Стеклянный потолок для дружеских чувств

Сегодня у нас на сайте особенный день. В течение нескольких месяцев COLTA.RU читала книги больших ученых — от Эрика Канделя до Лизы Рэндалл и Стивена Пинкера, встречалась и разговаривала с ними, выясняла, как устроен сегодня научный процесс и как сюжеты, волнующие нобелевских лауреатов, касаются нас с вами. Сегодня мы завершаем проект «Большая наука», осуществленный при поддержке «Книжных проектов Дмитрия Зимина», и выкладываем его материалы — все сразу. Благодарим коллег за эту удивительную возможность и желаем вам интересного чтения!

Обезьяны гелады живут в Эфиопии, весят как трехлетний ребенок, имеют массивную гриву наподобие львиной и огромную складку лысой красной кожи на груди, чем-то похожую на петушиный гребень. Такой среди приматов нет ни у кого больше, но это не главное, чем они интересны. 43 года назад, в 1974-м, будущий профессор Оксфорда Робин Данбар защитил про гелад диссертацию: его занимал вопрос, как устроены отношения у них в группах.

«Что касается высших приматов, со всей определенностью можно сказать, что у них бывает дружба в том же смысле, что и у нас», — говорит профессор сейчас. Про него — точнее, про «число Данбара» — чаще всего вспоминают не в связи с обезьянами, а в связи с Фейсбуком и Твиттером: развивая свои наблюдения за дружбой у обезьян, Данбар обнаружил у человеческого мозга одно неприятное свойство, которое мешает соцсетям превратить весь мир в одну большую дружную семью. С тех пор как с этими работами познакомились за пределами круга ученых-антропологов, журналы вроде Forbes или Businessweek пишут про влияние его идей на компании Кремниевой долины, а сам Данбар выпустил с десяток научно-популярных книг, одну из которых, «Науку любви и измены», в прошлом году перевели наконец на русский.

В 1974-м, в год защиты его диссертации, на пике моды была этология: альфа-самцы и гамма-самцы, импринтинг, поза подчинения — термины именно этой науки, которые сейчас чаще можно услышать на недорогих тренингах личностного роста, чем встретить в журнале Science, но тогда они были горячей темой. Хочешь объяснить поведение человека? Погляди на гусей, павианов, шимпанзе — и смело экстраполируй. Отцы этологии — Конрад Лоренц, Карл фон Фриш и Николас Тинберген — только что разделили на троих Нобелевскую премию. Философ Грегори Бейтсон изучает коммуникацию между дельфинами. Еще через несколько лет выйдет фильм о говорящей горилле Коко, которую учат выражать мысли с помощью американского языка глухих. Поэтому обезьянами занимались так же активно, как за 30 лет до того — ураном и радием.

У работ Данбара про обезьян были все шансы вместе с большей частью этологических исследований остаться в прошлом веке, если бы он еще некоторое время спустя не сделал конкретный количественный прогноз относительно людей, который в эпоху больших данных легко проверить. В 1993-м Данбар предположил, что у разных приматов, от мартышек до человека, число социальных связей не безгранично — оно упирается в потолок, зависящий от размеров неокортекса, самой новой (в эволюционном смысле) части головного мозга. Для гиббонов этот потолок — 15 особей, для орангутанов — 50, для шимпанзе — 65. И он примерно совпадает с размером групп, которыми эти приматы предпочитают жить.

Размер неокортекса у человека тоже не проблема измерить, и если подставить его в формулу, то получится 150 — то самое «число Данбара», про которое много говорят и пишут. Сначала кажется, что здесь явная ошибка. Во-первых, люди селятся в десятимиллионных городах. Во-вторых, у них есть Фейсбук с лимитом в 5000 друзей, и многим его не хватает. В-третьих, каждый знает чувство, что все знакомы со всеми.

