Жареный фламинго
Иван Белецкий о том, что новая версия «Розового фламинго», сделанная группой Cream Soda, — образцовый реакционный гимн путинской эпохи
9 августа 2021467К 24 марта — дню рождения поэта Леонида Аронзона, которому в этом году могло бы исполниться 80 лет, — издательство «Барбарис» опубликовало две новые книги: Леонид Аронзон — «Графика» и «Письма Риты». В первой книге воспроизведены графические работы поэта. Собранные вместе, они дают возможность увидеть в Аронзоне еще и яркого художника, мастера «карикатурной притчи». Вторая книга впервые вводит в оборот уникальный документ — письма жены Аронзона Маргариты Пуришинской (1935—1983).
Письма Риты Пуришинской к Леониду Аронзону — не только важный документ эпохи оттепели и неофициальной культуры Ленинграда, но и живая любовная речь, удивительный женский голос. Страстные и нежные, лиричные и остроумные, они стали для их создательницы главным и единственным литературным произведением.
О Рите Пуришинской до сих пор было известно не так много: в основном ― что она была женой и «музой», адресатом любовных стихотворений Аронзона. В тех немногих отзывах современников, которые были нам доступны, Рита представала фигурой интригующей: о ней всегда говорили восторженно, как о женщине с прекрасным вкусом и особым талантом жить и вдохновлять. С публикацией эпистолярия Риты у нас появляется возможность увидеть, как эти качества проявляются в ее собственных текстах.
Письма Риты к мужу — это нечто большее, чем набор посланий любимому человеку. В паре со стихами Аронзона они являют искусный разговор между двумя литературно одаренными людьми, неожиданный обмен художественными находками. Письма построены по законам поэтической речи, цель которой — найти новые слова и фигуры для любовного чувства во всех его проявлениях, от романтической сакрализации «Ты» до томящего телесного желания. Как и эротические стихи Аронзона, письма Риты размывают характерную для советского времени зону умолчания о чувственности. При этом сложно сказать, что для их создательницы первично ― стремление передать свою любовь (не затертыми, но живыми словами) или же сам поиск новой, оригинальной речи, для которой любовное томление становится необходимым стимулом, а любовное признание — сюжетной канвой.
В эпистолярии ― периферийном, традиционно «женском» жанре ― Рита обустроила для себя огражденное от давления официозной стилистики, литературной конкуренции, чужих репутаций пространство творчества и создала один из самых необычных, на наш взгляд, текстов оттепели.
С разрешения издательства «Барбарис» ниже мы публикуем несколько писем разного времени.
Ольга Виноградова
Павел Успенский
16—17 ноября 1958. Ленинград [1]
Я буду целовать тебя всю жизнь, если ты этого захочешь.
Рита.
С 16 на 17 ноября
1958 г.
8 августа 1959. Москва — Ленинградская область, пионерлагерь «Дорожник» [2]
Радостный и любимый парень, красивый (ну, конечно), очень похожий на Давида и Лёньку Аронзона, на Боттичелли и тёплый, как мой любовник, мужественный, как мой любовник, и с такими плечами, как мой любовник. А умный, утончённый, интеллигентный, каким может быть только мой муж. И талантливый, как мой муж, и нежный. И грубиян, и пошляк, как Лёнька Аронзон. И ещё, основное, ненормальный, как мой муж, мой любовник, мой парень. Мой Лёнька.
И ещё одно основное: то, про что не написать, что молодой, что старый, что знает что-то, про что не написать. Я когда сажусь Тебе писать, всегда собираюсь написать о событиях, о жизни, но что-то не получается, потому что начинается такая любовь, всё вылетает из головы.
Я вчера встретила юношу. Его звали Эриком. Хорошо, да?
Я даже думала завести с ним роман и посвятить его Нате [3]. Но Эрику слишком понравились мои бёдра, и дело кончилось скандалом.
Вчера я получила два твоих письма на Главпочтамте. Весь день читала, читала. Но они уже старые, а что ты сегодня себе думаешь, не знаю. Вчера была на Американской выставке [4]. Я бы не сказала, что неинтересно.
