Ни Ленина, ни мамонтов

7 ноября завершается XIV Красноярская музейная биеннале «Зеркальные нейроны». Ее главным проектом стала «Очумелая выставка», организованная в рамках Года Германии в России — 2020/2021 по инициативе Пера Брандта, директора Гёте-Института в Новосибирске, и Сергея Ковалевского, арт-директора музейного центра «Площадь Мира». Выставка — удивительный эксперимент берлинского куратора Тибо де Ройтера, реализованный при содействии Анастасии Безвершук: 34 художника и арт-группы из Берлина придумали проекты, воплотить которые согласились красноярские художники. Идея переосмыслить постмодернизм семидесятых, соединив его методы с современными проблемами экологии, цифрового взаимодействия, социальной чувствительности и синтеза искусств, оказалась неожиданно плодотворной. На «Очумелой выставке» можно увидеть воплощенные в материале сны о войне, буре и сияющих капустных соцветиях (придумала Барбара Брайтенфелльнер, создали Яна Ковригина и Вадим Люк); кустарную ЭВМ, изобретенную для того, чтобы писать стихотворения в стиле Анны Ахматовой (придумал Брендан Хауэлл, реализовал Александр D3mark0 Михайлов); легчайшую паучиху-парашют из найденных материалов (придумала Глория Цайн, создали Дарья Бралкова и Степан Наумов). Зрителям предлагается создать собственную партитуру из самоварных звучаний (Каан Булак), стать соавтором симфонии произвольных музыкантов (Роберт Липпок, Симфония X), связать крючком композицию по мотивам узоров фигурного катания (придумала Майя Швайцер, создали Дарья Березовская и Надежда Усякина). COLTA.RU с сокращениями публикует один из материалов каталога «Очумелой выставки» — интервью Тибо де Ройтера, взятое координатором проекта в Гёте-Институте в Новосибирске Ольгой Кузнецовой.

— Почему вас пригласили стать куратором этой выставки?

— Несколько лет назад мне удалось посетить одну из своих выставок в Красноярске — «Die Grenze». Это был крупный международный проект о границе между Азией и Европой, а Сибирь — безусловно, очень интересное место с этой точки зрения. Я познакомился с сотрудниками музея, буквально влюбился в здание и прекрасно провел время, гуляя по городу и окрестным лесам вместе со Станиславом Шарифуллиным. Год назад Пер Брандт, директор Гёте-Института в Новосибирске, предложил мне представить проект в рамках Года Германии в России, и, естественно, в разговоре мы затронули Красноярск и проходящие там биеннале. Музейный центр «Площадь Мира» — это удивительное место, это музей, который работает с историей в современном ключе, уникальное учреждение, не имеющее аналогов где-либо в мире. Одним словом, это музей, созданный художниками и для художников, с сильным акцентом на эксперименты в организации выставок. Разработка «заказного» проекта стала предложением, от которого я не мог отказаться! Как следует все обсудив, мы начали работать над биеннале в середине 2020 года, в разгар пандемии и всех связанных с ней ограничений.

— Насколько я понимаю, «Очумелую выставку» нельзя назвать обычной или нормальной, это, скорее, экспериментальная выставка. Как возникла эта идея?

— Я уже давно очарован выставочным проектом «Pier 18» («Пирс 18»), организованным в Нью-Йорке в 1971 году. Я купил каталог выставки в 1990-х годах, и, хотя я, конечно, никогда не видел эту экспозицию, каталог на долгие годы стал моей настольной книгой, ориентиром в плане создания выставок, которые не сводятся просто к развешиванию существующих произведений искусства на стене. Это был уникальный и необычный пример кураторской работы — настоящее экспериментаторство.

Изначально планировалось представить в рамках Красноярской биеннале в музее «Площадь Мира» выставку немецких художников. Но потом из-за пандемии границы закрылись, путешествовать стало чрезвычайно трудно, поэтому весь мир обратился к онлайн-фильмам, Zoom-конференциям и виртуальным выставкам… Таким образом, встал вопрос: а как же привезти искусство в Красноярск, если невозможно перевозить людей и если вы не уверены, будут ли открыты границы даже для доставки коммерческих товаров. Поэтому, как и в случае с «Pier 18», я решил, что мы просто придумаем идеи и попросим других людей реализовать их!

— Не могли бы вы рассказать более подробно о «Пирсе 18»?

