«Было так странно, когда на “Кинотавре” сказали: “Что этот фильм делает у нас в конкурсе?!”»

В российский прокат выходит второй фильм Ангелины Никоновой, эмигрантская комедия «Велкам хом». Действие фильма происходит в Нью-Йорке, герои — сплошь европейские эмигранты, лингва франка — английский со всеми возможными акцентами. Намеренная легкость и необязательность этого ромкома (все герои пытаются не просто изменить свое социальное положение, но и наладить сексуальную жизнь) составляет невероятный контраст с шокирующей брутальностью дебюта Никоновой, фестивального суперхита «Портрет в сумерках». Ангелина и ее соавтор (и исполнительница главной женской роли) Ольга Дыховичная объясняют, почему эта расслабленность — всего лишь рекогносцировка перед следующим боем.

— Если мне не изменяет память, «Портрет в сумерках» был снят за какую-то смехотворную сумму — что-то порядка 20 тысяч долларов. А каков общий бюджет «Велкам хом»?

Ольга Дыховичная: Съемочный — около 300 тысяч долларов, а со всем постпродакшеном, включая затраты на дистрибуцию, — около полумиллиона.

— В фильме есть госденьги?

Дыховичная: Да, нам удалось получить финансирование Минкульта на завершение картины: на работу с монтажом, небольшую досъемку и работу со звуком.

— Стали бы вы подавать заявку на государственное финансирование в нынешней ситуации?

Дыховичная: Конечно. Мы ее и подали — следующим нашим проектом будет экранизация «Тридцатой любви Марины» Сорокина.

— Это неожиданный ход!

Дыховичная: Ну мы пока просто подали заявку — чтобы коллеги из министерства ознакомились с материалом: мне кажется, им будет полезно почитать Сорокина.

Ангелина Никонова: И киноверсия все-таки будет сильно адаптированной, переработанной.

— То есть с цензурными купюрами?

Дыховичная: Нет — на уровне сценария ненормативная лексика допустима: это же все не публично будет зачитано.

— А в фильме?

Дыховичная: Зависит от контекста. Я понимаю позицию Наташи Мещаниновой и Лены Степанищевой (режиссер и продюсер фильма отказались вырезать ненормативную лексику для получения прокатного удостоверения. — Ред.), «Комбинат “Надежда”» — замечательная картина, и я ее тоже совсем не представляю себе без мата. Мат в ней мне нравится.

Никонова: Там он абсолютно на месте.

Дыховичная: В режиссерской версии картины «Велкам хом» тоже присутствует несколько матерных выражений, но в прокатной версии их нет, и, мне кажется, картина ничуть не пострадала от отсутствия ненормативной лексики.

Никонова: Мы творчески подошли к этому вопросу и просто нашли эквиваленты нецензурным выражениям.

Дыховичная: Нам важно, чтобы картину увидели, и она ничего не теряет без мата. Возможно, каким-то зрителям мат даже мешал бы воспринимать фильм. Но я действительно уважаю позицию людей, которые не хотят выкидывать из своей песни любимые слова.

— В последние несколько месяцев все чаще раздаются призывы вообще отказаться от минкультовского финансирования — но звучат они в основном из лагеря критиков, а не режиссеров. Как по-вашему, возможно ли отказаться от денег Минкульта и при этом продолжать снимать?

Дыховичная: Что такое финансирование Минкульта? Я к этим деньгам не отношусь как к личным средствам господина Мединского. Это деньги налогоплательщиков, наши с вами. И я знаю, откуда казна собирает эти деньги. Я же плачу налоги: за автомобиль, за квартиру, за дачу. Это не сакральное золото, поступающее прямо из Кремля; это деньги, заработанные и вложенные в казну государства в том числе и мною, я — тот самый зритель, который смотрит такие фильмы, и я имею право требовать и брать у государства деньги на это кино. Тем более что бюджеты, которые берет авторское кино, в десятки раз меньше тех, что государство дает на какие-нибудь патриотические киноленты.

Никонова: Тут же проблема в том, что сейчас не важно, поддерживает Минкульт картину или нет, — все равно продюсерам потом приходится сталкиваться с получением прокатного удостоверения.

— Да, теперь действуют два фильтра: сперва этот непонятный экспертный совет, который там что-то втемную решает...

Дыховичная: Да они сначала решают всветлую, а потом…

Никонова: …уходят в тень (минута грустного молчания).

— У «Велкам хом» уже есть международные дистрибьюторы?

Дыховичная: Нет. В этот раз мы решили «самокатом».

Никонова: У нас теперь международный «самокат». То есть у нас есть российский прокатчик — Максим Кузьмин, «Утопия Пикчерз». Но нам интересно исследовать поле международного кинопроката и посмотреть, насколько возможно в сегодняшней ситуации попасть в кинотеатры и продать картину на VOD.

