Спасти Сенцова

Нижеследующие тексты взяты с сайта ассоциации «Новые диссиденты», созданной философом Мишелем Ельчаниновым, главным редактором журнала Philosophie Magazine. Ассоциация, возникшая в конце 2016 года и быстро получившая широкую популярность во Франции, стремится поддерживать во всем мире всех тех, кто индивидуально, открыто и ненасильственно противится репрессивным режимам, при которых им приходится жить. Ассоциация распространяет их слова, сообщает об их действиях, организует им конкретную поддержку.

Ассоциация уже давно выступает в защиту Олега Сенцова: она распространяла петиции, организовывала различные акции (например, портрет кинорежиссера был вывешен на фасаде мэрии 4-го округа Парижа — в самом сердце столицы) и обратилась с призывом к французским интеллектуалам, которые и написали тексты, вывешенные на сайте.

В их числе — Кристиан Тобира, бывший министр юстиции в правительстве Франсуа Олланда, политический деятель и писательница; Фредерик Вормс, философ, специалист по Бергсону, член Национального консультативного совета по этике; Пьер Леметр, писатель и сценарист, лауреат Гонкуровской премии 2013 года; Филипп Клодель, писатель и кинорежиссер, лауреат Премии Ренодо 2003 года, член Гонкуровской академии.

В поддержку Олега Сенцова высказывались и многие другие, в частности, писатели Эмманюэль Каррер, Паскаль Брюкнер, Джонатан Литтелл.

Валери Познер

Фредерик Вормс

Диссиденты сражаются все тем же оружием — собственной жизнью

27 июля 2018 года

У голодовки Олега Сенцова есть смысл, он обращен к нам, но сумеем ли мы его понять? Таков вопрос, стоящий перед нами ныне. И, разумеется, решительность, с которой он задан, должна заставить нас принять этот вопрос и ответить на него. Но будет ли достаточно голодовки Олега Сенцова, кинорежиссера, несправедливо заключенного в тюрьму, голодовки, которая сегодня рискует привести к его смерти, — для того, чтобы напомнить нам, сколь жизненно необходима демократия и почему бороться за жизнь Олега Сенцова значит бороться за нашу собственную жизнь и за жизнь всех людей?

Это должно было бы бросаться в глаза, однако нет ничего менее очевидного. Наше равнодушие словно достигло дна. Мы словно и не знаем больше, за что, собственно, люди борются. Мы все еще возмущаемся, по крайней мере, в глубине души, нам все еще стыдно после этого объявления о скорой смерти и будет еще более стыдно, если эта смерть действительно наступит, как часто и бывает. Мы все еще знаем, чувствуем, как это страшно и постыдно: в наших демократических странах нам еще хватает памяти, которая нам об этом напоминает. Но мы словно забыли или не решаемся больше говорить, почему это так. Мы больше не готовы защищать демократию — тогда как перед лицом былых диктатур, даже не пытавшихся скрываться, мы еще решались на такую борьбу. А как мы ведем себя хотя бы в отношении Китая, где умирает в тюрьме лауреат Нобелевской премии мира Лю Сяобо, а его жену, раздавленную этой смертью, высылают из страны? Сейчас мы видим, как та же драма повторяется вновь, но мы словно уже не понимаем, зачем ей противиться.

А вот они — знают и говорят нам об этом. Лю Сяобо, Олег Сенцов, другие диссиденты наших дней знают и говорят нам об этом. Фактически они просто сражаются за демократию, то есть за правду, за жизненно необходимую связь демократии и правды с нашей жизнью. Не случайно, что один из них — писатель, а другой — кинематографист. Они просто стремятся говорить правду и выражают свое возмущение. То, что это не нравится тиранам и даже пугает их, показательно и должно служить нам предостережением. Так почему же мы больше не верим в это? Потому что мы забыли, что такие права, как свобода слова, выражения, оппонирования, — это не какие-то абстрактные «права», сопутствующие одному лишь ультралиберальному индивидуализму, который к тому же всячески старается их подавлять. Благодаря этим правам, благодаря таким поступкам мы сегодня еще располагаем кое-какой правдой о наших драмах, наших бедствиях, нашей жизни — о таких насущных вопросах, как защита окружающей среды, война, несправедливость и так далее. А также и о настоящих источниках нашего счастья — о мире, любви, дружбе, смехе, юморе, разделяемых во всем мире и сохраняющих свою конкретность, несмотря на ложь и страх. Это-то и пытаются от нас скрыть, помешать нам даже обсуждать это. Как будто демократия ни для чего не нужна, тогда как она единственно и позволяет нам говорить.