Популярный (до такой степени, что на него ссылаются в новогоднем фильме «Елки» для семейного просмотра) способ сказать то же самое понаучнее называется «теория шести рукопожатий». Между вами и любым человеком на другом конце света, говорит эта теория, — цепочка из пяти-шести личных знакомств. А если вы — журналист, «пять-шесть» превращается в «два-три». Взяли интервью у автора биографии математика Нэша, который 20-летним студентом добился в Принстоне аудиенции у Эйнштейна, — и теперь вас и Эйнштейна разделяют два рукопожатия. Сходили на мастер-класс к фотографу М., у которого однажды случилась беседа со столетней Лени Рифеншталь, режиссером «Триумфа воли», — вот вам два рукопожатия до Гитлера.

Проблема с этой теорией одна: ни шесть рукопожатий, ни даже два не гарантируют, что вас с Гитлером или Эйнштейном хоть что-нибудь связывает на самом деле. Как и с лучшими друзьями ваших школьных приятелей. Города-миллионники — тоже слабый аргумент: социологи много времени потратили на описание защитных механизмов, позволяющих жителю мегаполиса не знать в лицо своих соседей по лестничной клетке. «Гражданское невнимание» — это когда два человека заходят в лифт и могут позволить себе не представляться друг другу, не здороваться и вообще делать вид, что другого нет рядом, все те 16 этажей, которые лифт везет каждого к себе домой.

В деревне, когда каждый знает каждого, такое вообразить невозможно — и Данбар решил сосредоточиться как раз на таких сообществах, где обстоятельства вынуждают всех быть попарно знакомыми. Средний размер деревни времен неолита — 150 человек. Манипула в древнеримской армии — 130 воинов. Английская деревня времен Вильгельма Завоевателя (это уже XI век нашей эры) — снова 150. Поселение у современных американских традиционалистов амишей и гуттеритов — это 110 человек в среднем, но происходит так потому, что, когда жителей становится 150, старейшины обычно принимают решение разделить одну деревню на две.

«Тысячу лет назад или еще раньше мы видим в точности те же самые цифры, что и сейчас. Поэтому мы думаем, что имеем дело с универсальным паттерном. И это разумно, поскольку цифры зависят от размеров нашего мозга, точнее, от размеров его передней части, а за последние сотни тысяч лет эти размеры не менялись», — говорит мне Данбар.

Дружбу мы привыкли считать вещью рациональной — в противоположность влюбленности или материнским чувствам. Там гормоны, а тут мы вроде сами выбираем себе собеседников, чтобы обсуждать Витгенштейна или последний сезон «Игры престолов». Но Данбар считает, что корни дружбы все такие же физиологические. «У нас в коже спрятана специальная система нейронов — эти нейроны реагируют на легкое медленное поглаживание. Они есть у всех млекопитающих. Такие поглаживания активируют эндорфиновую систему мозга, и люди или обезьяны переживают чувство единения».

Зачем механизм дружбы мог понадобиться эволюции? Еще в 80-е была популярна гипотеза «макиавеллиевского интеллекта». Коллективному животному обезьяне, чтобы выжить, нужно уметь строить интриги и хорошо знать как врагов, так и тех, с кем можно скооперироваться против этих врагов. В конце концов, шимпанзе — одни из самых агрессивных животных в дикой природе, волкам или медведям до них далеко. Но Данбар уверяет, что «дружба против» играет не такую уж существенную роль в социальном интеллекте — не в пример более мирные слоны и киты научились дружить независимо от приматов.

«Слоны приходят в возбуждение, когда встречают знакомых, с которыми давно не виделись, — как мы, когда не виделись с кем-нибудь три-четыре года. У дельфинов все примерно так же, но их поведение не так просто понять — их социальная жизнь проходит под водой, где мы их большую часть времени не наблюдаем». Еще у дельфинов нет возможности обнять друг друга или похлопать по плечу — но, говорит Данбар, социальных поглаживаний в их мире все равно невероятно много.