— В начале 1970-х годов «Пирс 18» представлял собой совершенно определенное место на Южном Манхэттене — деревянный пирс на реке Гудзон, который уже собирались демонтировать. Куратор Музея современного искусства в Нью-Йорке (Museum of Modern Art — MoMA) вместе с фотографом решили художественно задокументировать текущую городскую обстановку, запечатлеть фотографические следы, которые были бы при этом поэтичными, удивительными и трогательными. К тому моменту Гарри Шунк был уже известным фотографом в мире искусства: это он — автор «Прыжка в пустоту» Ива Кляйна в 1960 году. Шунк создавал фотопортреты многочисленных художников и постоянно снимал их за работой, в мастерских, на вернисажах. Он и его коллега Янош Кендер документировали первые крупные проекты Кристо и дружили с Джаспером Джонсом, Роем Лихтенштейном, Клаасом Ольденбургом, Робертом Раушенбергом, Джеймсом Розенквистом и Энди Уорхолом. Они также задокументировали легендарную выставку Харальда Зеемана «Когда отношения становятся формой».

Выставка «Pier 18» основывалась на простой, заманчивой и эффективной идее: 27 художников отправили Шунку инструкции о том, как сфотографировать это место. Некоторые руководства были размытыми, другие — чрезвычайно подробными, одни художники приходили и работали непосредственно с ним, в то время как остальные ограничивались несколькими фразами. Шунк сделал черно-белые отпечатки для каждого из художников. Они были выставлены в МоМА летом 1971 года. Конечно, проект поднял немало вопросов: кто автор — художник, который пишет инструкции, или фотограф, который их выполняет? Какая свобода пространства для интерпретации есть у фотографа? Что важнее — идея или продукт?

— Как текущая выставка связана с выставкой 1970-х годов? Она как бы воспроизводит ее?

— Нет, вовсе нет! Она лишь «навеяна» тем проектом, поскольку ее принцип тоже заключается в том, что художники не являются создателями работ. Это другой музей, другой город, другое время. Примечательно, что это происходит ровно 50 лет спустя — 1971–2021, мы празднуем юбилей! Однако мир людей и мир искусства радикально изменились с 1971 года. В 1970-х концептуальное искусство было новым и экспериментальным жанром, и «Pier 18» дал шанс показать все возможности и вариации этого вида. Сегодня ситуация сложнее: арт-рынок любит картины и скульптуры, биеннале рекламируют проекты, свойственные конкретным местам, некоторые коммерческие галереи специализируются на звуковом искусстве, есть арт-центры, полностью посвященные новым медиа, и так далее. Поэтому, если вы действительно интересуетесь современным искусством, вам нужно исследовать различные места и источники информации. И больше нет «доминирующего» теоретического дискурса. Тем не менее для куратора «Pier 18» это увлекательный опыт. Потому что он учит вас, как создавать выставки по-другому. Я действительно верю в то, что мы не создаем проекты с чистого листа. Они являются откликом на конкретное место, конкретное время, конкретное настроение. Многие люди все еще думают, что кураторство означает всего лишь размещение картин на стене в хронологическом порядке. Я надеюсь, что эта выставка поможет понять, как же на самом деле создаются произведения искусства и выставки.

У всех было одно и то же четкое условие — они должны были составить набор инструкций по изготовлению художественного произведения в Сибири и изложить их на 1–10 листах бумаги формата А4 в вертикальном формате.

— Основное значение русского слова «очумелый» — crazy («сумасшедший»), но по-английски название выставки звучит как fine hands («изящные руки») — как так получилось? И как вы пришли к этому слову?

— «Очумелая» — это сокращение из двух русских слов: «очень» (much, a lot) и «умелая» (skilful). Таким образом, мы буквально создаем здесь «очень искусную, умелую выставку»! Это слово было использовано в телевизионном шоу 1990-х годов «Очумелые ручки», в котором два парня в белых комбинезонах демонстрировали, как сделать лоток для бумаги из старых компакт-дисков или прищепки для одежды из деревянных палочек и кусочков пластиковой трубки. Отсылка к этой телепрограмме подчеркивает самодеятельный аспект выставки, а также тот факт, что создатели работ не являются собственно художниками — творцами этих работ. Это также подчеркивает то, что выставка находится в процессе создания, что это эксперимент, игра. Чтобы сохранить идею игры слов в английском варианте названия, мы остановились на «Fine Hands», которое обыгрывает термин fine arts (изящные искусства).

— Какова тема выставки? Вы давали конкретные указания художникам?