Тоталитарные режимы сменили лицо или маску, но диссиденты, сколь угодно новые, по-прежнему сражаются за те же принципы, о которых Вацлав Гавел, когда он еще был жив, напоминал в письме к Лю Сяобо (а кто напишет сегодня Олегу Сенцову?). Они сражаются все тем же оружием — слабым, ненадежным, но громким и действенным: собственной жизнью. Своей жизнью, словом правды они на самом деле борются за нашу жизнь и за демократию, которая одна лишь позволяет жить в многообразии и правде и не бояться, как не боятся они. Ибо мужество и сила — не там, где обычно думают. Но неужели гибель Олега Сенцова должна дать этому жизненное и смертельное доказательство, которое останется в нас или, скорее, на нашей совести? Бороться за свободу, за спасение Олега Сенцова значит доказывать, что предметом политики является человеческая жизнь во всех ее измерениях: она проявляется в свободе и демократии, в справедливости и красоте, в самовыражении и искусстве, потому что без всего этого наша жизнь не только не будет человеческой, но и станет менее живой и более мертвой. За что мы боремся? А вы взгляните, за кого. И тогда мы вновь будем знать, за что.

Пьер Леметр

Обращение к Эмманюэлю Макрону

4 августа 2018 года

Как вы знаете, господин президент, украинский кинорежиссер Олег Сенцов отбывает двадцатилетнее заключение в тюрьме на севере России по обвинению в терроризме и торговле оружием. Ему вынесли этот приговор на гротескном судебном процессе вполне в советских традициях: там были и устрашение, и насилие, и приблизительные доказательства, и пренебрежение к доводам защиты, и тяжкое, торопливо назначенное наказание.

Сегодня Олег Сенцов требует освобождения всех украинских политзаключенных, хоть мы порой и забываем, что он не один в российских тюрьмах; просто именно он объявил голодовку, и от счета ее дней сжимается сердце: сегодня, когда я пишу эти строки, прошло уже больше 70 дней… вспомним, что в 1981 году Бобби Сэндс умер на 66-й.

Понятно, сколь безотлагательно это дело и сколь постыдно оно для нас — потому что мы не смогли добиться освобождения Сенцова. Мы, сотни людей во Франции и за границей, пытались оказывать давление в его поддержку. Мы пустили в ход наши перья, наши трибуны, мы говорили и писали, мы использовали все свои средства — они оказались ничтожными.

Мы с самого начала знали, что освобождение Олега Сенцова не зависит от количества и значимости петиций, каким бы авторитетом ни пользовались их авторы; мы знали, что в этом деле никакие призывы к милосердию не заставят уступить Владимира Путина — для российского лидера не поддаваться эмоциям европейцев значит продемонстрировать вновь обретенное могущество «Великой России» (а заодно и в очередной раз показать свое положение альфа-самца в международной политике). Решение проблемы не зависело от нас — кинематографистов, писателей, художников. Оно могло быть только дипломатическим. Одни лишь политики располагали достаточно эффективными рычагами, чтобы мы могли надеяться на освобождение этого человека, чье мучительное столкновение с произволом вызывает слезы — и являет нам ужасное зрелище нашего бессилия.

Вы, господин президент, не раз заступались за Олега Сенцова перед Владимиром Путиным. Издалека это заступничество могло показаться анекдотичным — каким-то дипломатическим ритуалом, совершаемым для проформы, без всякой надежды на успех. Вероятно, в реальности все совсем не так, и я не ставлю под сомнение ни вашу искренность, ни ваши энергичные действия. Я уверен, что вы старались говорить веско и убедительно.

Но вам этого не удалось.

Смерть Сенцова была бы не просто смертью решительного и мужественного человека — что уже само по себе немало. Она была бы оскорбительной для нас, доказывая, что у порога Европы можно безнаказанно и без особых последствий, не рискуя, создать дипломатический и экономический инцидент, вообще ничего не опасаясь, произвольно сажать в тюрьму и убивать интеллектуалов и художников. Мы уже столько раз стыдливо закрывали глаза на жестокости соседних держав, что теперь, когда Владимир Путин желает продемонстрировать нам свое могущество, наша слабость граничила бы с унижением.

Времени остается мало. Очень мало. Олег Сенцов может умереть со дня на день, с часу на час. Сегодня, когда над Европой витает искушение авторитаризма, добиться его спасения значило бы подтвердить, что европейские демократии не страдают ни немотой, ни безволием, ни бессилием. Можете ли вы еще это сделать?

Перевод с французского Сергея Зенкина

Кристиан Тобира

Пустели трибуны стадиона «Лужники». А в это время Сенцов…

17 июля 2018 года

Когда надежда становится религией. Или когда хватаешься за что угодно, даже за крупицу суеверия, лишь бы оттеснить отчаяние. Game over! Нас немного — да, конечно, не миллионы и даже не сотни тысяч, хотя… если бы миллионы по всему миру узнали, если бы тысячи смогли, мы бы превратились в морской прилив, в поток лавы, в горную реку, в снежную лавину, обрушились бы неудержимой бурлящей волной на пылкие чувства народа, расшевелили бы их и без труда проникли в те вены, по которым текут тяга к справедливости, влечение к доброте, внимание к другим. И мы бы сказали, каков этот кинорежиссер — с его легким идеализмом, насмешливостью, верой в будущее, несмотря на наползающую тьму; нам бы удалось остановить ход времени, прервать ход футбольных матчей, нанести удар по равнодушию — одним словом, вынудить хозяина Кремля прервать свой неустанный бег к абсолютной власти над миром, пошевелить пальцем, изобразить из себя Цезаря и помиловать доблестного отважного гладиатора, что голодает уже шестьдесят второй день.

