Содержащее обещание благо
Чего нам ждать от ситуации с галереей «Электрозавод» и ГЦСИ?
Несколько дней назад ноздря в ноздрю произошел сбой в функционировании сразу двух художественных институций — Государственного центра современного искусства и галереи «Электрозавод». Культурное сообщество города реагирует на эти события в основном постами в Фейсбуке, но также подписанием петиции в надежде спасти первую из двух. На наш взгляд, не столько сами эти закрытия, сколько реакция на таковые является важным симптомом, очерчивающим некоторые качества этого самого сообщества и, как следствие, производимого им продукта. Очевидно, единственный звучащий в многоголосье тон — тон возбужденного негодования — не подразумевает никакой иной позиции, кроме той, что финалы эти суть зло. Мы же, не мудрствуя лукаво, скажем сразу: на наш взгляд, финалы эти — не только продуктивное, животворящее благо, но и необходимое условие обновления художественной ситуации.
При всей разнице статусов и размеров двух институций попробуем найти здесь кое-что общее и вывести закономерности. Строго говоря, разница между ними в рамках нашего рассуждения номинальна и для тематизации существующего на данный момент состояния российской художественной среды несущественна. ГЦСИ — единственная в стране институция в сфере современного искусства, последовательно осуществлявшая научно-исследовательскую и выставочную деятельность; галерея «Электрозавод» — одна из немногих в Москве самоорганизованных институций, управляемых художниками. ГЦСИ просуществовал 24 года, «Электрозавод» — почти четыре. В случае с ГЦСИ речь идет также об активной организационной работе (открытие филиалов центра в городах страны). ГЦСИ приказом Минкульта присоединяют к РОСИЗО в качестве структурного подразделения; «Электрозавод» съезжает из занимаемого галереей помещения на Электрозаводе и теперь находится в поисках другого пространства.
Сентиментальное негодование, проявленное причастными к художественной среде акторами и сочувствующими по поводу обоих событий, симптоматично. В первом случае по каждому удобному поводу встающие на либеральные позиции тяжеловесы из среды совриска возмущены перегруппировкой каналов материальной поддержки со стороны государства; во втором молодые (вкупе с некоторыми тяжеловесами) представители среды совриска расстроены тем, что привычное место субботних культурных паломничеств теперь окажется где-то в другом месте и, очевидно, каким-то другим. Как видно, в обоих случаях речь не идет о полном прекращении работы, но об ощутимой встряске, после которой — tabula rasa вместо усвоенных мышцами условий присутствия. То, что это вызывает тревогу у представителей сообщества, говорит о том, насколько расслабленно (при постоянных навязчивых утверждениях об обратном со стороны художественной среды) в последнее десятилетие происходит работа по производству культурного продукта. Другими словами, среда современного искусства оказывается не просто не готова к переменам как имманентному модусу собственной активности, но и, очевидно, сделала бы многое, чтобы таких перемен не происходило. Проблема заключается в том, что устойчивость и несменяемость системы и ее составляющих (говорим ли мы о представителях среды, имеющих внутри нее властный ресурс, или о структурах, оформляющих систему, как таковых) напрямую связана с качеством производимых ею искусства и теории. Качество это, при герметичности среды (о чем ниже) неизбежно снижающееся, в лучшем случае обречено двигаться в границах крайне узкого люфта, не имея ни внутренней необходимости, ни задачи выхода за эти границы.
Сентиментальное негодование, проявленное причастными к художественной среде акторами и сочувствующими по поводу обоих событий, симптоматично.
Немногочисленное сообщество, имеющее дело с современным искусством в России, как будто ретроспективно отрабатывающее вину своего присутствия в гомогенной советской действительности, отличает выраженная виктимность. Виктимность эта, схожая с виктимностью истерика, не дает происходить как минимум двум вещам: непредвзятому анализу собственных статуса и деятельности; осознанию себя в качестве субъекта действия. Как в случае с ГЦСИ, так и в случае с «Электрозаводом» мы видим апелляцию к некоей внешне заданной рамке (в случае с галереей это проявилось в самом начале при выборе названия, что, впрочем, одинаково проявляется во всех пространствах, образуемых на территории джентрифицированных промышленных кластеров), которая и дарит, и отнимает: и статус, и право работать, и, в конечном итоге, само существование институции. Характерно, что подобные пассионарные реакции составляют автономную ценность самой культурной деятельности: как пикеты и митинги не нуждаются в результате, так и дискурс вокруг российского современного искусства захвачен не производством продукта, но видимостью производства и вопросами удержания этой процессуальности. Так же как само присутствие на открытии выставки или внутри кураторской группы становится самоценным и в этом замыкается, так и рамка институции (статус ГЦСИ; расположение галереи) подменяет собой производимый внутри нее продукт. Если бы дело обстояло иначе и художественная среда была ориентирована на качество продукта, а не на феномен самого его производства (феномен, разумеется, конструируемый автономно от актуальных проблематик современного искусства, руководимый, скорее, оппозицией по отношению к наличному бытию нехудожественной или же академической художественной среды), акценты, очевидно, были бы смещены в область не реакции, но смысла. Акт деятельности подменяет собой ее содержание и фетишизируется; разграничение между «своими» и «чужими» становится системообразующим принципом, что напрямую связано с непопулярностью современного искусства у обывателя.
