Веселое имя Сева

«Кто же он, в конце концов, на самом деле?! Еврей? Русский? Или англичанин? Судить вам. Нам кажется, что он — так, никто. Без роду, без племени. Мусор».

Цитата из статьи в советском молодежном журнале «Ровесник» (№ 9, 1982) относится к человеку, имя которого знают практически все. Это Всеволод Левенштейн, но больше он известен как Сева Новгородцев. В пятницу в прямом эфире из лондонского Пушкин-хауса он попрощался со своими верными слушателями и поклонниками.

Наверное, текст о Севе стоило бы писать кому-то из тех, кто каждую пятницу приникал к динамикам ВЭФов и «Спидол», сдвигая верньер настройки по миллиметру, чтобы выискать то единственное положение, в котором не было воя глушилок и слышны были легендарные позывные «Сева, Сева Новгородцев, город Лондон, Би-би-си». Я не из них, так вышло. Но мне, безусловно, ясно, что вклад его в ментальность российского радиослушателя совершенно неоценим — и до конца, к сожалению, не оценен по сей день.

В 1983-м у меня был приятель, который каждый понедельник, когда на работе мы встречались в курилке, доставал из кармана пухлый блокнот и, листая конспект, пересказывал мне пятничный выпуск новгородцевских «Рок-посевов». Чуть позже, уже на излете перестройки, судьба свела меня с обладателем коллекции из нескольких сотен кассет с Севиным голосом — ее владелец не доверял памяти или бумаге. Насколько я понимаю, коллекция эта до сих пор цела.

Дело тут, конечно, прежде всего в голосе и интонациях. Главная прелесть радио в том, что нет ничего, только голос. Кто за ним стоит, как выглядит — каждый додумывает самостоятельно. Голос и язык Севы Новгородцева в ту пору были уникальны: сравнить их ни на советских радиоволнах, ни на «вражьих голосах» было не с кем (из современников вспомнить можно разве что Виктора Татарского, но это — отдельный и долгий разговор). В голосе были мягкость и глубина, а манере говорить были свойственны ироничность и доверительность, правильность оборотов и ощущение «свойскости», напрочь лишенной амикошонства. Сева был не просто одним из голосов «из-за бугра»: он был другом, а не обличителем пороков, ментором или трендсеттером — другом, много знающим и любящим делиться знанием, да таким знанием, за которое в 1980-е любой юноша, мало-мальски зависавший на рок-н-ролле, готов был душу продать.

Вклад его в ментальность российского радиослушателя совершенно неоценим — и до конца, к сожалению, не оценен по сей день.

Тех, кто подсаживался на эти пятничные вечера, становилось больше и больше, а география Севиных фанатов все ширилась: в Лондоне сходились интересы людей из Медвежьегорска и Перми, Ташкента и Архангельска. Чуть позже свердловская группа «Кабинет» споет немного нескладно, но очень точно: «Я уже устал молчать, / Мне необходим контакт!» Контакты возникали между уставшими молчать благодаря «Рок-посевам», но уже сами по себе, горизонтально; кончилось это легендарным НОИРСом, «Независимым объединенным информационным рок-синдикатом» (по сути — фан-клубом Севы, сложившимся в конце 1980-х и в лучшие годы насчитывавшим больше 20 отделений!). Понятно, впоследствии он выродился в своего рода секту — но такова судьба многих начинаний, тут совсем не Севина вина.

Как же его боялись идеологические власти одной шестой части суши! Он был для них серьезным противником — иначе вряд ли можно объяснить иезуитское размещение того самого материала, с которого я начал, в «Ровеснике», единственном молодежном журнале страны с более-менее человеческим лицом! Нет, конечно, были и «Барбаросса рок-н-ролла» в «Комсомолке», и другие публикации, но эта, по форме к тому же представлявшая собой монолог матери героя нашего рассказа, била под дых, по самому личному. В 1982-м такое советская власть могла позволить себе по отношению только к серьезному своему противнику.

