«АИГЕЛ»: «Пишут с зоны: мол, всем бараком слушаем, уважение вам»

Два года назад проект татарской поэтессы Айгель Гайсиной и петербургского электронщика Ильи Барамии («Елочные игрушки», «СБПЧ») дебютировал с альбомом «1190», сочетающим минималистичный электронный бит и мелодекламацию стихов о судьбе и тюрьме. Спустя пару месяцев после выхода прорывного клипа «Татарин» дуэт уже собирал тысячные залы и засветился в эфире «Вечернего Урганта», а в декабре 2017 года по УДО на свободу вышел Темур Хадыров, молодой человек Айгель, ситуация вокруг тюремного заключения которого послужила катализатором появления «1190». История проекта на этом не закончилась, а только стала набирать обороты: в 2018 году увидел свет второй альбом «Музыка», на котором социальной лирики стало ощутимо меньше, зато больше веселья и задора. На сегодняшний день «АИГЕЛ» пишет третий альбом и готовится к выступлениям на крупных летних фестивалях. В преддверии этих событий мы созвонились с Айгель и Ильей и обсудили недавнее прошлое и текущее положение вещей в группе.

— Вы познакомились во «ВКонтакте» и несколько месяцев общались в сети, прежде чем появился проект «АИГЕЛ». В какой момент во время переписки и проб пера вам обоим стало очевидно, что из этого выйдет что-то интересное и стоящее? Может, какая-нибудь песня?

Илья: Песня «Невеста». Это была первая песня, которую Айгель сочинила под бит, и стало понятно, что это не мелодекламация, не стихи с фоновой музыкой и не музыка, в которую вставлен голос, а что-то полноценное. Сразу после этого она записала «Арию судьи». И по этим двум песням стало понятно, что надо делать альбом.

Айгель: Когда мы встретились с Ильей в день концерта на кухне, где Илья вписывался, он спрашивал меня, какие у нас планы, какой будет концепция группы, каким будет имидж. Для меня это были странные вопросы, а когда он сказал, что рассчитывает в перспективе на тысячный зал, я подумала, что он абсолютно сумасшедший. Я понимала, что получается что-то стоящее, но в рамках того, как я представляю себе сцену. Для меня сцена — это поэтические читки, где до 100 человек в зале, где вполне нормально звучит декламация. Я не понимала, почему он до меня докапывается с критикой, мол, ничего не лежит в бит: все хорошо у меня лежало, я же мелодекламационный проект делала. И вот сейчас в столицах, по моим меркам, у нас действительно большие концерты: группе всего два года, и они не «уже» большие, а сразу были довольно большими. Я просто в шоке хожу на эти концерты, до сих пор думаю, что происходит, и не врубаюсь. Как все это настолько масштабно получилось с настолько непопулярным по всем параметрам материалом…

— До первого концерта вы не только никогда не встречались, но даже по телефону не разговаривали. Какие у вас были первые впечатления друг о друге при личном общении? Совпали ли ожидания с реальностью?

Айгель: Я не удивилась — я Илью увидела вживую, и мне показалось, что мы когда-то виделись и теперь опять встретились. Видимо, он умудрился через текст сообщений протранслировать себя полностью. Я видела у него фотографии в профиле, и, когда мы в метро на «Бауманской» встретились, я сразу его узнала. Не было никакого диссонанса, шока — я ничего такого не помню.

Илья: Мы встретились и пошли на репетиционную точку на «Бауманской». Айгель все время была с накинутым капюшоном, темная куртка, темные джинсы, так что ничего непонятно. Мне было важно видеть, как это работает на сцене, и оказалось, что даже лучше, чем я ожидал. Я не знаю, как это назвать, но у людей есть сценическая харизма. Это слово не очень хорошо описывает, но приблизительно — в общем, некоторые люди имеют ее, а у некоторых ее нет. Это надо было понять, как и то, что Айгель может петь хорошо. Хорошие тексты — это одно, а цепляет ли она, будучи на сцене, или нет — надо было увидеть на сцене.

Я подумала, что он абсолютно сумасшедший.