Серёжка [5] уезжает на Дальний Восток. В Москве пробудет до 15го. Я бы тоже осталась, 15го — пойдёт, кажется, лучший фильм, но уже надо уезжать. По многим причинам. Папа и мама не разрешили лететь на самолёте [6]. Я и сама немного боюсь.
Лёник, у меня зуб болит. Целую очень сильно и крепко, страстно и безумно, по-всякому. Милый.
8 августа
Москва.
<Июнь 1960> Ленинград — Большой Невер [7]
Гленик, мой малышик!
Ты очень скромный. А я очень спешу. Получила письмо от тебя карандашом и на много страниц. Очень люблю, что ты меня любишь. Очень люблю тебя. Уже неприличный сон приснился.
А тебе? Письма буду тебе писать в красивых конвертах.
Ты совсем, совсем ничего не пишешь? Я плохо понимаю, чем ты занимаешься. Глен, прислать тебе конвертов?
У дяди Яши [8] угнали машину. Вчера. Сегодня её обнаружили, кажется в полуразобранном виде.
Всё. Очень спешу.
Очень люблю тебя. Целую и люблю как раньше и как теперь.
<Июнь 1960> Ленинград — Большой Невер
У нас дождь. И утро. Мы бы лежали с тобой близко, близко, обнявшись. Руками, ногами, головами, запахами. Или ты бы ещё не проснулся. Ведь только 7 часов. Ну, скажи, почему ты всегда так много спал? Если бы твоя палатка стояла в Ленинграде, то ты в ней сейчас промок бы. Но если бы здесь было амурское время, и палатка. То ты не промок бы. Было бы 7+6=13 часов. А может, мы были бы в ссоре. Почему ты так много ссорился со мной? Какой ты был глупый. Думал, вот ты уедешь, мы и разойдёмся. Давай разойдёмся лишь в том случае, если разлюбим, или один разлюбит. Согласен? До этого не будем, ладно?
Ты всегда меня слушай, потому что ты ещё очень глупый. А я уже почти на 5 курсе [9], потому что за 5 дней сдала 3 экзамена. Ещё 2 осталось. Вдруг стипендия! Где же мне взять справку, что ты мало получаешь? Какую мне дадут на твоей работе, и сколько там напишут, и куда надо идти?
Дождь всё льётся и льётся. Я купила 3 рыб. Вуалехвостку, меченоску и голубого меченосца. Пустила их в большой аквариум. Но там много зелени, и их не видно.
У меня новый купальник. Но я очень толстая. Если ты поедешь с такой женой на юг, тебя там все засмеют. Гено очень зовёт к себе летом. Он сделал мне предложение побрататься. Будем резать своё мясо и обмениваться кровью. И у нас будут кровные отношения.
Моё одеяло очень похоже на рыбье мясо.
Ты меня помнишь? Что я любила собаку, заставляла мыть шею, долго одевалась. Что не умела выгонять даже самых ничтожных гостей. Я везде пишу твоё имя. Я всегда думаю о тебе. Даже на экзамене. Но я уже не помню твой запах. И не знаю, как мне любить запах, которого я не помню.
10 июля 1960. Ленинград — Большой Невер
Такая радость, Глен!
Получая по 14 писем в день, ты не поймёшь, что значит получить 1 письмо, через полгода. Любимый мой! Радостный! Я забыла тебя в лицо. Помню фотокарточку. Помню, что ты был ничего. Что с тобой было ничего. Согласна так навсегда. Где же мы будем с тобой жить, малыш? Что ты хитришь? Может, ты приедешь пораньше? Тогда не хитри. Я могу уехать. Все, наверно, смеются над дождём писем. Тебе стыдно, что тебя так любят? Я писала, писала, а ты нет. Я подумала: «Нельзя быть такой навязчивой. Мужчины не любят таких женщин». А теперь ты тоже написал и я не знаю, что делать.
Что делать, парень?
Может, ты схитрил, что мы начнём новую жизнь?
Приезжай, мечта.
Поладим.
Купила тебе книгу с разными упражнениями гантельными, резиновыми и всякими.
Будешь сильным.
