20 сентября 2019Академическая музыка
177

Они нашли друг друга

Теодор Курентзис и Чечилия Бартоли завершили Люцернский фестиваль

текст: Гюляра Садых-заде
Detailed_picture© Peter Fischli / Lucerne Festival

Моцартиана Теодора Курентзиса, начавшись в Зальцбурге премьерой «Идоменея» с Фрайбургским барочным оркестром, продолжилась концертами MusicAeterna в Петербурге, Вене и Бремене. Конечным пунктом гастрольного маршрута стал Люцерн, где каждое лето проходит мощный музыкальный фестиваль — один из крупнейших в Европе.

Трилогией Моцарта / Да Понте, исполненной в три вечера и дополненной концертом с участием Чечилии Бартоли (она также спела Деспину в «Так поступают все»), фестиваль завершился на высокой, как говорится, ноте. Невообразимая сложность и хрупкость любовных взаимоотношений, бесконечное разнообразие нюансов нежной страсти — таково, если вкратце, содержание трех знаменитых моцартовских опер. Все они посвящены любви, но автор писал каждую из них, находясь на новом витке своего личностного и профессионального роста.

«Свадьба Фигаро», стремительная итальянская buffa, писалась в самый счастливый и благополучный период жизни: Моцарт уже два года был женат на возлюбленной Констанции, и положение женатого мужчины все еще радовало его. Лишь легкая тень мрачной бездны — ад ревности — на минуту появляется в финале четвертого акта, чтобы исчезнуть без следа. «Дон Жуан», dramma giocoso («веселая драма»), напротив, полон поистине шекспировских контрастов: мрак и смерть, воплощенные в образе мраморного истукана Командора, присутствуют фоном на всем протяжении оперы, оттеняя главную смысловую оппозицию «живое/неживое». Ровный солнечный свет заливает каждую сцену в «Так поступают все», но в сам этот свет проникает щемящая ностальгия по свежести и утраченной цельности первого чувства. Словно бы, запятнав себя грехом измены, влюбленные исторгнуты из рая неведения и познают всю иррациональность, таинственную темную сущность любви, которая веет где хочет и далеко не всегда согласуется с долгом и желаниями человека.

В трилогию органично вписалась моцартовская концертная программа, построенная на оппозиции вечного и преходящего, небесного и земного. Арии и увертюры из опер были обрамлены Kyrie из ре-минорной Мессы, предвещающей обороты позднейшего Реквиема, тремя номерами из кантаты «Кающийся Давид» и скорбным Адажио из «Масонской траурной музыки», полным ламентозных интонаций.

Именно в этот, второй, вечер выступлений хора и оркестра MusicAeterna к ним впервые присоединилась Чечилия Бартоли — primadonna assoluta: Секст из «Милосердия Тита», пылающая местью Донна Эльвира из «Дон Жуана», смущенная Фьордилиджи из «Так поступают все» в дуэте с китайским тенором Мингджи Леем — Феррандо. А напоследок — знаменитая концертная ария «Ch'io mi scordi di te («Забуду ли я тебя?»), написанная Моцартом для певицы Нэнси Сторас. Именно этой музыкой была заменена в зальцбургской постановке «Идоменея» одна из арий Идаманта: постановщики посчитали, что в той слишком ходульный текст. Ну и, конечно, не обошлось без бисов: Бартоли спела для услаждения публики свою «коронку» — моцартовскую «Аллилуйю».

