26 июня 2017Медиа
346

Кофе, сэр!

Олег Кашин считает, что Стоун снял о Путине эффектное кино

текст: Олег Кашин
Detailed_picture© Showtime

Путин должен войти в комнату по команде режиссера, но Стоун командует: «Экшн, экшн!» — а Путин не появляется. Стоун сердится: «Экшн! Как по-русски будет “экшн”?» — и переводчик, странно изгибаясь всей фигурой, переводит: «Мы начинаем съемку, Владимир Владимирович».

Трудности перевода — да, разумеется, и разумеется, что это перевод не с английского на русский, а с человеческого на кремлевский. Собственно, главное свойство фильма — кажется, впервые в истории между собой непосредственно взаимодействуют две эти великие культуры. Одна — голливудская, сформировавшая в том числе самого Путина в восьмидесятые-девяностые, и другая — кремлевская, которую еще называют византийской и на языке которой (вряд ли самому режиссеру пришло бы это в голову) со Стоуном разговаривает Путин: отозвавшись в конце концов на зов режиссера, исполнитель главной роли появляется с двумя чашечками кофе в руках — «Кофе, сэр!» — и это, конечно, классическая царская самоирония, та, с которой один легендарный герой подписывал письма к дочери «бедняк И. Сталин», а другой (и это в современном русском мире помнят все, пусть и не по Эйзенштейну), обращаясь к подданным, писал, что «царь и великий князь челом бьет». Путину явно нравится в это играть; когда в очередную встречу Стоун спрашивает: «Вы скучали по мне?» — Путин охотно подхватывает: «Да, пару раз всплакнул, но дождался». А путинское «я играл в хоккей, а устали вы» — тот случай, когда шутка становится смешной совсем не по той причине, которую имел в виду шутник.

Это кино, в котором два героя, а не один: на Стоуне в кадре там держится не меньше, чем на Путине.

Не отнять — это красивое и довольно эффектное кино; Стоун кто угодно, но не халтурщик, и если его в чем-то и можно упрекнуть применительно к этому кино — избыточной кажется четырехсерийность; стоуновского материала хватило бы на отличный полный метр, который мог бы даже что-то заработать, по крайней мере, в российском прокате, но, видимо, синдром журналиста Азара, автора многих безразмерных интервью, интернационален и непобедим.

Это кино, в котором два героя, а не один: на Стоуне в кадре там держится не меньше, чем на Путине. Бродя по большевистскому кладбищу у Кремлевской стены, где, к его удивлению, нет могилы Троцкого, Стоун зависает над могилой Джона Рида — понятно, что он видит в себе его наследника, но понятно, что проще разглядеть в нем наследника совсем других авторов, одно время регулярно приезжавших в Кремль. Знаменитое «Я хочу поставить перед Сталиным вопрос о правовом положении педерастов» Андре Жида Стоун воспроизводит буквально — ставит этот вопрос, заходя почему-то через душ на подводной лодке; ответ Путина цитировался агентствами еще до премьеры, но чего не процитируешь в новостном сообщении, что надо видеть и слышать — смущенное хихиканье и (в новостях продолжение фразы не цитировалось) вслед за шуткой казенное «Не могу сказать, что в нашем общественном сознании это приветствуется». Комментарий Стоуна — в монтаже. Слова Путина иллюстрируются кадрами хроники, которую можно примерно назвать разгоном гей-парадов: знаменитая сцена с рыжим парнем на Дворцовой площади в День ВДВ, а потом в кадре полуголый Путин в спортзале — да, можно что угодно говорить о том, что в России приветствуется или не приветствуется, но телесное часто бывает выразительнее словесного.

© Showtime

Жид и Фейхтвангер, а еще Барбюс, Роллан, Шоу и прочие партнеры ВОКСа, в порядке самообмана искавшие в сталинском Кремле альтернативу несимпатичному им западному миру; у Путина вместо них — кинозвезды двадцати-тридцатилетней давности в диапазоне от Памелы Андерсон до Стивена Сигала, и интересно, конечно, что было бы, если бы в свое время Путин читал западных интеллектуалов, а не смотрел боевики; кому бы он приносил кофе, кому бы объяснял про геев?

