пострадавшим от наводнения переселенцам предоставить именно постоянное жилье, а не временное. То есть Elemental — образец проекта, заключающего в себе сам геном городского развития, c акцентом на участие общин. Похожим образом в Улан-Баторе проект группы Rural Urban Framework нацелен на помощь кочевникам, оседающим в черте города. Их юрты должны встраиваться в процесс урбанизации, и они должны получать доступ к необходимым базовым удобствам на одном уровне с другими горожанами. Поэтому RUF предлагает кочевникам типовые юрты и необходимую инфраструктуру. Предоставление доступа к инфраструктуре — вторая коррелирующая с жильем тема. Программы, предоставляющие людям жилье и доступ к инфраструктуре в исключительно сложных условиях, становятся радикальными жестами. Таков, например, выигравший проект перуанского павильона — он предлагает проекты школ для постройки в джунглях Амазонки, чтобы школьники и там имели полноценный доступ к благам цивилизации.

Однако вопросы может вызвать жанровая обусловленность подобных проектов, которые рассматривают сложные социальные условия с позитивной точки зрения, как «поле для взаимодействия» и предложения чаще потенциального, нежели реального, решения. При этом из обсуждения оказывается зачастую исключенным ряд ключевых болезненных вопросов, формирующих сегодня поле архитектурной практики. Например, в обсуждении проблем расселения мигрантов обычно умалчивается реальность правого политического поворота, который происходит в европейских странах. Также характерно, что многие проекты сделаны европейскими архитекторами «на экспорт», а на открытии биеннале, как отметили критики, с «репортажем с фронта» выступали исключительно белые мужчины, состоявшиеся звезды архитектуры, высказывавшие свои экспертные мнения о проблемах третьего мира. Здесь очевиден европоцентризм в организации архитектурной поддержки странам третьего мира, свойственный вообще логике гуманитарной помощи.

Палатка как символ временного, грязь как символ постоянного

Наряду с профессиональными архитектурными проектами одной из важных тем выставки стало временное жилье. На биеннале показаны лагеря для беженцев и переселенцев, военизированные временные поселения. Самые массовые временные поселения, как выяснилось, имеют религиозный характер. Таков, например, город, строящийся раз в 12 лет по случаю религиозного индуистского праздника Кумбха-мела. Этот моментально разворачивающийся проект имеет ни с чем не сравнимый масштаб — он рассчитан на 100 миллионов человек при одновременной вместительности до 5 миллионов. Таким образом, каждые 12 лет отдельная сельская местность претерпевает самый радикальный процесс урбанизации. Как подчеркивает Аравена, подобные эфемерные спонтанные города-призраки — именно тот контекст, который может породить сейчас новые пространственные и архитектурные формы, хотя зачастую кажется, что во временном поселении сложно разглядеть собственно архитектуру.

Лагерь для беженцев — другая, несвободная, крайность временного поселения. Страна, строящая лагерь, берет на себя ответственность за обеспечение беженцам жизненного минимума — предоставление им крыши над головой и питания. Однако такие лагеря закрыты и охраняются, поэтому мигранты оказываются изолированы и лишены политических прав, включая право передвижения по стране. Существование в лагере, если иметь в виду временность подобной ситуации, сводится к сугубо физиологическому поддержанию жизни. Лагерь переселенцев строится в спешке, предоставляя лишь базовые условия человеку в расчете на то, что вскоре он отправится дальше. Власти не хотят инвестировать деньги в постройки, которые не просуществуют долго. Но зачастую пребывание в лагере затягивается.

Проект Мануэля Херца исследует, как появившийся на территории Алжира лагерь Рабуни превратился из временного поселения в настоящий город. Херц представил павильон непризнанной народности сахарави — формально это лишь часть основного проекта, однако она размещена в Джардини на правах отдельного павильона. В 1975 году Западная Сахара была оккупирована Марокко. С началом партизанской войны большинство местного населения бежало в Алжир, где было размещено в лагерях для беженцев. Случай лагеря Рабуни, появившегося в 1976 году, уникален своей трансформацией в полноценную столицу народа сахарави. За 40 лет в лагере вырос полный набор институтов, присущих любой столице: парламент, несколько министерств, национальный музей, архив и множество других институций. У лагеря есть свое управление, более того, его границу охраняют солдаты собственной армии. «Этот лагерь уникален не только потому, что он единственный имеет собственную администрацию. Но также он стал центром социальных, культурных, экономических связей; так у лагеря появился формальный статус города, — говорит куратор проекта Мануэль Херц. — Но главное, случай Рабуни показывает, как лагерь может физически работать как механизм национального строительства народности, лишенной собственной территории. Сахарави используют этот лагерь для освобождения». Некогда временные дома обрастают дополнительными слоями грязи и кирпичной кладки и превращаются в капитальную застройку. «Я занимаюсь этим не потому, что это работа в ситуации чрезвычайного положения, а потому, что это хорошая архитектура и она заслуживает того, чтобы к ней серьезно относились. Мы не нужны им. Они не глупые. Их не нужно ничему учить. Они сами все организуют», — говорит Херц.

