«Нужны картины с оттенком гражданской скорби»

Выставка «Покой и Радость» Семена Михайловского в петербургском Манеже, как и все проекты куратора, произвела эффект — но не тот.

Обычно выставки Семена Ильича — марш с мажорными покрикиваниями и беспощадным темпом, в его проектах пружинит сумбурный, но харизматичный нарратив. В «Дейнеке/Самохвалове», в выставке современного искусства КНР да даже в экспозиции работ из фондов Академии художеств там же, в музее, была эта неуемность, энергия. После таких проектов в голове еще день-два гремит марш, соцреалистические персонажи пляшут под диско в цветных лосинах и пиджаках с плечами-кирпичами, клацая клипсами. Михайловский работает широко и громко, на его выставках нет интимных пауз и некуда выдыхать — только вдыхать: постоянно, удивленно, восхищенно, испуганно. Это хорошо для блокбастеров, крупных институций и ваших сториз в Инстаграме, но двояко для зрителей вроде меня, которые базово настроены на близкое личное общение, без косметики и дискотек.

«Покой и Радость» не похожа на диско-марш. Выставка выглядит так, будто у Михайловского не хватило сил на нарратив, бойкости нет, и непривычно тихо. Формально звук есть — музыка композитора и пианиста Антона Батагова, написанная специально для проекта, но у меня плохо с аудиовосприятием, поэтому не могу сказать, насколько клавишные переливы помогают или мешают, а тишину я имею в виду психологическую.

«Эта выставка задумывалась и готовилась в то особенное время, когда мы вынуждены были сидеть по домам в тревоге за себя и своих близких, — сообщает кураторский текст. — В поисках утешения и успокоения мы перебирали картинки с изображениями идиллических пейзажей, умиротворенных лиц и оптимистичных сюжетов. Никаких сражений, никаких подвигов, никаких героев. <…> Да, старое искусство скомпрометировано бесчувственным тиражированием и набившими оскомину восторгами. Да, живописные полотна вставлены в вульгарные золоченые рамы <…> Все это стало неважно на фоне той всепоглощающей тревоги и уныния, что царили вокруг. <…> За умилительной картинкой деревенского быта стоят тяжелые крестьянские будни. <…> Мы собрали картины из разных городов, из разных музеев, руководствуясь не столько искусствоведческими, сколько эмоциональными мотивами». Далее Семен Ильич цитирует «Образы Италии» Павла Муратова.

Текст Михайловского сам отдает инициативу условному скептику, это извинения-оправдания: за обстоятельства (сидение по домам), за «перебирание картинок» (меня умиляет, как запросто Семен Ильич называет этот процесс своим именем), за неготовность воспринимать «героев и подвиги». Наконец, за вульгарные рамы и эмоциональный подход. До кучи — флешбэк из советского учебника («тяжелые крестьянские будни»). Автор хочет в Италию, но вынужден сидеть дома, хочет радости, а вокруг тревога и уныние. Никогда такого не было (без шуток), чтобы проект Семена Михайловского свернулся перед вами клубочком и попросил тишины и сочувствия.

Я-то ожидала, что «Покой и Радость» — это «Ненавсегда» на материале XVIII–XIX веков. Жирный троллинг, выставка, которая насилует мозг через глаза, пользуясь тем, что в музее их держат открытыми. Профессиональные отзывы о таком неуклюжи, их авторы выглядят глупо — как и все, кто реагирует на троллинг. Вы пришли в театр, актеры на сцене, реплика: «К нам едет ревизор!» — а вы встаете и говорите: ну какой ревизор, это же просто спектакль. Если постановка хорошая — вас не услышат, это и есть фишка иллюзии, здесь вы нелепый дятел, хоть и правы. В «Ненавсегда» было комическое — а ведь обычно такие выставки метят в «высокий стиль». «Эпоха застоя» как материал не очень работает на патетику (вообще не работает), нам и показывали не монументальную, например, живопись, а новогоднее обращение Брежнева, предметы быта. Это комизм глубинный, горьковатый — и, по-моему, выставка осталась непонятой из-за этой условности. Кто-то искал в ней актуальные аллюзии — а было зеркало, как «Ревизор» в театре. Полезная, в общем, вещь, слишком серьезные абзацы о которой смешны. Может, это извращенный подход, но на базовых настройках выставка не работает — как и проекты Михайловского. Зато отлично смотрится «в кавычках».

Стиль Михайловского — марши, диско, реакционность; он мог выдать нечто похожее. И мне, честно, хотелось бы, чтобы так и было, — такие вещи трудно переварить, но в них есть гротеск, в музейно-выставочной России редкий (я добираю театром). И на площадке калибра Манежа это могло быть вызывающе и бодряще для Петербурга (ему полезно).