Мы звонили во все колокола, кричали, вопили, молили до начала чемпионата мира, мы стучали, колотили, били в барабаны каждый день чемпионата — изящно, яростно, сдержанно, безоглядно, вежливо, наставительно, желчно, нетерпеливо, но без колебаний и сомнений, каждый по-своему. Мы всё понимали, мы волновались, ставили свечи, размахивали сводками новостей, просили власть имущих употребить свою власть… Если бы они услышали, если бы захотели услышать, что говорит мир, где один человек имеет подобную власть над жизнью другого…

Да, да и еще раз да… Сенцов будет на свободе, и мы возрадуемся.

Game over? Неужто нам суждено привыкнуть к этому варварству новой эпохи? Слишком оно напоминает варварство прошедших эпох…

Филипп Клодель

Владимир, оставь мне надежду тебя похвалить!

18 июля 2018 года

Наверное, все бесполезно, я знаю, но повторяю вновь и вновь. И говорю себе, что, сколько бы я ни сомневался во всем, что делаю, на этот раз я прав. Надо продолжать.

Пусть даже пока ничего не изменилось.

Ничего.

Пусть даже крики, мольбы, пламенные речи, акции, петиции, призывы, молитвы и ходатайства ни на что не влияют.

Пусть даже Олег Сенцов по-прежнему продолжает бой, а значит, приближает свою агонию.

Пусть даже тот, кто мог бы его спасти, не протянет ему руку помощи.

Надо продолжать.

Я незнаком с Олегом Сенцовым. Незнаком лично. Но разве обязательно знакомиться с людьми, чтобы они стали близкими? Разве обязательно знать их лично, чтобы понять — их дело справедливо? Чтобы знать, что смысл их борьбы намного шире, чем поставленная ими цель, увериться, что их поступок несет в себе частицу человечности, совести, свободы — того, что все мы, женщины и мужчины, призваны ревностно хранить?

В последние дни я потерял веру в природу человека: каждый день, каждый час я убеждался в равнодушии Владимира Путина; лишь в его власти было спасти ближнего своего, но он этого не сделал.

В последние дни я обрел веру в природу человека: каждый день, каждый час я думал об Олеге Сенцове, о его мужестве и стойкости, о его решимости и дальше сражаться за человеческое достоинство.

Мне горько — той горечью, какая приливает, когда нам наносят рану, сбивающую нас с ног. Если Олег Сенцов умрет, умрем мы все. Конечно, можно возразить, что это одни слова. Конечно, жизнь всех нас будет длиться, когда прервется его жизнь. Но жить мы будем с бельмом на глазах и с раной в сердце; нам не отмыть от грязи наших надежд и идеалов.

Не все смерти равноценны.

Как ни ужасно, есть смерти, чей смысл гораздо больше, чем смерть отдельного человека; они показывают, что человечество встает на колени.

Смерть Олега Сенцова — из их числа.

Сколько надежд, сколько умов слилось в мольбе, слилось воедино, чтобы его спасти. Творцы, актеры, граждане, писатели, певцы, художники, режиссеры, политики, музыканты, поэты, драматурги, скульпторы, женщины и мужчины доброй воли; сколько голосов, сколько надежд по всему миру — и все зря? Впустую? Все это ничего не значит?

До сих пор Владимир Путин глух. Он не слышит обращенный к нему крик сердец, крик свободных людей.

Наверное, мы проигрываем. Путин победит. Но правота на нашей стороне, нас и Олега Сенцова, а Путин неправ.

Олег Сенцов скоро умрет. История запомнит, что он погиб праведной смертью в праведном бою.

История запомнит и то, что единственный человек, который мог его спасти, этого не сделал. Не захотел. Имя Путина войдет в историю не как имя человека, который поднял и укрепил великую страну, а как имя того, кто обрек на смерть всех, кто встал на его пути. Имя Путина войдет в историю как имя преступника, причем преступника трусливого. Убивающего по доверенности. На расстоянии. Делая вид, что ничего не происходит. Даже не признавая своих убийств. Совершая их чужими руками, даже руками самих жертв.

Разве что в нем вдруг проснется, поднимет голову человек?

Еще не поздно.

Да.

Заклинаю его. Тогда я буду плакать от счастья.

Владимир, пожалуйста, дай мне надежду тебя похвалить! Знаю, я сам никто, но я бы это сделал, клянусь, дьявол меня побери! Провалиться мне на месте! И обещаю: завтра я выражу свою благодарность с той же силой, с какой выражаю сейчас свои боль и ужас.

Перевод с французского Ирины Стаф

Понравился материал? Помоги сайту!