— Тема, собственно, и есть сама выставка и то, как она была создана. Я не просил художников работать над такими образами, как Ленин, вечная мерзлота, окаменелости мамонтов или Енисей. У них была полная свобода. Но у них у всех было одно и то же четкое условие — они должны были составить набор инструкций по изготовлению художественного произведения в Сибири и изложить их на 1–10 листах бумаги формата А4 в вертикальном формате. Ни больше ни меньше. Прелесть в том, что почти все материалы дают представление о рабочем процессе их автора. Некоторые из них детальны и точны, другие более открыты для интерпретации. Это раскрывает подходы мастеров к искусству и к своей повседневной практике. Однако не менее важной является интерпретация инструкций: человек в Красноярске, который создает работу, играет не менее важную роль, чем художник в Берлине. Поэтому здесь мы, скорее, видим интересы художника и его внутренний мир, а не просто работу на определенную тему.

Все эти работы объединяет одно — способ их создания. Художники из студии в Берлине отправляют pdf-файлы людям, о которых они ничего не знают, а те получают возможность продемонстрировать свои собственные навыки. Поэтому можно задать вопрос, кто является настоящим автором работ. Я заметил, что в России часто используют слово «автор» для обозначения «художника» — например, «автор картины». Это, конечно, связано с русской грамматикой, но также имеет и интересный философский подтекст. В данном случае, с одной стороны, у нас есть «автор», а с другой — люди, которые создают «произведение», то есть интеллектуальная собственность и физический объект как бы отделены друг от друга. Таким образом, авторство является основной темой этой выставки: мы знаем автора инструкций, мы знаем автора работы, и это, только представьте, не одно и то же лицо!

— Как вы выбирали художников? По каким критериям?

— Процесс отбора был довольно сложным, однако сейчас есть несколько общих руководящих принципов, которые все должны знать и уважать и которым все должны следовать. Например, в выставке «Pier 18» участвовали исключительно художники-мужчины, все они были концептуалистами. Куратор ясно говорил: «Вот это и есть искусство 1971 года, и именно таким оно и должно быть». Радикальное заявление, символ времени. Но на дворе 2021 год, и общество изменилось. И дело даже не в феминизме. Это просто факт, что многие художники — женщины, и мы должны сделать их более заметными. Кстати, это справедливо и для истории искусства. Все художники, участвующие в выставке, живут и работают в Берлине, и все они разных национальностей, разного возраста и из различной среды. В конце концов, необходимо отразить разнообразие современной художественной сцены.

— Является ли сама идея столь же важной, сколь и конечный продукт? Должно ли произведение искусства быть создано художником, чтобы быть оригиналом?

— Ну, все это — вопросы из области авторских прав, интеллектуальной собственности, патентов на продукцию. Чем именно владеет Apple? Не заводами в Китае, где производятся их компьютеры и смартфоны, а именно патентами — вероятно, их у компании миллионы. Бумажными листами с описанием того, как собрать сенсорный экран или как интегрировать камеру в телефон. И это только аппаратное обеспечение — а представьте, сколько юристов работает над обеспечением соблюдения авторских прав на каждую строку кода операционной системы! Технологические компании даже запатентовали конкретные движения ваших пальцев на сенсорном экране вашего гаджета! Вот чем в наше время владеют крупные компании — идеями, а не средствами производства. Таким образом, этот вопрос выходит далеко за пределы различий между оригиналом и копией, за пределы создания и воспроизведения. Но, конечно, если у художника нет идеи, то произведение определенно окажется неудачным.

— Немцы отправляют идеи, а русские их реализуют: разве это не странный вид «сотрудничества»?

— Скорее даже не немцы, а художники, живущие в Берлине. Немецкая столица радикально изменилась после падения железного занавеса. В 1990-е годы это было пространство, где люди могли пробовать себя, начать новую жизнь, экспериментировать, стать самими собой, потерпеть неудачу или добиться успеха. Это была открытая и сумасшедшая игровая площадка. Целое поколение молодых художников приехало в Берлин, чтобы начать свою карьеру. И город сохранил свою привлекательность для них несмотря на то, что арендная плата за жилье и студии значительно возросла с прежних времен. Но молодые люди продолжают ехать в Берлин на учебу либо они там временно проживают, но принимают решение остаться. Художественная сцена здесь многогранна и быстро меняется. Если вы посмотрите на список художников, участвующих в этой выставке, то увидите, что многие из них не немцы, а итальянцы, израильтяне, русские или французы. И даже из немцев очень немногие родились именно в Берлине. Таким образом, выставка отражает реальность города, разнообразие занятий и национальностей.