В постройках беженцев противоречие между временным и постоянным находит материальное воплощение. С одной стороны, палатки, которыми полны лагеря, — это временная мера «технологической помощи», и соответственно они строятся из высокотехнологичных материалов. Глубоко укорененная в кочевом образе жизни палатка — временная поддержка жизни. Постоянное же воплощается грязью, из которой строятся дома оседлых культур. Грязь видится как глубоко традиционная техника производства архитектурной формы. Из грязи строится вернакулярная архитектура, которая удостаивается на биеннале самого подробного изучения. Ее важность неоднократно подчеркивал Аравена, говоря о «мудрости фавел и трущоб». На выставке представлены подходы к серьезному изучению бразильских трущоб и предложения по использованию их опыта — таков проект Кристиана Кереза «Учась у фавел (пытаясь не романтизировать их)».

Рассмотрению перехода между временным и постоянным и проблеме изолированности посвящен павильон Нидерландов, который представил исследование о миротворческих миссиях ООН. Работа анализирует одну из самых сложных ситуаций развития урбанизма — в условиях военного конфликта. Военные базы ООН — предельно охраняемые объекты. Существуя на полном самообеспечении и будучи ограждены колючей проволокой, они полностью изолированы от внешней среды, в которой находятся. При этом их численность очень внушительна — миротворческие операции ООН разворачиваются в крупном масштабе в сотнях городов по всему миру. Проект Малкит Шошан (известной своими исследованиями архитектуры военных баз) изучает возможность постепенного приспособления лагерей к окружающей среде, так, чтобы по окончании миссии ООН ресурсы и инфраструктура могли бы стать основой центров городских поселений. Предлагаются шаги для постепенного наращивания связей лагерей с внешним миром вплоть до полного слияния базы с городом. Архитектура военного присутствия миссий по поддержанию мира рассматривается как эффект, производимый в урбанистике гуманитарным кризисом.

Социальные памфлеты в Джардини

Проект голландского павильона — разумеется, далеко не единственный удачный из национальных павильонов. В этом году ряд национальных экспозиций ведет диалог с основной выставкой биеннале, являясь скорее свободными размышлениями вокруг нее, реализованными в формате лаконичного высказывания, памфлета. Однако именно этот «свободный» формат зачастую позволяет произвести четко сформулированное высказывание.

Так, в польском павильоне остро, открыто и прямо ставится тема труда, присутствующего в каждой постройке. Проект Fair Building фокусирует внимание на самых недооцененных участниках архитектурного процесса: строителях. Павильон показывает, что за передовыми технологическими достижениями в строительной области по-прежнему стоит в основном ручной труд. По словам куратора, «нас интересует, как сделать этот процесс не только эффективным, но и справедливым». При таком смещении фокуса на человеческие издержки вскрывается важная недоговоренность архитектурного процесса.

Возможность исследования архитектуры через экстремальную ситуацию представлена в павильоне Уругвая, который, например, рассказывает историю национально-освободительного партизанского движения Тупамарос в Уругвае 1960-х — 1970-х годов. Левые радикалы, не имея возможности прятаться в сельве и горах (в стране нет ни того, ни другого), скрывались в городе, где находили способы перемещаться незамеченными по городским коммуникациям, реализуя тактику городской герильи. «Мы понимаем, что такое архитектура, когда наша жизнь зависит от нее», — говорит куратор. Другая история в павильоне Уругвая — о самолете, упавшем в Андах в 1972 году, когда чудом выжившие столкнулись с проблемой приспособления обломков самолета в качестве укрытия в холодной горной пустыне, в которой они оказались. Аскетическую экспозицию павильона дополнял вырытый тайник для незаконно приобретенных вещей. На открытии павильона посетителям выдавали скрывающие лицо «дождевики-невидимки» и призывали, надев их, украсть и принести в подпол что-нибудь из других павильонов — по словам кураторов, только незаконный акт воровства может освободить заявленную на выставке атмосферу «неформальности» от присущего ей лицемерия.

Остается только сожалеть, что среди этих ярких высказываний не оказалось работ из постсоветского пространства — например, заявленный биеннале спектр проблем был проигнорирован российским павильоном. Кроме вписавшегося в биеннале своей «бедной эстетикой» павильона Александра Бродского, на выставке не было представлено проектов о социальных проблемах архитектуры в России, будь они даже созданы иностранными специалистами. Хотя поле для возможных высказываний о социальном в нашей архитектуре очень обширно.

Также об Архитектурной биеннале в Венеции 2016 года читайте другие материалы Николая Ерофеева:

• Симптом — но чего? Три с половиной мнения о российском павильоне в Венеции — и почему с Григорием Ревзиным иногда лучше не спорить

• «Идеальная биеннале — поле, в котором происходит коммуникация внутри архитектурного сообщества». Николай Ерофеев поговорил с фотографом Юрием Пальминым о сложных отношениях архитектурного профессионализма и социальной озабоченности на этой Венецианской биеннале

Понравился материал? Помоги сайту!