Но «Покой и Радость» сворачивается калачиком, имперская ширь (работы со всей страны, оригинальный саундтрек, итальянские миражи) осилена с трудом, а кураторский текст слегка извиняется, сообщая, что это пастораль, в которую авторы сбежали от повестки. Плечистый нарратив Семена Ильича пересекается с непривычной интимностью. У всех есть воображаемый мир покоя и радости, показывать его публично не принято да и сложно — со стороны не поймут, даже если шалость троллинг удался. У Михайловского к тому же не удался.

Волоокие барышни с нежными завитками волос, дети со сладкими улыбками на розовых щеках, умеренно сентиментальные юноши — тоже с завитками волос — лирично-благостные пейзажи. Немного Шишкина, немного Левитана (одна из работ Шишкина тут — «Прогулка в лесу» (1869), населенный людьми шишкинский лес оборачивается пасторалью), овальный «Вид на Москву» (1848) Айвазовского с небом цвета пастилы «Шармэль», «Портрет сестер — графини Е.В. Салиас де Турнемир, С.В. и Е.В. Сухово-Кобылиных» (1847) Пимена Орлова, похожий на ювелирную выставку-продажу, покорившая Инстаграм «Девушка с папиросой» (1850-е) Ефима Заболоцкого, «Лунная ночь. Открытое окно» (1892) Борисова-Мусатова (которая от контекста проигрывает — как и многие вещи тут).

Я понимаю, что авторы хотели показать убежище — в их случае идиллический XIX век, где нежные девушки играют на фортепьянах, благородные господа неторопливо охотятся, путешествуют по Италии и гуляют с фортепьянными девушками, дети опрятны и умильно улыбаются, а природа торжественна, тиха и покойна. Ничего плохого в том, что человек хочет сбежать в фантазии, нет. У меня в роли такой иллюзии античность — не археологическая, выдуманная, но я не планирую ее кому-то показывать (я не настолько смелая, как Семен Ильич).

И при всей моей готовности оценивать проект по его внутренней логике «Покой и Радость» ее не дает. Иррациональность, которую у Михайловского обычно перекрывает харизма, сыграла против него: слишком разнородные вещи тут собраны, и это претензия не к качеству работ, а к контексту, его внятности. Особенно проигрывает «Покой и Радость» на фоне параллельной московской выставки «Алексей Венецианов. Пространство, свет и тишина», кураторы которой не замахивались на абстрактные понятия и не перебирали картинки под настроение, а выбрали Венецианова и его круг. Куда более (или менее — как посмотреть) скромная цель и крепкая выставка. Да и показывать Венецианова — одно удовольствие, в его «барышнях-крестьянках» не слишком много сахара, он всегда на грани прелести, но не за гранью. Не говоря о его живописной технике, от которой лично я не могу оторваться, хотя образы мне не близки. Вибрация воздуха, рассеянный свет, фактура — и правда будто звукопоглощающая — такое узнаешь даже боковым зрением.

При общем с Третьяковкой стремлении к покою явные претензии — к петербургской выставке; процитируем, скажем, этот пост Леши Управителева: «С первых же строк своего текста куратор выставки Семен Михайловский позиционирует свой проект как политический. По его словам, идея собрать и показать спокойные и радостные картины возникла у него как реакция на всепоглощающую тревогу и уныние времен пандемии. <…> Это ответ, который дает сфера современного искусства на те события, которые происходят в обществе, — а заодно и подводит итог 2021 году. <…> Разгромлены оппозиция, правозащитные организации, независимые СМИ. Ускорилась инфляция. Эмиграция стала массовой. В ответ на это куратор Манежа предлагает нам посмотреть идиллическо-слащавую живопись второй половины XIX века. То ли играя сам, то ли предлагая зрителю сыграть в китайскую обезьянку — не вижу зла, не слышу зла, не говорю о зле».

Не сделал качественную иллюзию — получи обвинения в нерукопожатности. С такими ресурсами и в таком пространстве автор и правда не убедил, только мои претензии — к презентации фэнтези-мирка, а не к мировоззрению куратора. А это отрывок из воспоминаний Константина Коровина — простите, что длинно, но мне он кажется важным.

«При вступлении в Училище В.Д. Поленова, как я уже сказал, среди учеников и преподавателей появились какие-то особые настроения. Ученики из натурного класса Перова, Владимира Маковского, И.М. Прянишникова, Е.С. Сорокина, то есть “жанристы”, не работали у Поленова — и нас, пейзажистов, было мало. Жанристы говорили, улыбаясь, что пейзаж — это вообще вздор, дерево пишут, можно ветку то туда, то сюда повернуть, куда хочешь, все сойдет. А вот глаз в голове человека нужно на место поставить. Это труднее.

А колорит — это неважно, и черным можно создать художественное произведение. Колорит — это для услаждений праздных глаз. Пейзаж сюжета не имеет. Всякий дурак может писать пейзаж. А жанра без идеи быть не может. Пейзаж — это так, тра-ля-ля. А жанр требует мысли.