Вторая растиражированная агентствами заранее сценка — в ново-огаревской домовой церкви, разговор про зятьев и внуков, и в ней тоже то, чего не передашь новостным текстом: очень смущенный и, кажется, даже краснеющий Путин, преодолевающий себя, и Бог бы с ними, с внуками, тут главное вот это — на что только не пойдешь, чтобы произвести впечатление на дорогого (даже можно сказать — высокого) гостя. Это как раз и есть настоящее «Кофе, сэр». И — но там уже проще, там Путин никаких усилий не делает, действуя по привычному алгоритму работы с подчиненными, — эпизод в ситуационном центре. Глубокой ночью президент демонстрирует режиссеру свои полководческие таланты: на большом экране запускается какой-то хилый импортозаместительный аналог скайпа или фейстайма, и на другом конце линии какой-то генерал Христофоров, одетый по принесенной из МЧС моде в идиотское белое поло, испуганно докладывает, что «в установленное время будут продолжены мероприятия по развитию успеха в данных направлениях». Тут главное именно вот это — генерал Христофоров как расходный материал, нужный только для того, чтобы понравиться Стоуну. Дальше — тот самый эпизод с айфоном, над которым все уже отсмеялись.

© Showtime

Стоун на Красной площади смотрит парад в честь Дня Победы, и кадры парада идут вперемешку, 2016 год и 1945-й, на трибунах то Путин, то Сталин. Самое сильное впечатление на Стоуна производят женский батальон — Путину приятно, что Стоуну понравилось, это самое свежее нововведение — и сидящий на гостевой трибуне Горбачев. О Горбачеве Стоун спрашивает Путина, тот отвечает равнодушно — ну да, протокол его приглашает, — а Стоун не понимает этого равнодушия: «Но вы остановились, поздоровались с ним?» «Я его даже не заметил», — отвечает Путин. Кажется, Стоун понял. Вообще тема предшественников, нужная скорее Стоуну, чем Путину (это в нашей системе координат Путин есть начало и конец, западный зритель Ельцина и особенно Горбачева все-таки помнит), затрагивается максимально грубо, когда поверх всех явных домашних заготовок («Не считаю себя вправе давать серьезные оценки деятельности Горбачева и личности Ельцина») у Путина прорывается настоящее — жест кистью руки, имитирующий «бла-бла-бла»: «Горбачев поговорил и решил, что всё, но так дела не делаются». И когда Стоун спросил о пьянстве Ельцина — «То, что вы сказали, — чего греха таить, это тоже было». О прошлом Путин, кажется, действительно думает проще, чем многие: «Говорят, что Россия несет на себе родимые пятна сталинизма. Мы все несем на себе какие-то родимые пятна, ну и что?»

Сейчас понятно, что в прошлом и позапрошлом году Путин репетировал, готовился к Стоуну, несколько раз снявшись в отечественном кино о себе. Стоун использует сцены и из фильма Андрея Кондрашова о Крыме «Путь на родину», когда ракетный комплекс «Бастион» отпугивает американский эсминец «Дональд Кук», и из фильма «Президент» с Владимиром Соловьевым — очевидно, Путин сам очень дорожит тем эпизодом из 1999 года, когда в воюющем Дагестане во время застолья в штабной палатке молодой премьер, как все думают, начинает произносить тост, но ставит невыпитую рюмку на стол и говорит, что пить будем после победы.

Забавно, что Путин до сих пор считает обезоруживающим аргумент, что если НАТО расширяется, то непонятно, против кого, — да чего тут непонятного, против тебя, блин!