* * *

Хорошие исследования часто отвечают на вопросы «как?», «почему?» и «сколько?», но оставляют за кадром вопрос «ну и что?». О'кей, у мозга есть лимит в 150 друзей — ну и что? Забавно, но не страшно: на день рождения и так обычно зовут меньше. Тут самое время разобраться со словом friends, которое в английском словоупотреблении означает скорее знакомство, чем съеденный вместе пуд соли. В книге Данбар уточняет: 150 — все те, с кем вы общаетесь, по крайней мере, раз в год.

Прежде всего, это задает предел объему сведений о мире, доступных из первых рук. Разнообразие профессий, политических убеждений, религиозных взглядов, опыта борьбы с депрессией и опыта жизни в другой стране сводится к 150 голосам, которые вы можете соотнести с реальными, живыми людьми. Причем заметная часть этих голосов включается раз в год за праздничным столом где-нибудь посередине между разговорами о погоде и разговорами про «приходите еще». Все прочее — медиа, потребление информации, отобранной за вас кем-то еще. Неважно, живыми журналистами или алгоритмами Фейсбука, оставляющими на свое усмотрение в ленте 300 записей из 1500, написанных вашими френдами за день.

Facebook и Instagram сделали социальное взаимодействие вроде бы дешевле в смысле потраченных усилий. Оставить другу комментарий, сидя в вагоне метро по пути домой, проще, чем выбраться с тем же другом в кафе. В еще одной статье Данбара 2016 года разбирается вопрос: правда ли, что у соцсетей есть, как сформулировал сам Данбар, «потенциал пробить стеклянный потолок», который разные естественные ограничения накладывают на умение человека дружить? Короткий ответ — нет, неправда. По результатам двух свежих опросов на тему использования соцсетей, в которых участвовали три с небольшим тысячи взрослых британцев, он делает вывод, что реальный круг социальных связей в Facebook описывается все тем же «числом Данбара» (и «слоями Данбара», о которых ниже). Хотя кажется, что благодаря интернету мы можем завязать дружбу с кем угодно в любой точке мира, мы заперты все в той же невидимой клетке. Размерами она как раз с вагон метро, куда в час пик примерно 150 человек и влезает.

Если полторы сотни социальных связей — это все, что у нас есть, то к ним стоит присмотреться. «Вы должны помнить, что сеть из 150 человек образована двумя отдельными сетями. Одна часть — семья, другая — друзья, которых с вами не связывает родство. Таких только половина. Потому что семья — это, конечно, расширенная семья, с троюродными братьями и так далее, а не только семья в узком смысле», — говорит Данбар. То, что называют «числом друзей», включает и тетю из Саратова, и двоюродного брата вашей бабушки дядю Валю с его женой тетей Милой, если только вы иногда видитесь с ними на семейном празднике. Тут профессор добавляет: «И как раз семейная подсеть обычно очень стабильна и не меняется со временем».

Сеть можно нарезать на части и иначе: по слоям. 5 самых близких друзей (в том числе родственники) — это все те, на чью поддержку вы можете рассчитывать, если с вами случится эмоциональный кризис. 15 приятелей (включая первых пятерых) — ваш постоянный круг общения. 50 хороших знакомых. Границы последнего слоя как раз и охватывают все 150 социальных связей. Данбар убежден, что «слои Данбара» — такая же универсальная реальность, как и «число Данбара»: «Мы смотрели на Фейсбук, смотрели на Твиттер. Изучали поведение женщин в Бельгии и в Великобритании. У нас были данные из Бразилии».