Между учениками и преподавателями вышел раздор. К Поленову проявлялась враждебность, а кстати, и к нам: к Левитану, Головину, ко мне и другим пейзажистам. Чудесные картины Поленова — “Московский дворик”, “Бабушкин сад”, “Старая мельница”, “Зима” — обходили молчанием на передвижных выставках. “Гвоздем” выставок был Репин — более понятный ученикам.

Ученики спорили, жанристы говорили: “важно, что писать”, а мы отвечали — “нет, важно, кáк написать”.

Но большинство было на стороне “что написать”: нужны картины “с оттенком гражданской скорби”.

Если изображался священник на заданных эскизах, то обязательно толстый, а дьякон — пьяный. Дьякон сидит у окошка и пьет водку. Картина называлась “Не дело”.

Ученики Училища живописи были юноши без радости. Сюжеты, идеи, поучения отягощали их головы. Прекрасную жизнь в юности не видели. Им хотелось все исправлять, направлять, влиять. И спорить, спорить без конца.

*

Поленов участвовал на экзаменах искусств с равным правом голоса, как и преподаватели-жанристы. Но с этим не могли примириться: пейзаж — несерьезное искусство. Пейзажист не может быть судьей рисунка. Поэтому было изменено положение об окончании курса учеников. Пейзаж не мог быть программной задачей для окончания, и первый пострадал от этого Светославский. За его большой пейзаж-картину ему не дали звание классного художника.

И мы все — Левитан, Светославский, Головин и я — окончили школу со званием неклассных художников.

Поленов мне сказал однажды:

— Трудно и странно, что нет у нас понимания свободного художества…

И Поленов ушел из Училища в отставку».

«Гражданская» критика в России веками монотонна, можно рассыпать тут цитаты Владимира Стасова, который тоже требовал от искусства «гражданской скорби», но Коровин дает фактуру. Если художник не скорбит о судьбах Родины, то он ненастоящий, это говорят «юноши без радости», и их слушают — прошло полтора века, а мы в той же точке. Учитывая роль куратора, влияние его видения на зрителей и медиа сейчас, понятно, почему достается в основном ему/ей (я не только про Михайловского говорю), но риторика та же. А давайте послушаем что-то другое?

Это все — клубок комплексов, жажда репрезентации-манифестации зрителей, уверенных, что их мировоззрение должен нести в массы (почему-то) Семен Михайловский; проще говоря, вас в жизни что-то не устраивает, а виноват Михайловский (Путин, Байден). Да, он не умеет работать в режиме сохранения энергии, возможно, не стоило замахиваться на «реакцию на события». Но это лишь неудачная заявка на броскую иллюзию — а в ответ кричат про неправильную гражданскую позицию. Михайловский никогда не давал повода считать его рупором либеральной (или «либеральной», все же российское понимание термина специфично) общественности, он воспитанник и ректор Академии художеств, вы всерьез ждали от него актуалочки на материале XIX века? Это тупик, тут все кричат, но никто не слушает, энергия перекипит — и ничего не случится, никто не сделает выводов.

Куратору, который — судя по выставке — не в лучшей форме, предъявляют нерукопожатность. Эй, ну вы чего, мы же не бьем лежачих. Впрочем, понятно, что проблема не в Михайловском и не в конкретном проекте, а в косности: я считаю, что одинаковые претензии к арт-процессу полтора века назад и сейчас — это хреново. Не «гражданское чувство», а унылое недовольство всем, что не вовремя попалось на глаза, мы тут о судьбах Родины переживаем, а у вас Левитан. Кстати, символично, что косвенно под раздачу опять попали пейзажисты — не везет так не везет. Вы скажете, что в России вовремя не бывает, тут всегда напряжен гражданский нерв — но, слушайте, тогда здесь вообще не нужно искусство, а только перекрестная агитация.

И, конечно, честнее что-то делать — и признаваться в эмоциональных мотивах, подставляя брюшко, — чем переживать, что кто-то другой не сделал так, как хочешь ты. А еще зрителям — не критикам — «Покой и Радость», скорее, нравятся: знаю людей, которые выставкой разгрузили головы после новогодних дедлайнов, очень хвалили.

Реакция на что угодно у человека — даже у куратора — может быть любой, презентуя ее, стоит продумывать проект, а не отдавать гражданский долг. Долг — не актуальная рефлексия, а бубнеж, который веками волочится за искусством России и тянет его в уныние, сковывает, тормозит. Я не в восторге от «Покоя и Радости», но мне импонирует идея показывать свой мир, не маскируя под историко-публицистическое повествование. Нам нужны диско-марши.

Диско-марши проходят в моем телеграм-канале, приходите!

Понравился материал? Помоги сайту!