По поводу последнего тезиса, безусловно, найдется что возразить: это и политика государства, не поддерживающая современное искусство, и мощный возврат в общественный культурный дискурс советского номенклатурного искусства, и общее снижение уровня гуманитарного образования в стране. Все это так. Но вряд ли мы ошибемся, если скажем, что и сама художественная среда всячески поддерживает собственную геттоизацию. Исследования ГЦСИ и изданий вроде «Художественного журнала» откровенно лабораторны; молодые художники часто декларативно заявляют собственное отграничение от поля восприятия потенциального зрителя и концептуальные рамки, предполагающие изначальную включенность зрителя в дискурс (выход «в поля» вроде происходящего в эти дни «тихого пикета» не задается вопросом о языке, на котором чаемый диалог был бы возможен). Подобное поведение не содержит в себе обещание смерти там, где за менеджмент и популяризацию искусства берутся представители рынка, частные инициативы или само государство; в противном случае, в случае, красноречиво наблюдаемом сегодня в России, современное искусство не просто обреченно замыкается на себе, теряя рычаги контроля и управления, но и, как следствие, начинает медленно перегнивать в душной атмосфере закрытых окон.
Три тысячи — это крайне красноречивая цифра для города в двенадцать миллионов жителей и с парой серьезных институций современного искусства.
Очевидно, что подобное самоустранение в башню из слоновой кости необходимо влечет не только потерю коммуникации с внешним по отношению к художественной среде миром, но и потерю этого мира понимания. Петицию по сохранению ГЦСИ подписало на данный момент чуть более трех тысяч человек — не ошибемся, если скажем, что подавляющее большинство их является представителями среды либо непосредственно с представителями знакомыми. Три тысячи — это крайне красноречивая цифра для города в двенадцать миллионов жителей и с парой серьезных институций современного искусства. И при всех оговорках по этому поводу еще раз подчеркнем: на наш взгляд, подобная ситуация — прямое следствие политики самой среды современного искусства и производимого ею продукта.
Принимая во внимание все вышесказанное, можно с уверенностью утверждать, что на данный момент любые, именно любые — вплоть до закрытия Московской биеннале и еще более проблематичной ситуации с финансированием современного искусства, — изменения в устоявшемся в последние 15 лет порядке дел повлекут за собой освежающую волну обновления — именно в силу того, что художникам, кураторам, теоретикам и критикам, возможно, наконец придется спросить себя: что мы делаем не так? Придется, как это ни неприятно, поставить вопрос о статусе и качестве собственной деятельности и начать существовать в мире конкуренции за право заниматься тем, чем привыкли; выйти из душного пространства личных отношений и перейти в пространство отношений профессиональных; сформулировать стратегии собственной работы, чтобы не место определяло производимое художником, а, безусловно, наоборот; взять на себя ответственность за все то, чего на данный момент искусству не удается добиться в известных нам условиях, и поставить не сентиментально-непродуманный, но зрелый вопрос о причинах этого; наконец, перестать ощущать внутренне (не внешне) присущую на данный момент зависимость от обслуживающих искусство систем и пытаться выстроить систему, способную работать автономно. Именно для того, чтобы подобное смогло произойти, необходимо, чтобы все нежизнеспособное начало ломаться, а за этим наблюдающие, осушив слезы негодования, наконец огляделись по сторонам на новообразованном пустыре.
Редакция настоятельно напоминает, что ее мнение не всегда совпадает с мнением авторов.
Давайте проверим вас на птицах и арт-шарадах художника Егора Кошелева
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новости