Хорошо бы нам жить за городом. Я хочу жить только с тобой. Больше никого не будет. Ты напишешь десяток романов. Что будет! Болеть не будем. Целоваться будем. Ругаться не будем. Или будем.
Счастье — это относительно.
10 июля
27 июля 1960. Зеленогорск — Большой Невер
Глен! Я наслаждаюсь жизнью.
На даче, на пляже, на ягодах, в поезде-электро. Это он так меня трясёт, что видишь сам.
У меня новые платья и туфли. Я расцвела.
Возбуждаюсь постоянно.
Очень люблю тебя.
Безумно.
Напиши конкретно, когда приедешь. И ещё что-нибудь про жизнь. Про товарищей и отношения.
Бродский прислал письмо. Едет на Кавказ [10]. Просит у всех собрать деньги и выслать ему. Отдохнуть хочет. Все разозлились и не высылают. Особенно Ентин [11]. Я не разозлилась, но не выслала, потому что он написал: «уговорите [выслать деньги] всех, включая жену Аронзона».
Бабка [12] твоя хороша.
Очень полюбилась Элке [13].
Купила себе какого-то молодого петуха. Нянчится. Дразнит Рахилю [14]. Очень смешная. Сегодня была у неё на даче последний раз.
Кажется, поеду в Пярну.
Про это ещё напишу.
27 июля.
Целую
Рита
7 августа 1960. Ленинград — Большой Невер
Была бы занавеской,
Пуговкой на блузке,
Болтала б по-норвежски,
А то и по-зулусски.
И жизнь моя застряла б
В веке пятом,
И я не разузнала б
Про космос и про атом.
А вдруг была б Нарциссом
Или Барбароссой и Наполеоном,
Или минутной стрелкой
Железною, холодною и без
15 августа 1961. Ленинград — Пятигорск [15]
Здравствуйте, дорогие и любимые Солнце, Глен и Малыш!
Что-то вы мне с дороги не написали. Видно, никто из вас не скучал по мне. Или кто-нибудь из вас, ребята, обиделся, что я не плакала. Наверно, это ты, Малыш.
Солнце бы так же поступило.
Вы мне мерещитесь по городу. Особенно Глен.
Может, вы сердитесь, что я люблю вас троих и никак не могу предпочесть кого-нибудь одного. Но люблю я вас безумно. Если это меня извиняет, то ваша любовь и ваши письма спасут меня.
19 августа 1961. Ленинград — Пятигорск
Письма твои — лётчики.
Лётчики с голубыми и красными оборками.
Люблю тебя, как дикая собака, свинья, корова, кобыла.
Извини.
Меня нервирует, что ты не получаешь моих писем. Нервирует, что надо писать тебе бытовое письмо.
Ты — моя смертельная любовь.
Нервирует, что постоянно чувствую за твоей спиной Анну Ефимовну [16] и когда пишу, рассчитываю, что прочтёт и она. Поэтому пишу не всё, что хочу, и не так. И стесняюсь.
Мне надобно одно свидание с тобой. И другие свидания. Одно — ночью. Утром, днём. Хочу смотреть, как ты просыпаешься.
2 сентября 1961. Ленинград — Пятигорск
Король мой и любимец, зерно моё и малыш! Какое дивное письмо я получила! Какая чудная любовь в нём! Какой замечательный человек его написал и какой великолепной женщине оно адресовано!
Жду, жду ещё!
Пишу тебе мелко и длинно. Что люблю тебя и люблю. Но не могу тебе пообещать ничего необыкновенного, потому что очень не уверена в себе. И из-за своего здоровья, и из-за своей заурядности, и из-за фактов: ведь не уехал бы ты от такой уж чудесной женщины.
Но люблю тебя.
Как могу. Сильно, безумно, тайно, мечтательно.
Если бы ты приехал вовремя, может, мы смогли [бы] жить в квартире Льва Григорьевича [17] (так, кажется, зовут толстяка), ведь он предлагал нам.
Но, если ты поедешь путешествовать, то тебя уж привезут на носилках, прямо в больницу. Да и вообще я на такие долгие сроки не загадываю. Иногда мне кажется, что я выхаживаю свои последние шаги и выписываю последние капли влаги из себя.
Прости, малыш!
