Garage sale в Академии Штиглица

В выходные 18—20 ноября 2016 года в Академии Штиглица (Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академии имени А.Л. Штиглица) распродавали методфонды вуза. Ценники — более чем гуманные (от 300 рублей, достойную живопись можно найти за 3—5 тысяч), есть винтаж 1970-х годов и совсем свежие работы. Вырученные средства направят на развитие кафедр, причем пропорционально коммерческому успеху на выставке. В информационном сообщении на сайте академии мероприятие названо первым с царских времен традиционным «салоном» — выставкой-продажей актуального искусства. Мы привыкли ходить в творческие вузы на просмотры и выставки, видеть наглядно необходимость бюджетного художественного образования. Но храм искусства, обитель юных муз — и коммерция? За десятилетия гегемонии бюджетных денег в сфере культуры зритель отвык связывать искусство и денежную выгоду, а в 2016 году студенты и вовсе готовы отстаивать авторские права.

Под радостной новостью о возрождении «салонов» в официальном сообществе Академии Штиглица — несколько щекотливых комментариев в духе «А как насчет авторских прав?». Самое время разобраться, что такое методфонд, зачем он нужен и кто в нем хозяин — администрация вуза или все же авторы.

Фонд формируется из лучших студенческих работ, которые комиссия определяет по итогам каждого семестра. Речь идет о работах, созданных в рамках учебной программы, а не обо всей продукции молодых художников. Если после обхода на вашем холсте появилась размашистая буква «Ф», гордитесь своей работой и фотографируйте ее, потому что ее завербовали в фонд. Некоторые студенты успевают выкрасть меченую работу, если она им слишком дорога. В фондах Академии Штиглица — живопись, рисунок, графика, скульптура, монументальная и декоративная пластика, художественный текстиль, мебель и все, что создается на профильных кафедрах, вплоть до работ по дизайну автомобилей (эскизы, конечно, а не сами автомобили). Все это — пособия для будущих поколений студентов.

Вопрос об авторских правах встает ребром: все же вуз продает чужие работы без авторских отчислений, отказываясь от их методического назначения в пользу денежной выгоды. Автор идеи «салона» — и.о. ректора академии Василий Кичеджи, в прошлом вице-губернатор Санкт-Петербурга. Он как раз дает интервью телевидению, рассказывая о возрождении «салонов», когда я добираюсь до зала. Его назначение в 2015 году и последующие кадровые перестановки в академии сопровождались локальными скандалами в среде студентов и выпускников вуза. На камеру Кичеджи говорит, что на выставке представлены образцы несовершенного студенческого мастерства, в то время как работы преподавателей стоят значительно дороже. «Несовершенное мастерство», однако, оформили в багет и дополнили ценниками.

Студенты к «распродаже» относятся неоднозначно. С одной стороны, продажа работы греет тщеславие, ведь в фонде она может годами собирать пыль. С другой стороны, звучат робкие возражения: «А как же дипломы?» И как все-таки быть с авторскими правами? На подобные комментарии бывших студентов представители академии отвечают твердо: «Все установленные законодательством РФ исключительные права на продукцию, изготовленную во время учебного процесса, принадлежат академии».

Если после обхода на вашем холсте появилась размашистая буква «Ф», гордитесь своей работой и фотографируйте ее, потому что ее завербовали в фонд.

«По действующему законодательству, автором является то лицо, которое создало произведение своим творческим трудом (п. 1 ст. 1228 ГК РФ), — комментирует ситуацию юрист по интеллектуальным правам Иван Бардов. — Лица, которые оказывали финансовое, техническое или иное содействие, как академия в данном случае, не являются авторами или соавторами. Комплекс авторских прав изначально возникает у автора. Самым экономически важным из них является исключительное — имущественное. И такие права могут быть переданы (отчуждены) только в определенных случаях, например, при заключении договора об отчуждении исключительного права либо возникают у работодателя в том случае, если их выполнение предусмотрено трудовой функцией работника. При этом студенты не являются работниками академии, и если они не передавали исключительное право на произведение, не заключали с академией лицензионных договоров, то академия вправе использовать произведения только в предусмотренных законом пределах. Например, использовать в учебных целях согласно п. 1 ст. 1274 ГК РФ». Юрист подчеркивает, что в 90% случаев нарушения авторских прав студентов никаких договоров они не подписывают. А если подписывают — то это не договор о передаче исключительного права.