Но в какой-то степени вы правы, эта концепция может показаться провокационной, но она иронична и юмористична. Выставка была подготовлена в Берлине, где я живу уже более двадцати лет, в то время, когда невозможно было встретиться с друзьями в кафе из-за этого сумасшедшего вируса. Как вы хотите создавать работы в такой сложной ситуации? А сколько сегодня над выставками работает людей, чьи имена не упоминаются? Мы включили в список всех, кто участвовал в создании работ в Красноярске, и их имена можно будет прочесть у входа на экспозицию. Мы — открытая книга.

— Является ли выставка также реакцией на нынешние санитарные ограничения?

— Конечно. Любая выставка — и я бы добавил, что это относится и к большинству работ, — это реакция на окружающий нас мир. Даже если бы художник решил изолировать себя от мира, его работа все равно будет реакцией на этот мир! Важный вопрос здесь заключается в том, как люди будут смотреть на нашу выставку через десять лет. Выставка не должна быть «проектом COVID», даже если она возникла в связи с ограничениями на поездки и является критической реакцией на то, как мы проводим время в интернете. Ее следует рассматривать как выставку, которая исследует и обсуждает искусство, создание произведений и существование работ. Это еще один аспект, связывающий ее с «Pier 18»: она оглядывается на историю, чтобы изобрести будущее.

— Почему вы так критично относитесь к цифровому миру?

— Я не испытываю ненависти к цифровому миру. Как и почти все, я ищу в интернете информацию, у меня есть смартфон, я использую стриминговые платформы и слушаю MP3-файлы, и вы сможете найти меня в социальных сетях. Но я рассматриваю все это просто как инструментарий. Во время пандемии большинство людей просто пытались продолжать жить нормальной жизнью в интернете. Немногие художники разработали проекты, которые можно было сделать только в сети, так как большинство не знали, как пользоваться этими цифровыми инструментами.

Наша выставка была создана с помощью интернета, компьютеров и pdf-файлов. В обе стороны было отправлено множество электронных писем, и мы, представители Германии и России, провели много встреч в Telegram, Skype или Zoom. Но в конце этого процесса выставка становится осязаемой, она входит в реальный мир — пусть и таким забавным и странным образом. Даже если художники никогда не увидят свои работы по-настоящему, а только в виде фотодокументов. И мы выпустим бумажное издание — может быть, я немного старомоден, но книги мне нравятся больше, чем мой компьютер.

— Какое отношение этот проект имеет к России или Сибири?

— Подзаголовок выставки — «Сделано в Сибири» — четко определяет это. Некоторые художники ранее посещали музей (Майя Швейцер) или регион (Тобиас Цилони), и у них может быть определенное или личное отношение к этому месту. Другие уделяют в своих работах внимание глобальным вопросам, например экологическим (Ульрике Мор, Мари Риф) — в Красноярске эта проблема по-прежнему стоит остро. Опять же, я надеюсь показать, насколько разными могут быть художественные практики и насколько различной может быть реакция на наш мир. Интересно, что у художников, чье творчество невозможно без спонсорской или финансовой поддержки, — например, видеохудожников или композиторов, часто записывающих музыку на бумаге, — не было проблем с написанием сценария или набора инструкций. У тех же, кто привык работать обособленно в своей студии, возникло несколько больше трудностей с передачей полномочий по созданию своей работы.

— Ходят слухи, что с тех пор, как несколько лет назад вы впервые посетили музей «Площадь Мира», вы мечтали когда-нибудь стать куратором Красноярской биеннале. Это правда? И почему эта идея так заинтриговала вас?

— Это правда, что, когда я организовал в 2017 году в музее выставку «Die Grenze», я влюбился в него. Я прекрасно помню концерт Стаса Шарифуллина под открытым небом, во дворе музея Василия Сурикова, и то, как я сидел на груде огромных бревен, пока мы с Марией Буковой обсуждали биеннале. Также в то время у меня была короткая встреча с арт-директором «Площади Мира» Сергеем Ковалевским, и меня очень впечатлили его кураторские концепции. Музей уникален — это эксперимент, палимпсест с разными историческими слоями и подходами, где музей Ленина 1987 года переплетается с современным искусством. Это также удивительный культурный центр, где люди собираются на кинопоказы, групповые экскурсии, семинары, лекции по поэзии или организовывают дни рождения детей. Он живее, чем многие известные мне музеи в Германии. Как человек, выросший в крайне левой семье, я мог влюбиться только в музей, происхождение которого связано с именем Ленина (смеется).

