Между ангелом и бесом

Программа ретроспективы, приуроченной к 80-летию Бруно Ганца, разбита на две части. Первая пройдет с 19 марта по 20 апреля и будет посвящена фильмам, снятым в прошлом столетии. Вторая часть намечена на осень: с 22 октября по 26 ноября в Третьяковской галерее покажут картины XXI века. Предполагается, что в осенней сессии примут участие гости из Швейцарии, работавшие с актером. О Бруно Ганце как о проводнике между божественным и демоническим рассказывает Ксения Реутова.

По воспоминаниям режиссера Вима Вендерса, работа над фильмом «Американский друг» началась с потасовки. Исполнители главных ролей Деннис Хоппер и Бруно Ганц возненавидели друг друга с первого взгляда. Конфликт быстро перешел в острую фазу. Ганц отвесил Хопперу пощечину, тот ответил коллеге хуком в подбородок. Было много крови. «В тот момент я Деннису страшно завидовал, — признался Ганц много лет спустя в интервью. — Он прибыл прямиком из Манилы, со съемок “Апокалипсиса сегодня”. Он носил ковбойскую шляпу, постоянно рассказывал про Брандо и имел потрепанный вид».

Это описание мало отличается от того, что зрители и сейчас могут увидеть на экране. В «Американском друге» Хоппер играет афериста и убийцу Тома Рипли, любимого героя детективов Патриции Хайсмит. С его подачи киллером становится и персонаж Бруно Ганца — умирающий от лейкемии владелец багетной мастерской в хмуром Гамбурге. Но если в случае с Хоппером между героем и исполнителем роли легко поставить знак равенства (это, конечно, был типичный тайпкастинг, выбор актера по типажу), то перевоплощение Ганца — чистая магия. Картину Вендерса можно трактовать как двойное сновидение: сон о смерти и сон об Америке, стране, в которую немецкий режиссер с детства был заочно влюблен. Багетчик, сыгранный Ганцем, входит в это сновидение и полностью преображается, доказывая, что под воздействием силы кино даже скучный усатый бюргер может стать хичкоковским «незнакомцем в поезде».

С Хоппером он, кстати, быстро помирился. Прокутив целую ночь в кабаках Репербана, актеры уже на следующий день явились на площадку вместе и до конца съемок вели себя как лучшие друзья. Название фильма — в том числе отсылка к этому инциденту.

Понять, чему завидовал Ганц, легко. В отличие от коллеги-американца, в его внешности и поведении никогда не было ничего экстравагантного. Он был родом из рабочей семьи. Отец швейцарец, мать итальянка. Оба мечтали, чтобы сын получил «нормальную» профессию. А он с любой учебы сбегал в театр. В 19 лет дебютировал в кино, сыграв эпизодическую роль в криминальной комедии «Господин с черным котелком». Еще через год уехал из сонной Швейцарии в Западную Германию — страну, в культурной жизни которой в тот момент как раз начали происходить интереснейшие события. В 1962 году в Оберхаузене молодые кинорежиссеры подписали знаменитый манифест, провозгласивший смерть «папиного кино». В 1966-м свой первый театральный спектакль поставил Петер Штайн.

К родившемуся в конце 60-х Neuer Deutscher Film («Новому немецкому кино») Бруно Ганц имел непосредственное отношение. Первую главную роль на большом экране ему подарил Харо Зенфт, инициатор Оберхаузенского манифеста. Их «Плавный ход» был одним из шести фильмов, финансировавшихся по новой схеме — через попечительский совет, созданный специально для поддержки молодых кинематографистов. В картине Зенфта конфликт отцов и детей, столь актуальный для Западной Германии тех лет, уже вставал в полный рост. По сюжету молодой инженер, получивший условный срок за драку с неонацистом, влюбляется в дочь богача. Неожиданно его карьера в небольшой электротехнической компании начинает идти вверх: парня повышают до начальника отдела и дают зеленый свет его проектам. Он радуется, не подозревая, что эти успехи — результат протекции будущего тестя.

Финал фильма Зенфт оставил открытым. Инженеру Бернхарду, герою своего времени, предстояло выбрать один из двух вариантов: смириться с обстоятельствами, стать конформистом или сопротивляться, теряя любовь и обеспеченное будущее. Все сколько-нибудь талантливые творческие люди из Западной Германии в ту эпоху выбирали второй путь.

«Плавный ход» — редкий шанс увидеть Ганца в юности. Он же не всегда был «дедом из “Бункера”». В картине Зенфта у него густая шевелюра, смешные оттопыренные уши, мальчишеская улыбка. Сразу понятно, что могла найти в нем Роми Шнайдер, с которой в начале 70-х у Ганца был короткий, но бурный роман. Увы, в кино в то время он снимался мало. Куда больше его занимала театральная сцена. Ганц играл в Геттингене, Бремене и Цюрихе, а в 1970 году вместе с Петером Штайном оказался в западноберлинском «Шаубюне», который через несколько лет превратился в самый радикальный театр Западной Европы.

Его следующая знаковая роль — это уже 1976-й. Француз Эрик Ромер экранизировал на немецком языке новеллу Генриха фон Клейста «Маркиза фон О». Персонаж Ганца, русский граф, спасает от изнасилования вдовствующую маркизу, дочь местного коменданта. Через некоторое время героиня обнаруживает, что беременна, но не может понять, как это случилось, ведь надругательства не было. Граф, одетый в белоснежный мундир, тем временем является в дом коменданта и просит ее руки. Задолго до Вендерса мэтр французской «новой волны» увидел в Ганце падшего ангела — образ, с которым актер потом войдет в историю кино.