— Вы действительно рассчитываете на VOD, на то, что это принесет какие-то ощутимые средства?

Никонова: Я бы задала встречный вопрос: а вы думаете, работа с сейлз-агентом принесет ощутимые средства? У прокатчиков очень много трат, а здесь мы стараемся тратить экономно, как уже привыкли.

Дыховичная: Мы посмотрим. Эта схема еще не проверенная, так что расскажем вам все через полгода.

— Но вы рассчитываете скорее на VOD или все-таки на фестивальный прокат — как в случае с «Портретом в сумерках»?

Дыховичная: Мы рассчитываем и на фестивальный, и на точечный прокат в определенных кинотеатрах Лос-Анджелеса, Нью-Йорка и других городов Америки.

Никонова: Мы решили работать не с сетевыми кинотеатрами, а точечно. У «Велкам хом» есть совершенно беспроигрышная понятная аудитория — русскоязычные эмигранты.

— А вы с самого начала снимали фильм как... эмигрантский? В Сочи, к примеру, он выглядел совершенно как заморский гость — у него такой отчетливый санденсовский акцент, абсолютно не кинотавровский.

Дыховичная: Ну подождите... Все-таки это русское кино российского режиссера, рассказывающее в том числе о русских людях, живущих в Нью-Йорке. Оно действительно не совсем похоже по киноязыку на то, что привыкли видеть на «Кинотавре». Но мне кажется, что это как раз та цель, которую преследует Ситора Алиева, приглашая и сталкивая в сочинском конкурсе разное кино, в том числе и документальное. Теперь дух «Санденса» проник и на «Кинотавр»!

Никонова: На самом деле я считаю «Велкам хом» абсолютно русской картиной. Она несет какие-то мои интонации и мое самоощущение, звучит так же, как звучу я. Я не слышу там акцента, я не слышу нероссийской интонации. Было так странно, когда на «Кинотавре» сказали: «А что этот фильм делает у нас в конкурсе?!» Мне даже обидно, неприятно, когда меня называют нероссийским режиссером. Я считаю себя абсолютно русским человеком, не американкой. На главные роли я искала актеров-неамериканцев. Американцы для этой истории работают фоном. И я настаивала, чтобы у Ольги был язык с сильным русским акцентом. То есть я совершенно не пыталась снять американскую картину.

— И тем не менее «Велкам хом» прямо вызывающе идет против существующей российской киноповестки, которая сводится к таким вечно актуальным тут темам, как социалка, «как страшно жить» и т.д.

Дыховичная: Ангелина сделала это намеренно.

Никонова: Да, но когда я иду, я не думаю, иду ли я против течения или по течению, я просто иду. И желание сделать вторую картину в другом тоне, в другом настроении и, по сути, другого жанра идет от моего твердого намерения не попадать в любую нишу, будь то артхаус или глубокая драма. Я смотрю разные фильмы, мне нравятся разные фильмы, и мне интересно делать разные фильмы.

— А в чем опасность попадания в нишу?

Никонова: Тесно мне, я задыхаюсь. Мне неинтересно.

— А вы не боялись попасть в другую нишу — в нишу эмигрантской прозы?

Никонова: Если я не боялась проигнорировать зрительские ожидания от второй картины, то попасть в эмигрантскую нишу я не боялась и подавно. У меня не было цели сделать фильм об эмигрантах, это фильм не об эмигрантах, а о современных людях. Статус эмигранта здесь очень символичен, потому что проблемы, с которыми сталкиваются разные герои, — это их индивидуальные конфликты. Эмигрантская участь действительно тяжелая, и есть много очень драматичных картин об эмигрантах, но мне давно хотелось снять кино о почти счастливых людях. «Велкам хом» — это исследование мира, где вроде как все есть для того, чтобы ощущать себя полноценно счастливым, но хочется чуть-чуть больше. Мне кажется, вот это состояние почти счастья — бич современного человека. Все это связано с представлениями об успехе, которые проецируют СМИ. Как правило, главная составляющая этого успеха — быть «богатым и знаменитым». Хотя вот для героини Ольги счастье — это семейное счастье, и она об этом прямо говорит. Также мне было интересно сделать фильм, где главный герой — мужчина, и исследовать его конфликты. Один из распространенных конфликтов взрослого, ответственного человека — это разрыв между долгом семьянина и личной мечтой, личным счастьем, удовлетворением своих социальных потребностей.

Дыховичная: Если посмотреть на тот Нью-Йорк, который снят, то это совсем не эмигрантский Нью-Йорк, не гетто, не Куинс, не Брайтон-Бич. Это просто большой город, и если у зрителя с ним связаны какие-то сентиментальные переживания, то он быстро узнает Нью-Йорк в картинке. И запах Нью-Йорка там есть. Но такая же история могла происходить и в Москве.

— Но «Велкам хом» для вас скорее фильм-пауза? Так сказать, антре перед следующим серьезным блюдом?