— Вы также являетесь архитектором выставки. Что вы сделали?

— Я попросил музей сделать кое-что радикальное. В последние годы помещение музея делилось перегородками для проведения нескольких выставок; какие-то перегородки убрали, какие-то остались. Я не стал добавлять новые или пытаться изменить пространство так, чтобы оно соответствовало целям нашей выставки, — предусмотренные бюджетом деньги я потратил на то, чтобы убрать все и добавить немного белой краски там, где это было необходимо. Провел генеральную уборку, так сказать. Теперь посетители могут увидеть пространства и оригинальные фрески в том виде, в каком они были в 1987 году, когда музей открылся. Это чудесное здание, и, как архитектору, мне оставалось только проявить благоразумие и сделать такой «подарок» архитектуре и жителям Красноярска.

— Что делает эту выставку частью биеннале?

— Я много размышлял о биеннале и о том, чем она отличается от других выставок. Одной из главных идей было организовать биеннале с участием Красноярска и для Красноярска. Другими словами, использовать темы, интересные с глобальной точки зрения, и в то же самое время суметь привлечь местных жителей — даже тех, кто не интересуется современным искусством. Биеннале — это исследование, и если вы будете внимательны, то увидите, что в нашем проекте есть «семьи» художников. В некоторых инструкциях используются научные методы, другие работают со звуками и музыкой, третьи поднимают вопросы изображения, создания и воспроизведения. Именно таким образом, привлекая к проекту самых разных создателей с самыми разнообразными навыками, мы создаем «эффект биеннале» — выставку не для искусствоведов, а для всего города Красноярска, где экспонаты действительно сделаны в Сибири.

— Что, если я воспользуюсь одной из инструкций и решу создать работу у себя дома?

— Делайте это без сомнений и с удовольствием! Важной частью проекта являются творчество, авторство и интерпретация. Художники несут ответственность и владеют авторскими правами на свои инструкции, но не на готовые работы. Но нужно ли подписывать произведение искусства, чтобы оно было подлинным? Нужно ли, чтобы к нему прикасался художник, чтобы обеспечить его существование? Возможно, это справедливо для XIX века или советского периода, но в наше время произведения искусства рождаются по-другому.

Эта выставка посвящена в том числе созданию работ в эпоху технологических перемен и появления новых инструментов коммуникации и воспроизводства. Изобретение готовых изделий в прошлом веке полностью изменило наше представление о том, чем является произведение искусства. Энди Уорхол называл свою студию «Фабрикой», а бизнес Джеффа Кунса — это целая компания. Сегодня многие художники владеют только ноутбуком и даже не имеют постоянного места для работы. Искусство заключается не в изготовлении произведения, а в идее художника.

— Что произойдет с работами после выставки?

— Большая часть работ будет просто уничтожена или пойдет на переработку. В современном искусстве также довольно часто выставки проводятся с использованием арендованного материала (видеопроекторы, усилители, громкоговорители). Тем не менее некоторые художники рассчитывают на то, что их работы продолжат свое существование: так, живописец Зохар Фрайман попросила создать идеальную копию одной из ее работ, только в несколько уменьшенном формате. Художественные школы в России по-прежнему славятся своими классами живописи, и было бы интересно посмотреть, насколько совершенной будет эта реплика. Однако, поскольку эта копия не будет подписана, она не будет иметь никакой ценности на рынке искусства. Майя Швайцер попросила сделать классическое изделие ручной работы. В этом случае мы постараемся отправить его в Германию в качестве сувенира или некоммерческого образца. И, возможно, кто-то в Красноярске захочет забрать домой фотографии, сделанные по инструкциям Хайди Шпекер или Клаудио Гобби, и повесить их у себя дома. С самого начала было ясно, что художественными произведениями станут страницы с инструкциями, — и именно это прописано в контракте с Гёте-Институтом. Так или иначе, эта выставка расширяет определение и границы искусства.

XIV Красноярская музейная биеннале «Зеркальные нейроны» проходит в музейном центре «Площадь Мира» по 7 ноября 2021 года.

Генеральный партнер биеннале — Благотворительный фонд Михаила Прохорова при поддержке Министерства культуры Красноярского края.

Понравился материал? Помоги сайту!