Студенты Академии Штиглица никаких документов не подписывали. Таня Янчурова с факультета монументально-декоративного искусства уверенно сказала, что им даже лекцию читали об авторском праве и академия может забрать и продать студенческие работы. Преподаватель академии Александра Романова назвала частичную продажу фондов необходимым кровопусканием. По ее словам, каждый год уместить новые работы в помещения все сложнее, от чего-то — например, крупной мебели — приходится отказываться. А часть работ сами студенты сжигают во дворе академии, потому что их негде хранить. «Каждый год после сессии полыхают костры из работ, которые негде хранить, а лучшие уходят в фонд, где пылятся, их даже не достать, чтобы показать студентам», — говорит Романова. Дьявол, как известно, в мелочах. Еще одна двусмысленность — в снабжении студентов материалами. Пообщавшись с выпускниками 1990-х годов, я поняла, что 20—30 лет назад академия обеспечивала студентов материалами. При таком раскладе казалось естественным, что учебные работы принадлежат вузу. Сейчас вуз явно не покрывает все затраты студента на сырье.

«Распродажа из методфонда может означать многое: непрофессионализм, бедность, рачительность, смену художественно-педагогических ориентиров, слабость школы, — считает заведующий сектором образовательно-информационных технологий Русского музея Алексей Григорьевич Бойко. — В методфонде находятся лучшие — образцовые! — по исполнению учебные работы. Они не обязательно выражают творческую индивидуальность студента, вовсе не всегда в них запечатлен художественный образ, а вот шаги в освоении мастерства в них должны быть налицо. Почему же с ними расстается академия? Первое, что приходит в голову, — они перестали быть образцовыми. Такое возможно, если раньше учили одному, а теперь другому, если прежняя школа сдала свои позиции».

Часть работ сами студенты сжигают во дворе академии, потому что их негде хранить.

Но время вникать в такие сложные материи у руководства вуза едва ли было. От идеи до выставки-продажи прошло всего две-три недели, рассказывает мне руководитель департамента внешних связей Академии Штиглица Алексей Абакумов. «В течение многих лет в стенах академии не было таких мероприятий, — говорит Алексей. — Наши студенты и преподаватели выходили со своими работами на разные общегородские ярмарки, но реализации работ из фондов кафедр не было». Выбор работ, которые можно продать, а также их оценка и вся материальная ответственность легли на кафедры. «Все эти работы — по сути, упражнения, многие из них типовые, так что выбор у кафедр большой», — продолжает Алексей. Финансовый вопрос важен: в академии — нехватка оборудования, недостаточный уровень зарплат, кафедрам нужно обновлять материальную базу.

Роковая «Ф» есть и в Институте имени Репина Академии художеств — главном антагонисте Академии Штиглица. Речь идет не только о локальных «терках» — головной институт академии несет иную традицию, он настаивает на усвоении академических принципов и довольно консервативен, за счет чего и сохраняется академическая школа. «Репинка» старше «Мухи» (Академия Штиглица до 1994 года называлась Мухинским училищем) и, как принято считать, не дает юным художникам самовыражаться, заставляя штудировать предмет. Но и там студенты уносят с просмотров работы, рекрутированные в фонд, и там методфонды переполнены. И поскольку Академия художеств — все же главный художественный вуз страны, встает вопрос: последует ли она за веянием «возрождения салонов»?

Комментировать деятельность коллег из Академии Штиглица ректор Института имени Репина отказался, а к своим фондам отнесся трепетно. «В принципе — это не запрещено, — прокомментировал Семен Михайловский продажу работ из методфондов. — В Министерстве культуры обсуждали такую возможность. Да, в нашей академии когда-то была факторская, там осуществлялись продажи художественных произведений. Да, это мировая практика. Молодые художники сейчас вызывают интерес не только в Лондоне. Я видел, как продаются работы учеников Филадельфийской академии художеств, интересовался условиями, механизмами. Возможно, в будущем мы займемся коммерческими выставками в пользу учреждения, в пользу студентов. Но горячиться не следует. Что касается фондов, то тут надо быть крайне осмотрительными. К слову, недавно один экстравагантный итальянский мэр предложил распродавать музейные вещи, чем вызвал бурю гнева».

Больше всего задевает непохожесть «салона» в Академии Штиглица на то, что мы представляем, читая «Салоны» Дидро, например. Казалось бы, это традиционная модель продажи искусства, но настораживает странный дух гараж-сейла или «ярмарки мастеров», которые летом в Питере в каждом втором дворе. Среди парадного интерьера, разноцветного мрамора видишь, как продается еще не созревшая самобытность, сочное и доброе студенческое искусство, и само собой думается: неужели ничто не вечно? Ведь заветная буква «Ф» на бумаге для каждого из авторов четырех десятилетий была билетом в вечность, признанием их «упражнения» искусством. Или такое восприятие — только мое и, по сути, ненужный барьер, доставшийся вместе с дипломом об академическом образовании? В царские времена такие распродажи случались дважды в год. И сейчас идея сработала — мои коллеги-журналисты уносили с выставки стопки живописи, вынося имена студентов-мухинцев за пределы вуза.

Понравился материал? Помоги сайту!