Бегу в больницу. Папа — большой кусок моего сердца [18]. Так страшно!
Не волнуйся, сегодня взяла освобождение от работы.
<19—20 ноября 1963> Ереван — Ленинград [19]
Люн, малыш, красавец!
Получила от тебя за последнее время 3 любимых письма с хорошим настроением. Дела у тебя литературные интересные. Ты будешь отказываться, но я знаю, почему у тебя хорошее настроение. Во-первых, у тебя много надежд: я, отъезд, жилище, халтура. Во-вторых, ты опять сбегаешь в тот момент, когда от тебя требуются какие-то последние и нелёгкие усилия. От соавторов, от редакции. Таким образом, ты лишаешь себя возможности облажаться и остаёшься победителем. Ты мне напоминаешь старую деву, у которой появилось несколько поклонников, у неё спирает в зобу дыхание, она кокетничает… и удирает. Может, поклонники и не взяли бы её замуж.
Любовь твоя — мне счастье. Красота твоя — тоже.
Стихи твои — тоже.
Тебе ко всему этому ещё пару извилин в мозгу. Чтобы ты не ездил, когда надо сидеть, и не сидел, когда надо идти.
Сообщай изменения в твоих планах. Потому что близится час моего отъезда. Как бы не встретиться нам где-нибудь в степи. Сейчас самолёты подешевели. Ленинград — Ереван 22 р. Соблазн большой, при наличии студенческой справки. Но, видно не решусь.
Не омрачит ли что-нибудь нашу встречу? Я мечтаю о тебе. Утром, ночью. Не невинно. Да простит нас бог.
<Без даты>
Помнишь моих птиц?
Так вот, от одной из них остались только воспоминания. Позавчера они съели анемон, видно, отравленный завистниками. А вчера в полдень она, солнечно-жёлтенькая, скончалась у меня на руке. Он остался один и мучился не только животом, но и тоской, одиночеством, чувством ненужности... и т.д. За один вечер он поседел, потом полысел.
Сегодня утром я побежала в магазин и купила ему невесту, блондинок не было, и я взяла жгучую брюнетку зелёного цвета.
Он колебался минут пять и — согласился.
А она не хочет. Он целует ей ноги, руки, гладит пёрышки, заглядывает в глаза, а она с ним, как Мария с Гиреем, Джульетта с Тибальдом, Франческа с братом Паоло.
Я с Не Моим Мужем.
Что же делать?
Спасибо тебе. Письмо
Человек на портрете
делается всё меньше
похож на тебя. Но
мы живём дружно
Письмо твоё наиболее менее достоевское из всех. И наиболее более похоже на тебя. А вот человек на портрете делается всё меньше похож на тебя.
Что же делать?
Я играю ему на патефоне Монтеверди, проветриваю ему комнату, ставлю лучшие гиацинты под нос. И сама наряжаюсь в нежные платья.
Пусть поступает, как хочет.
Спасибо.
Рита
<Сентябрь 1968> Крым — Ленинград [20]
Любовь моя, Листочек мой!
Место написания — библиотека, чисто, светло. Море шумит нежно. Я тебя люблю. Место любви — библиотека. Места любви — везде.
Я уже давно-давно поняла, что ничего особенного со мной не случится, я не стану святой, и даже знаменитой. И совсем недавно поняла, что ничего особенного со мной и не происходит. Я тебя люблю, но вижу в этом много плохого. Что — я тебе не скажу, нельзя. В первый день без тебя у меня рот не открывался: не говорил, не улыбался, даже жевал с трудом.
Я теперь много бываю одна, т.е. дней 4—5, когда ребята уезжают куда-нибудь, чтобы не сглазить, но я никогда ещё не бывала одна столько часов. Обидно до слёз — по теории (только не говори никому), но хорошо. Думаю я не головой, а каким-то другим местом, чувствами. Книги взяла Гофмана, да Т. Манна, да Баратынского.
Он пишет:
Когда исчезнет омраченье
Души болезненной моей?
Щище! (Поздравляю!) Ты никогда не думал о том, что я тебе говорю. Правильно делал, это не достойно твоего человеческого внимания, но достойно мужниного. Тебе нравились мои юношеские письма, когда в них были дешёвые эффекты. С этим покончено. От этого остался только почерк. Sorry!
