Кому мы такие радиоактивные нужны?

«Чернобыль» начинается с соображения о лжи, высказанного главным героем, академиком Валерием Легасовым, членом правительственной комиссии по расследованию и ликвидации аварии: если все время врать, то уже и непонятно, где правда. Чуть ближе к середине сериала Легасов кричит в сердцах, что никакой правды не существует. В финале после документального эпилога — галереи фотографий реальных участников событий — сказано (вполне в духе «The X-Files»): правда, хотим мы того или нет, есть, до нее только нужно добраться, ее следует найти.

Но, похоже, для создателей «Чернобыля» — сценариста Крейга Мазина и режиссера Йохана Ренка — причины худшей техногенной катастрофы в истории очевидны, искать тут нечего. В случившемся ночью 26 апреля 1986 года виноват, конечно, не дежурный состав операционного блока атомной станции, не его глава Анатолий Дятлов, а «система». Порочное тоталитарное государство, в котором идеология важнее научного знания, а политика — человеческой жизни. И хотя «Чернобыль» сделан по лекалам жанра, мы смотрим то sci-fi, то боди-хоррор, и с саспенсом у него все в порядке, ни секунды экранного времени вне страха и ужаса — но даже самому наивному иностранному зрителю понятно с первых кадров: перед ним не столько художественное осмысление tragic accident, сколько судебный процесс над преступным режимом.

Может быть, именно поэтому такие издания, как The New York Times, или The Washington Post, или, наконец, The Guardian, отозвались на удивление критичными рецензиями: дескать, готовы согласиться с приговором, но хотелось бы прежде выслушать доводы защиты или, по крайней мере, более внятные свидетельства обеих сторон. Например, NYT в открытую называет методы авторов сериала «советскими»: «грубый символизм, примитивный дискурс, жонглирование событиями с целью подтолкнуть к нужным выводам». Не отстает и The Guardian, именуя сериал «мутным облаком из неотвеченных вопросов». Характерны и реакции пользователей на эти тексты: на тенденциозном ресурсе The Federalist можно почитать отзывы американских граждан, вполне в маккартистском духе обвиняющих вышепоименованные «левые» издания в симпатиях к врагу: как же так, вам увлекательно и убедительно показали, к чему приводит коммунизм, а вы ропщете на одномерные характеры, спекулятивность и вопиющую постановочность красного словца ради.

Регион Припяти — практически Bible belt, отработанный на все сто американским кинематографом. Это знакомая всем нам территория мистической тревоги.

Претензии американской и британской прессы к «Чернобылю» (претензии отечественной, заподозрившей HBO и Sky в работе на конкурентов «Росатома», обсуждать, пожалуй, не будем) мотивированы, разумеется, никакой не левацкой повесткой, а резонными сомнениями в правомерности художественной трактовки трагедии, которая если и получила уже статус мифа в популярной культуре, то совсем не потому, что про нее сказано, написано и снято достаточно.

Силу сюжету про Chernobyl в сознании масс придает общепонятный ужас перед неведомой угрозой, перед радиацией, невидимой, но смертельной, — как известно, больше всего пугает не то, что есть, а то, чего как бы нет. Этот страх активно эксплуатируют авторы сериала: сцены про людей, пораженных лучевой болезнью, откровенно эстетизирующие клеточный распад, сняты почти вуайеристски пристально. Плюс дальнее эхо Карибского кризиса, вечный страх перед вечно неадекватными политическими оппонентами в Кремле — в общем, как я научился бояться атомной бомбы. Игрой на этой застарелой фобии тоже во многом объясняется успех сериала «Чернобыль» у западного зрителя.

Если провести параллель с темой Холокоста — «Чернобыль» кажется чем-то вроде спилберговского «Списка Шиндлера». Но разница в том, что канон киноразговора о Холокосте к моменту появления «Списка» был сформирован огромным массивом фильмов — от «Шоа» Клода Ланцмана до «Иди и смотри» Элема Климова, а канона про Чернобыль пока не существует. С десяток документальных фильмов, с десяток художественных, включая сериалы и короткометражки (что-то из них, как и сериал «Чернобыль», основано на «Чернобыльской молитве» Светланы Алексиевич), — совсем немного.