Еще нагляднее его удивительная способность переключать регистры, мгновенно переходить со светлой стороны на темную показана в «Носферату» Вернера Херцога. Взявшись за ремейк классического фильма Мурнау, режиссер поменял финал. У него зловещий кровопийца (Клаус Кински) тоже погибает, но его место занимает несчастный агент по недвижимости Джонатан Харкер в исполнении Бруно Ганца. «Запри окна и двери до прибытия полиции и приведи мою лошадь, — командует он служанке. — У меня много дел». Кривоватая хищная ухмылка, обнажающая клыки, не оставляет сомнений в серьезности его намерений.

Далеко не со всеми режиссерами он ладил. «Для него существовал только Кински, — говорил Ганц о Херцоге. — Они были единым организмом — это, знаете, как симбиоз в биологии». Он не снимался у Фассбиндера, ключевого автора «Нового немецкого кино». После «Шаубюне», где коллективу позволялось участвовать в принятии важных решений наравне с худруком, Ганц никогда бы не смог привыкнуть к авторитарной манере главного немецкого enfant terrible. Фолькер Шлендорф, в начале 80-х снявший фильм «Фальшивка» с Бруно Ганцем и звездой Фассбиндера Ханной Шигуллой, рассказывал, как сложно им было найти на площадке общий язык — они не сходились даже в мелочах.

При этом он был идеальным партнером. Не подавлял, умел уходить на второй план, не боялся, в отличие от множества современников, выглядеть недостаточно мужественным рядом с сильной женщиной. В фильмографии Ганца хватает картин, в которых его герою отводится скромная роль бывшего мужа или любовника. А блистают в них актрисы: Эдит Клевер в «Маркизе фон О» и «Женщине-левше», Личия Мальетта в «Хлебе и тюльпанах», Изабель Аджани в «Носферату: призраке ночи», Кристин Скотт Томас и Патриша Кларксон в «Вечеринке».

После выхода «Неба над Берлином» Вендерса, где Ганц сыграл ангела Дамиэля, который бродит по разделенному стеной городу и подслушивает мысли его жителей, на него начали оглядываться в самолетах. И дело было не только в радостном узнавании. Пассажиры воспринимали его присутствие в салоне как гарантию безопасности. Однажды он услышал, как мама утешала плачущего ребенка: «Смотри, вон в том ряду сидит ангел».

Интересно, что подумали все эти люди полтора десятилетия спустя, когда Оливер Хиршбигель утвердил Ганца на главную роль в «Бункере», фильме о последних днях жизни Адольфа Гитлера. Сейчас, когда знаменитая сцена-мем с распеканием нерадивых генералов по любому инфоповоду стала частью сетевой культуры, трудно поверить в то, что многие зрители и критики приняли картину в штыки. Подарить самому страшному человеку XX века лицо печального берлинского ангела — это ли не кощунство? Ганца и Хиршбигеля обвиняли в том, что они решили «очеловечить монстра». До «Бункера» Гитлера в немецком кино и не существовало. Он мог появиться портретом на стене, мрачной тенью, голосом, но никак не полноценным героем. Был фильм Пабста «Последний акт» 1955 года, но его не зря снимали в Австрии с австрийцем Альбином Шкодой.

Ганц тоже говорил, что согласие на эту роль стало возможным только потому, что между собой и персонажем он мог поставить свой швейцарский паспорт. На него не давило бремя коллективной вины, он не чувствовал себя представителем «поколения Освенцима», восставшего против отцов-нацистов. В нем не было ярости. Его актерскую суть Хиршбигель уловил очень точно. С Ганцем не страшно спускаться в ад, в любом его герое, даже в самом жутком, всегда остается что-то человеческое, дающее надежду на невозможность торжества абсолютного зла. Уже после «Бункера» его талант проводника в преисподнюю использовали еще два режиссера. Ларс фон Триер сделал Ганца Вергилием, который ведет к бездонной огненной пропасти маньяка из «Дома, который построил Джек». А Терренс Малик увидел в нем современную версию Понтия Пилата: в «Тайной жизни» Ганц играет судью, который подписал смертный приговор австрийскому мученику Францу Егерштеттеру, казненному за отказ принести присягу Гитлеру.

С дьяволом актер встречался и на театральной сцене. В 2000 году он сыграл Фауста в мегаломанском проекте Петера Штайна. Режиссер поставил по трагедии Гете спектакль, который длился 21 час и шел на протяжении двух дней. Из оригинального текста не было удалено ни слова, Ганцу нужно было выучить 12 110 строк. Подготовке этого спектакля посвящен вошедший в ретроспективу документальный фильм «Бруно Ганц. То, что осталось позади». Там показывают только репетиции, но это, пожалуй, и есть самое интересное. «Как ты зовешься?» — спрашивает Фауст у Мефистофеля и в ответ слышит незабвенное: «Часть силы той, что без числа / Творит добро, всему желая зла». Фауст Ганца не пугается этого признания. Фауст Ганца смеется, словно уже подозревая, что бессмертная душа его, даже пройдя через падение, злому духу все равно не достанется.

Понравился материал? Помоги сайту!