Cамые убедительные доказательства Данбар с коллегами опубликовали в прошлом октябре в журнале Social Networks. Неназванный оператор связи из Европы (профессор до сих пор избегает говорить, про какую страну речь) открыл группе из Оксфорда доступ к обезличенной статистике шести миллиардов телефонных звонков, сделанных 35 миллионами людей в 2007 году. Как часто и как долго два человека общаются по телефону — неплохой индикатор силы отношений между ними, и ученые занялись анализом гигантского социального графа из таких связей разного веса. (В исследовании, кстати, отмечают, что, будь данные собраны позже 2007 года, когда Стив Джобс только-только презентовал первый айфон, телефонная статистика могла бы и обмануть — с тех пор мессенджеры и соцсети заменили для многих разговоры по телефону.) Тех, кому звонил в 2007 году каждый конкретный человек, Данбар поделил на кластеры — по суммарному количеству телефонного времени, которое досталось за год человеку на другом конце провода. Потом рассчитал средние размеры кластеров: первый слой — 4,1 человека, второй — 15,1, третий — 44,9. Если сравнить с прогнозом (5, 15 и 50), выходит завидное совпадение теории и эксперимента.

Сила дружбы убывает неравномерно. «60 процентов своего времени мы тратим на людей из первых двух слоев — слоя-5 и слоя-15», — говорит Данбар. И это главное объяснение, почему сильных связей не может быть слишком много. «Чтобы они оставались в вашей сети — особенно это касается близких друзей, — вам нужно часто с ними разговаривать. Играть с ними в футбол, пить с ними водку». Время — самый главный ресурс в вопросах дружбы. Будь вы популярный видеоблогер или Лев Толстой — возможно, вас знают миллионы, но у вас по-прежнему 24 часа в сутках, и их не хватит, чтобы узнать как следует тысячу, сто или даже пятьдесят человек.

«Если вы не будете все это делать, дружеские отношения охладятся. Друзья начнут дрейфовать сквозь слои сети и, возможно, совсем из нее уйдут». Как часто это происходит? «Наши данные говорят, что 40 процентов людей в сети (Данбар имеет в виду сеть из 150 знакомств вокруг одного человека. — Ред.) за полтора года перемещаются из одного слоя в другой».

«Число Данбара» и размеры «слоев Данбара» не гарантируют, что друзей у нас будет столько-то, — они, скорее, задают примерный потолок возможностей. Когда в марте этого года были опубликованы результаты опроса 5000 взрослых британцев, оказалось, что примерно каждый восьмой (13 процентов опрошенных) не имеет близких друзей вообще. А терять их как минимум вредно для здоровья. Исследование 2010 года (на его результаты опирается более двух тысяч других медицинских статей) сообщает: с точки зрения статистики активно дружить даже лучше, чем взять и бросить курить, — у благополучных в этом отношении людей резко повышаются шансы выжить. «Если им предстоит хирургическая операция в больнице, они быстрее восстанавливаются и так далее, — объясняет мне Данбар. — Мы пока не очень понимаем, как это работает. Возможно, все дело в снижении стресса».

Есть ли способ не оказаться в изоляции? «Недавно у нас было два исследования про то, как люди едят вместе и вместе ходят в пабы. В Британии паб — что-то вроде центра социальной жизни в деревне, куда каждый заходит пропустить пару кружек пива и, возможно, иногда выпить водки. И, кажется, от этого времяпрепровождения зависит, сколько друзей у вас будет. Если вы не встречаетесь с друзьями, у вас нет шансов закрепить отношения. Наконец, алкоголь сам по себе работает спусковым крючком для эндорфиновой системы — вот почему нам нравится пить в компании. В самых разных культурах алкоголь помогает завести друзей — хотя, разумеется, вы и рискуете стать алкоголиком».

Все материалы проекта:

Евгений Кунин: «Сложность — это болезнь»

Нобелевский лауреат Эрик Кандель: «Мозг — священная вещь, с ним нельзя играть»

Создатель Игнобелевской премии Марк Абрахамс — про рождение науки из внимания к мелочам

Лингвист Стивен Пинкер: «Я просто говорю, что биология важна»

Нейропсихолог Майкл Газзанига: «Я же разговариваю с вами, а не с вашим мозгом»

Физик-теоретик Лиза Рэндалл: «Ручка с бумагой играют роль»

Антрополог Пэт Шипман: «Вроде бы похожи на людей, но не люди»

Понравился материал? Помоги сайту!