— Сейчас процесс создания песен проходит по той же схеме? Илья присылает биты, а Айгель пишет и зачитывает текст?

Илья: Ну да, так и есть. Просто это процесс пересылки файлов, и он очень длительный.

Айгель: Недавно мы освоили голосовухи — я раньше не пользовалась. Есть вещи, которые можно за секунду объяснить голосовым сообщением, я ему раньше их описывала тремя вагонами букв — что я хочу подвинуть, поменять. Теперь я ему это напеваю, настукиваю голосовыми сообщениями. Какие-то звуки, синты добавляю к биту у себя в редакторе, Илья иногда их внедряет, иногда находит аналоговые замены, иногда говорит «это говно» и выкидывает. Он мне присылает пачки черновых битов. Потом переделывает их под голос, потом я начисто напеваю; как-то так.

— Важную роль в успехе группы сыграл клип «Татарин» — сейчас у него под 40 млн просмотров на YouTube. Сильно ли изменилась ваша жизнь после выхода этого видео?

Илья: Не знаю, у меня — нет. Чем я занимался, тем и занимаюсь, потому что это полностью от меня зависит.

Айгель: У меня все поменялось! Я совсем ушла из озвучки, иногда по дружбе старым клиентам что-то начитываю как диктор или актер, но это суперредко. В основном [моя работа] — это концерты и песни.

Илья: У Гоши Бергала, сыгравшего главную роль в клипе, дела пошли в гору: вот увидели его в сериале «Толя-робот». Мы очень рады, что после «Татарина» его стали больше узнавать и задействовать в разных движухах. Об автографах его все время просят.

— На выступлении в «Вечернем Урганте» Айгель заметно нервничала, как многим показалось. Сейчас, спустя полтора года, уже не так волнуетесь на подобных мероприятиях?

Айгель: Подобных мероприятий у нас не было. Хотя нет, были лайвы на MTV, на других каналах, но это другой масштаб. Когда на «Урганта» нас позвали, у нас репетиций-то толком не было, несколько концертов было сыграно всего. Сейчас легкие накачались, чтобы держать концерты по два часа. Я не репетирую почти, нет времени совсем — или вокал пишу и монтирую, или мы на концертах где-то. Ну то есть я типа репетирую во время записи песен — 500 раз записываю песню у микрофона за день, и вот я ее выучила. И вокруг концертов репетируем пару дней новый материал. То есть это был авантюризм — идти на «Урганта»: как артист я не была готова к этой площадке, если рассматривать это выступление как «вот смотрите как я умею фокус-покус быстро читаю три минуты не дышу». Но у нас же другой месседж: слишком много скилла в нашем случае может убить песню, если ее зарепетировать, искренность высказывания размажется — это станет эстрадным номером. А мы не делаем эстрадных номеров, и я не артист. Мы — что-то другое: мне хочется так думать.

Илья: По-моему, все отлично получилось, мне все нравится. Меня устраивает.

Айгель: Ну, агрессивненько вышло. Один из самых смешных комментов под этим видео — «в клипе она поет под фонограмму».

— А по собственным ощущениям в мастерстве читки под бит ты сильно прибавила? Ведь до «АИГЕЛ» ты этим не занималась.

Айгель: Тут дело не в мастерстве, а в...

Илья: …дыхании.

Айгель: Да, в дыхании: у нас очень длинные строчки во всех песнях, и нет пауз. Нет вокальных песен, где можно «тра-ля-ля» попеть как нормальный человек, подышать. Есть парочка, которые легко петь, а в основном это читки, где надо тренироваться как ныряльщику — на 20 минут дыхание задерживать (смеются). Дыхалка у меня поднялась за эти полтора года, и вокал изменился, конечно, потому что на концертах орешь так, как не орешь нигде, — я дома вообще орать так не могу, потому что у нас квартира, не в лесу живу. А когда на концертах орешь, много чего нового узнаешь про свой голос.