(Сбоку)
Сегодня позавтракала на 20 к.
пообедала на 22 к.
44 к.
И уже вечер.
[1] Леонид Аронзон и Рита Пуришинская поженятся через десять дней — 26 ноября 1958 года, в день рождения Риты.
[2] В августе 1959 года Рита была в Москве на I Московском Международном кинофестивале (ММКФ). Аронзон работал вожатым в пионерлагере под Ленинградом.
[3] Наталия Наумовна Рубинштейн, урожд. Альтварг (род. в 1938-м), — филолог, литературный критик, студенческая подруга Риты и Аронзона по ЛГПИ им. А.И. Герцена. Составительница первой публикации Аронзона в «тамиздате» (Время и мы. 1976. № 5).
[4] Американская национальная выставка «Промышленная продукция США» в Сокольниках, на которой состоялись знаменитые «кухонные дебаты» президентов двух держав — Н. Хрущева и Р. Никсона.
[5] Сергей Исаевич Голод (1935—2013) — друг Риты и Аронзона по ЛГПИ им. А.И. Герцена (окончил исторический факультет), в дальнейшем известный социолог, доктор философских наук, директор Социологического института РАН (1996—2005).
[6] Рита не могла летать по состоянию здоровья.
[7] В мае 1960 года Аронзон уехал в геологическую экспедицию на Дальний Восток (Амурская область, ж/д станция Большой Невер). Запланированный срок пребывания там — пять месяцев.
[8] Яков Борисович Туберман.
[9] Рита учится в Ленинградском государственном педагогическом институте им. А.И. Герцена на факультете русского языка и литературы.
[10] В итоге Бродский летом 1960 г. отправился в путешествие на Тянь-Шань.
[11] Леонид Григорьевич Ентин (1938—2016) ― поэт, критик, один из участников литературной группы ВЕРПА. Был сокурсником Риты и Аронзона по ЛГПИ им. А.И. Герцена.
[12] Анна Михайловна (Хая Микелевна) Геллер — бабушка Аронзона.
[13] Эльвира (Элла) Наумовна Липпа (род. в 1938-м) — в конце 1950-х — начале 1960-х годов одна из ближайших подруг Риты. Училась с Ритой и Аронзоном на факультете русского языка и литературы ЛГПИ им. А.И. Герцена. Близкий друг многих неподцензурных литераторов и художников Ленинграда.
[14] Рахиля Соломоновна ― подруга бабушки Аронзона Анны Михайловны Геллер.
[15] Летом 1961 года Аронзон уехал в Пятигорск долечивать ногу (из-за укуса клеща в дальневосточной экспедиции и последовавшего за ним остеомиелита поэт едва не лишился ноги).
[16] Анна Ефимовна (Ханна Хаимовна) Аронзон, урожд. Геллер (1902—1989), — мать Леонида Аронзона. Практикующий врач, заведующая физико-терапевтическим отделением Окружного военного клинического госпиталя в Ленинграде. Сопровождала сына в поездке в Пятигорск.
[17] Скорее всего, имеется в виду Лев Григорьевич Левин (Лейвиков) — известный детский врач, профессор, знакомый семьи.
[18] Отец Риты, Моисей Львович Пуришинский (1910—1975), в августе 1961 года попал в больницу с инфарктом.
[19] Рита гостит у своей двоюродной сестры в Ереване.
[20] Рита в Крыму с друзьями. Аронзон в Ленинграде, работает над фильмом по своему сценарию на киностудии «Леннаучфильм».
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиИван Белецкий о том, что новая версия «Розового фламинго», сделанная группой Cream Soda, — образцовый реакционный гимн путинской эпохи
9 августа 2021467Мы призываем фестиваль Outline, агентство Sila Sveta, Stereotactic и режиссера Максима Диденко пересмотреть политику оплаты работы перформеров
6 августа 2021183Возвращение в юрту, хип-хоп-анализ крушения советской империи, безжалостные психодрамы, грайндкор на терке и еще восемь интересных альбомов музыкантов из Сибири
6 августа 2021201