Когда рамки рок-н-ролла стали жать Новгородцеву в плечах, «Рок-посевы» сменились «Севаоборотом», передачей куда более широкого профиля. Теперь в эфире он был не один и в диалогах раскрывался еще интереснее: Новгородцев оказался прекрасным собеседником — он не интервьюировал, а разговаривал, и в разговоре этом было место третьим лицам. Телепрограмма «Взгляд», которая, как говорят некоторые авторы, тоже была задумана в противовес Севиным пятницам, при всей своей искренности и откровенности сильно поначалу проигрывала, что скрывать.

И еще одна важная вещь про Севу. В этом ленинградце с выучкой моряка и талантом саксофониста притягивало совершенно нездешнее сочетание прирожденного аристократического благородства и авантюризма. То он бросается в пучину шоу-бизнеса — и неудачно, то, уже в середине безумных 90-х, затевает рок-журнал — и вновь после трех номеров остается у разбитого корыта, то организует русское вещание уже в Лондоне — и из всех этих передряг выбирается неустанно улыбающимся и непобежденным, хоть в кино снимай. И снимали — не в главных ролях, но во вполне кассовом кино: см. фильмографию.

В голосе были мягкость и глубина, а манере говорить были свойственны ироничность и доверительность, правильность оборотов и ощущение «свойскости», напрочь лишенной амикошонства.

«Талантливых людей иногда заносит, они увлекаются своей гениальностью, и поэтому для таланта нужна рамка», — сказал Сева не так давно в одной из сетевых программ BBC Academy. Рамками Новгородцева неизменно были верность своему делу, стиль и стихийный какой-то гуманизм. Именно эти три компонента привели его в конце концов к созданию «БибиСевы» — «новостей с человеческим лицом». Сам этот слоган подчеркивает нарастающую бесчеловечность инфопотока, плотность которого все выше с каждым днем, — и за все двенадцать лет своего существования лицо это ни разу не было потеряно.

«Неформальные разговорчики на серьезные темы в живом эфире» закончились в пятницу в Пушкин-хаусе: Сева и его коллега Александр Кан провели торжественное прощание в прямом, уже сетевом, эфире, куда с 2011-го переместились «вражьи голоса». Он ушел, и ушел красиво, чтобы, по его словам, посвятить себя кино и книгам. Впрочем, не в его манере было бы лукавить: с ошарашивающей откровенностью этот подданный короны и кавалер ордена Британской империи говорит и об экономической, и о возрастной подоплеке ухода. Никакой хорошей мины при плохой игре — куда там, игра все так же высока и прекрасна.

В начале 2000-х в Москву впервые приехал Брайан Ферри. Журнал, в котором я тогда работал, стал инфоспонсором гастролей, Новгородцев должен был делать для нас интервью с музыкантом. Я разговаривал с Севой по телефону раза четыре, мы обсудили, кажется, все детали, он созвонился с Антеей Ино, которая занималась всеми делами Ферри, — но буквально за два дня до встречи с самым главным британским рок-денди неожиданно позвонил мне и отказался.

— Понимаете, — говорил он мне своим удивительным голосом, — это очень заманчивое предложение, но я немедленно вылетаю в Ленинград (он называл его еще по-старому, по-советски). У моей жены там какая-то проблема с британской визой. И двух лишних дней я просто не вытерплю.

Интервью взяли без Севы, и меня до сих пор гложет ощущение того, каким оно могло быть, — хотя получилось очень хорошо, не придерешься; с тех самых пор мы заочно знакомы, пусть никогда и не виделись. Но Сева Новгородцев, еврей, русский и англичанин, всегда отвечает на самые незначительные даже письма вроде поздравлений с недавним эфиром — или с Рождеством, отвечает с короткого адреса, привязанного к порталу с коротким и веселым именем seva.ru.

Наверное, стоит ждать новых ответов — даже на те вопросы, что остались незаданными.

Понравился материал? Помоги сайту!