— В конце прошлого года по российским городам прокатилась волна отмен концертов популярных молодежных исполнителей. «АИГЕЛ» эта волна обошла стороной, но в ваших песнях, особенно с первого альбома, достаточно строчек, к которым при желании могут привязаться надзорные органы. К вам поступала какая-нибудь реакция с той стороны?

Оба: Только хорошая (смеются).

Айгель: На самом деле — забавно. Сначала приходит сообщение от оперов, типа «респект», и тут же пишут с зоны: мол, всем бараком слушаем, уважение вам. Думаю, это потому, что в системе «преступление—наказание» тот, кто ловит и наказывает, — такой же заложник системы, он не сильно свободнее того, кого поймал и наказал; оба не слепые, видят, как все устроено в этой «индустрии», и рефлексируют по этому поводу.

Илья: На мой взгляд, там не к чему докапываться — там нет ничего такого, что можно было бы рассматривать. Они же по другим параметрам рассматривают: по-моему, к кому никак не прицепиться — так это к Хаски. Это работает независимо от того, что ты делаешь.

— Согласен, у всего этого высокий градус абсурда. После всей той шумихи, которую даже президент прокомментировал, высказывались полярные мнения, но официальная позиция все же сводилась к следующему: цензура — это, конечно, плохо, но какие-то рамки ставить необходимо, иначе начнется хаос, беспредел, вседозволенность. Как бы вы это прокомментировали?

Айгель: А кто рамки должен ставить?

— Государство, органы.

Илья: Я не очень понимаю. Странно говорить о том, чтобы вводить какие-то запреты или цензуру. Есть же возрастные рейтинги — вот и вся цензура. Если песня про секс, наркотики и рок-н-ролл, то, естественно, надо ставить возрастное ограничение. Не стоит это детям рассказывать — вот и вся проблема. Нет разве?

Айгель: Я не знаю, кто тот человек, который сидит за столом и которому я доверю устанавливать рамки. Это человеческий фактор…

Мы не делаем эстрадных номеров, и я не артист. Мы — что-то другое.

Илья: Не должен быть человеческий фактор, просто механический критерий.

Айгель: Какой может быть механический критерий по отношению к тексту? Но я согласна, что возрастной ценз — прекрасный инструмент ограждения неокрепших умов от какой-то агрессивной информации; остальное — лишнее.

— Айгель, в чем главное отличие в сочинении песен на татарском и на русском языках?

Айгель: Татарский язык по-другому сконструирован, состоит из очень коротких слов, в три слога можно поместить достаточно объемную мысль, так же как в английском. Я слушаю какой-нибудь очень классный минус, который мне не хочется портить и грузить тяжеловесными словами, и у меня появляются в голове татарские слова. Часто бывает, что начинаешь на минус сочинять песню и в голове крутятся не русские слова, а английские, которых не существует, — кто-то из артистов это назвал «йогуртным английским». А у меня в голове крутиться начинает татарский, потому что он тоже очень музыкальный: один-два слога, их легко компоновать между собой, получаются емкие и минималистичные стишки.

— Решение писать на татарском — это дань родной культуре или колорита ради?

Айгель: Я всю жизнь писала на татарском и на русском, потому что это мой родной язык. Нет здесь такой продуманной типа опции.

— Работаете сейчас над новым материалом?

Айгель: До фига чего готовится. Сейчас я сижу и делаю песню, которая войдет в наш третий альбом. Уже измучилась, не могу выбрать вокал из кучи дорожек, которых поназаписывала, сижу в них тону — это самый мучительный этап для меня.

Илья: Ну да, работа кипит. Я в это время сижу и делаю другую песню, на которую Айгель голос прислала, — теперь надо собирать музыку. Мы активно работаем.

— Когда выйдет новый альбом?

Илья: Непонятно. Хотим закончить чем быстрее, тем лучше, потому что написано давно. Пока заготовки, а окончательная шлифовка занимает время.

Айгель: Тяжело работать над песней, придуманной год назад. Намного веселее записывать по горячим следам.

Ближайшие выступления «АИГЕЛ» — 6 июля на фестивале «Боль» в Москве и 7 июля на фестивале Stereoleto в Санкт-Петербурге

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!