И из того же 1999 года — два самых загадочных эпизода. Путин вспоминает, что его отец, который умер за два месяца до назначения его премьером, незадолго до смерти (то есть это весна-лето 1999 года, премьер — Степашин или даже Примаков), уже в больнице, встречая сына, говорил: «Мой президент приехал». Не очень очевидная семейная шутка, пусть и для высокопоставленного чиновника, и что она может значить? Путина уже тогда предупредили, что он будет преемником? До сих пор он об этом не проговаривался. И второй таинственный момент — воспоминания Путина о назначении премьером: «Думал тогда только об одном — куда спрятать детей». Он их и сейчас, спустя почти двадцать лет, продолжает прятать, но, черт возьми, что это была за травма в 1999 году и чего должен был бояться кандидат в премьеры, чтобы так реагировать на свое назначение? Путин дальше объясняет, что не знал, какие у Ельцина планы относительно него, и если бы вместо преемничества была отставка — «Охраны нет, ничего нет, как жить, как обеспечить безопасность семьи?» Такая постановка вопроса кажется надуманной: ну в самом деле, как другие отставники выживали — Черномырдин, Кириенко, Примаков, тот же Степашин? Дело не в риске отставки, но в чем тогда? Чего на самом деле боялся Путин? Как тут не вспомнить главное (до сих пор главное) подозрение в его адрес — Каширку и улицу Гурьянова — ну или о чем еще там могла идти речь?

Современная мировая политика Путину явно интереснее воспоминаний. «Наши партнеры живут в каком-то своем мире» — видно, что Путина задели знаменитые слова Меркель, что в «каком-то своем мире» живет именно он. При этом внешнеполитический Путин себе, конечно, нравится; когда они со Стоуном заходят в кабинет, где работает телевизор, и по телевизору показывают мюнхенскую речь, Путин явно не понарошку теряется и кого-то спрашивает: «Зачем они это показывают?» Голос из-за кадра поясняет: «Сегодня десять лет», — и Путин светлеет лицом: «А, десять лет, да». Все, что он говорит об Украине, о НАТО, о Ближнем Востоке и о США, мы слышали миллион раз, и этот дайджест программы «Время» интересен, наверное, только разнообразием операторских ракурсов.

© Showtime

И еще забавно, что Путин до сих пор считает обезоруживающим аргумент, что если НАТО расширяется, то непонятно, против кого, — да чего тут непонятного, против тебя, блин! Стоун этого, конечно, не говорит, но Путин зачем-то пускается в комически-подробные объяснения: «Скоро всем станет ясно, что Россия не угрожает ни Прибалтике, ни Восточной Европе, ни тем более удаленным странам», — ага, скоро всем станет ясно, вот только с Донбассом закончим.

Но чем заезженнее набор слов Путина, относящихся к внешней политике, тем более впечатляет неожиданно грубая и, кажется, честная резюмирующая формулировка: «Мы лучше Штатов, потому что у нас нет таких возможностей, как у Штатов. Были бы — может быть, мы были бы такие же, как вы». На самом деле это сюда просится стоуновская реплика «О, это очень по-русски, очень по Достоевскому», но Стоун оставил ее ответом на дежурное путинское «Надежда есть всегда, пока нас не понесут в белых тапках на кладбище». Путину нравится, что Стоуну нравится, когда Путин говорит о кладбище, и, когда речь заходит о богатстве Путина, он радует Стоуна еще раз: «В гробу карманов нету, с собой не унесешь». Кажется, он об этом жалеет.

В конце последнего разговора один из собеседников благодарит другого за потраченное на него время. По всей логике благодарить должен режиссер, которому удалось добиться большого и откровенного интервью труднодоступного мирового лидера. Но нет, «спасибо за ваше время» Стоуну говорит Путин, и это оказывается самой точной его характеристикой, опрокидывающей все, что было сказано в четырех сериях. Достиг я высшей власти. Зачем? Чтобы сняться у Стоуна.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20244871
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246434
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413026
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419515
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423592
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428899
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429553