Никонова: Да-да. Драматические киновысказывания не могут быть рождены просто из головы. «Портрет в сумерках» был написан Ольгой, но он настолько попал в меня, вызвал во мне столько сопереживания и героям, и истории в целом... Во мне накопилось многое, о чем хотелось кричать, это был такой кинокрик, а даже не киновысказывание. Но выжимать из себя очередное драматическое высказывание глупо: либо получится нечто конъюнктурное, на злобу дня, либо не получится совсем. Следующая картина («Тридцатая любовь Марины». — Ред.) будет действительно серьезной драмой: так получилось, что мне снова есть о чем прокричать.

Дыховичная: «Велкам хом», несмотря на легкость жанра, — довольно трудное кино: для многих режиссеров вторая картина, безусловно, одна из самых сложных. Это как прыжки с парашютом — второй всегда сложнее, чем первый, потому что ты уже представляешь себе, с чем придется столкнуться. Было бы достаточно просто пойти по пути успеха «Портрета в сумерках» — и трудно было рискнуть и уйти в легкий жанр, который точно вызовет скептическую реакцию критиков, людей, любящих «Портрет в сумерках» и ждущих радикального высказывания. При этом «Велкам хом» — картина некоммерческая, картина, снятая независимым режиссером, который в том числе не хочет зависеть от фестивалей, от приглашений на фестивали. Это сложно — если с первой картиной ты попал на Венецианский фестиваль, то вторую ты уже вроде бы должен делать с прицелом на Канны.

Никонова: Я не хотела стать заложником ситуации, где мною движет расчет на участие в конкурсе того или иного фестиваля. Это неверно для профессии, мне кажется.

— То есть вы с самого начала сознательно шли на снижение драматического накала. А что возникло раньше — эта ваша интенция или история, которая, насколько я понимаю, подсмотрена в реальной жизни?

Никонова: Интенция. Я помню, мы были в Роттердаме с «Портретом в сумерках», смотрели какую-то, по-моему, исландскую, очень оторванную, свободную картину, и я поняла, что мне очень приятно просто улыбаться и смеяться.

Дыховичная: Роттердам в этом смысле помогает, потому что там нет таких глубокомысленных требований к режиссеру, от него не хотят высказываний о мире в целом. Там фестиваль наполнен историями разного масштаба, и та свобода, с которой люди обращаются с киноязыком, вдохновляет. В Роттердаме Ангелина решила, что вторая картина будет другой.

Никонова: Что же касается истории, то у нас каждый герой — это собирательный образ, и даже история актера Карена Карагуляна, сыгравшего актера Бабкена, подверглась серьезной художественной переработке.

— То есть Карен не работает в магазине ковров?

Дыховичная: Нет, он работает в большом магазине интерьеров. И он уже big boss! Но при этом он состоявшийся актер, недавно снимался у Мэтью Барни. Он очень избирательный, у него нет никаких проходных халтур. И он экспериментирует.

— Что сейчас происходит с фестивалем «2morrow» (в этом году фестиваль не получил госфинансирования и оказался под угрозой срыва. — Ред.)?

Никонова: Ну мы-то сами готовы. Кураторы на низком старте: европейские, азиатские, американские. Наша команда бьет копытами, играет мышцами на лице. Все, мы заряжены.

Дыховичная: На самом деле, благодаря нашему открытому письму и ответной реакции мы поняли, что фестиваль нужен. Он нужен не только зрителям как площадка, где можно посмотреть новое кино: он нужен еще и нашим коллегам как инструмент интеграции с европейскими сообществами. Я понимаю, конечно, что эти слова сейчас скорее снижают наши шансы получить господдержку, потому что «мы — не Европа», но все-таки... Я надеюсь, что у нас все-таки европейские ценности, которые нас, нормальных людей, объединяют со всем миром. Так что мы не сдались и стали действовать дальше. Появились друзья, готовые помочь нам искать и финансирование, и какие-то дополнительные ресурсы — площадки, техническое оборудование. Поэтому я надеюсь, что в конце ноября мы что-то все-таки сделаем. Мы еще сами не понимаем, каков будет бюджет, что это будет за формат, сколько дней фестиваль продлится... но мы точно нацелены на то, чтобы провести «2morrow». Рассматриваем даже вариант фестиваля в рамках другого киномероприятия. Каждый год у нас есть какой-то эксперимент то с программой, то с кураторами. Будем экспериментировать и с форматом.

Никонова: Мы не готовы на то, чтобы пропускать год. Мы не готовы останавливаться, но понимаем, что скорее всего даты сдвигаются. Фестиваль — ежегодное событие и должно оставаться таким.

P.S. Сделать так, чтобы фестиваль 2morrow прошел и в этом году, можно, поучаствовав в его краудфандинговой кампании на Planeta.ru.

Понравился материал? Помоги сайту!