Без опоры на такой канон качественный, внимательный к деталям телевизионный продукт кажется чересчур популистским. Нарратив «Чернобыля» строится примерно по тем же принципам, что и в каком-нибудь «Настоящем детективе». Регион Припяти — практически Bible belt, отработанный на все сто американским кинематографом. Это знакомая всем нам территория мистической тревоги.

Удивительно, как эту комплиментарную интонацию не заметили патриоты: герои «Чернобыля» то и дело лихо подковывают блох.

Да, фактура подобрана беспрецедентно тщательно, погружение в эпоху — от эмалированных тазов, олимпиек и будильников до бетонных конструкций и всей этой мозаичной гигантомании — глубокое: это вам не «какие будут ваши доказательства?» из «Красной жары». Местами «Чернобыль» смотрится экранизацией альбомов модернистской советской архитектуры — империя зла от автобусной остановки до здания райкома партии. Но все эти узнаваемые и точные детали тем не менее остаются эффектным антуражем, перевешивающим содержание. Три четверти персонажей сериала представляют собой голые функции: такой-то вовремя объяснит вам устройство атомного реактора, такой-то проиллюстрирует известную фразу вождя, что в СССР каждая кухарка должна научиться управлять государством, такой-то даст справку про отсталость системы здравоохранения. И вместе с тем сериалу решительно не хватает контекста: что такое поздний совок и с чем его едят, что Горбачев — не Сталин, что, извините, гласность с перестройкой на пороге.

«Чернобыль» — сколько бы ни повторялось с экрана, что ничего разумного тогда не происходило, — нарочито рационализирует пережитое и задним числом восстанавливает справедливость. Это кино, где хорошие парни если и не одерживают окончательную победу над плохими, то точно не пасуют перед злом. Как нематериальным — радиацией, так и вполне конкретным — государственной машиной. Безымянный народ и протагонисты существуют как ковбои в прериях, вне советского закона. Это умножается еще и на клише про русский кураж — удивительно, как эту комплиментарную интонацию не заметили патриоты: герои «Чернобыля» то и дело лихо подковывают блох. Как русские космонавты пили водку на орбите в «Гравитации» или русские альпинисты восходили в горы в «Эвересте» без кислородного баллона, так тульские шахтеры показывают угольному министру, кто тут главный, академик Легасов демонстрирует триумф воли на суде, а выдуманный в качестве оммажа оставшимся за кадром героям-ученым персонаж Эмили Уотсон — Ульяна Хомюк — раскапывает правду во имя будущего общественного консенсуса.

У кого правда, у того и сила — агитируют нас авторы, позабыв, что анонсировали-то, в общем, обратное. И даже поминальные титры в финале, когда под хоровые песнопения бежит перед глазами текст (столько-то погибло сразу, столько-то потом, столько-то переселили, столько-то на самом деле пострадавших — считать и считать), не отменяют ощущения хеппи-энда в этом scary movie. На него намекает даже итоговый титр «по советским данным, число жертв — 31… оно не изменилось с 1987 года» с этим красноречивым многоточием. Под прошлым можно подвести черту. Ведь «советское» закончилось, ведь вот цитата Горбачева, сказавшего, что Чернобыль ускорил развал СССР.

Эта наивная дидактика и коробит больше всего — и сводит на нет огромную работу, проделанную художниками-постановщиками и постижерским цехом. Убедительность предметного мира «Чернобыля» заставляет зрителя невольно воспринимать художественный мини-сериал как докудраму, как серьезное исследование — они же так точно все про нас и наш п∗∗∗∗ц поняли. И вдруг — здрасьте, авторы выдают мораль. На вопрос, заданный некогда в фильме Александра Миндадзе «В субботу», — простой, честный вопрос «Кому мы такие радиоактивные нужны?» — создатели «Чернобыля» отвечают: всем, всем нужны, только подтяните оценки по свободе, равенству и братству.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!