На фестивале в Люцерне произошел качественный скачок, переход оркестра в некое новое качество музицирования — гораздо более изощренное и зрелое, если сравнивать с моцартовской трилогией, записанной между 2011 и 2014 годами на Sony Classical. Возможно, триггером этого скачка стало участие Чечилии Бартоли. Черноглазая, бойкая, брызжущая весельем и неуемной энергией, она наповал сражала зал каскадами непринужденных фиоритур, выступив в партии горничной Деспины. Идеально владеющая ресурсами подвижного, почти инструментального голоса, умно и рачительно распоряжающаяся своим богатством — уникальным легким меццо, Бартоли умеет в мгновение ока менять амплуа. Бесспорно, она — выдающаяся драматическая и трагическая актриса: стоит вспомнить ее Ифигению, Ариоданта, Альцину. Но ее природной стихией, в которой она чувствует себя как рыба в воде, несомненно, является стихия комического. Бартоли наследует традиции комедии дель арте: ее перевоплощения по ходу роли из бойкой субретки в занудного медикуса, блистающего очками-фонариками, или противно гундосящего нотариуса каждый раз провоцировали взрывы хохота в зале. Выразительность интонирования, изящная лепка музыкальных фраз и беспрерывная «стрельба глазами» не терялись даже при самых бешеных темпах. Казалось, Бартоли вообще не думает над звукоизвлечением и сценическим поведением: поет как дышит, играет как живет.

Оркестр, хор и дирижер с радостью поддержали игру, предложенную Бартоли. Взаимодействие и взаимопонимание были полными и гармоничными: все участники получали наслаждение от процесса, радовались незамысловатым гэгам. В общем, чувствовалось, что оркестр и певица нашли друг друга.

© Priska Ketterer / Lucerne Festival

Даже странно, что Курентзис и Бартоли не встретились раньше: это родственные натуры, и химия между ними определенно возникает. Эти двое говорят на одном языке, находятся в одном смысловом и эстетическом поле. Оба одержимы идеями миссионерства: просвещать, приобщать, изучать, внедрять — вот их цели в творчестве. Сходство художественных интересов (барокко и ранний классицизм), особый интерес к раритетам, забытым и малоизвестным сочинениям, убежденность в ценностях исторически информированного исполнительства — все говорило о том, что эта встреча предопределена. Так что первые же выступления Бартоли с MusicAeterna превратились во взаимный триумф узнавания.

Что еще осталось в памяти от этих четырех вечеров? Нежный, переливающийся перламутром, соловьиный тембр Надежды Павловой в партиях Донны Анны и Фьордилиджи, ставшей главным открытием фестиваля и любимицей публики; благородный тенор истинного оперного любовника — Мингджи Лея; звучный и блестящий баритон Алекса Эспозито — Фигаро; тембристый, темный и глубокий бас-баритон Кайла Кетельсена — Лепорелло; милая непосредственность и живая теплота Полы Муррихи — Керубино и Дорабеллы; очарование звонкого и гибкого сопрано Кристины Ганш — Церлины.

В целом певческий ансамбль можно назвать моцартовским ансамблем мечты. Лишь голос Димитриса Тилякоса в партии Дон Жуана звучал немного стерто. На партии Дон Жуана держится вся опера, это как-никак главный персонаж, и он должен звучать ярче и рельефнее остальных. А в данном случае на первый план выходил Лепорелло Кетельсена.

Концертное исполнение «Дон Жуана» завершилось на самой эффектной сцене: главный герой проваливается в тартарары под громы и молнии в оркестре. Публика после недоуменной паузы принялась хлопать: аплодисменты становились все горячее и шумнее, переходя в овации. И тогда, как бы на бис, Курентзис со товарищи исполнил-таки нравоучительный эпилог-финал с моралите, где каждый из участников действия высказывает свое отношение к произошедшему, с фугированным ансамблем, идущим в бешеном темпе. Публика повеселела: теперь все положенное было сыграно и доложено.

Обратно в Петербург я летела вместе с оркестром: для музыкантов MusicAeterna начинается новый этап жизни. Первый петербургский сезон, который они открыли 1 сентября исполнением «Così fan tutte» в зале Академической капеллы, будет продолжен Реквиемом Моцарта в октябре и Реквиемом Верди в ноябре.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Мы, СеверянеОбщество
Мы, Северяне 

Натан Ингландер, прекрасный американский писатель, постоянный автор The New Yorker, был вынужден покинуть ставший родным Нью-Йорк и переехать в Канаду. В своем эссе он думает о том, что это значит — продолжать свою жизнь в другой стране

17 июня 2021152