«Я не знаю, что такое женственность»

Карола Баукхольт, ученица Маурисио Кагеля, обладательница премии Female Artists' Prize земли Северный Рейн — Вестфалия, — один из профессоров проходящей сейчас в городе Чайковском VI Международной академии молодых композиторов. В плотном графике лекций и воркшопов она нашла время, чтобы рассказать о своей музыке, в которой много шумов, странного юмора и виртуозной звукоимитации.

— На состоявшейся перед поездкой в Чайковский лекции в Московской консерватории вы упомянули, что Кейдж имел огромное значение для композиторов вашего поколения. Как он повлиял лично на вас?

— Кейдж великолепно работает с паузами, и это многое говорит о его личности. Я все еще пытаюсь понять, каким человеком он был. Мы все что-то писали-писали-писали, но не осознавали, что же мы делаем. Кейдж — словно зеркало для тебя самого, его музыка всегда задает очень глубокие вопросы. Он повлиял на очень многих людей, не только музыкантов. Он был философом искусства, он думал о том, что мы такое и почему мы существуем. Это как дзен. Каждому важно понять это измерение. Но дело не только в философии — важны все его изобретения.

Он первооткрыватель. Что он сделал с фортепиано, например! Для меня он навсегда изменил этот инструмент — я больше не могу писать для обычного фортепиано. Теперь в большей степени это струнный инструмент, я много работаю со струнами и препарированием. Он написал потрясающие произведения для препарированного фортепиано. Или Квартет для перкуссии! Нужно было обладать экстремальными взглядами, чтобы вывести перкуссию на первый план.

— Были какие-то другие важные для вас композиторы?

— Я всегда чувствовала себя немного аутсайдером, поэтому у меня никогда не было кумиров. Я не могу назвать композитора, которому я подражала. На меня сильно повлияли графическая поэзия, русский футуризм. Дада, конечно же. В общем, мне близок такой тип мышления, при котором ты пытаешься воспринимать вещи как они есть.

— В некоторых произведениях — например, в «Instinkt» или «Zugvögel» («Перелетные птицы») — вы копируете голоса животных с помощью певцов или инструментов. Как вы пришли к этой идее?

— Идеи имитации и перестраивания восприятия появились с раннего возраста. Я во всем сомневалась. Я не верила ничему и никому: никаким политическим убеждениям, никакой философии, не верила своим родителям, своим учителям. Я выросла во время, когда политические системы разрушались: капитализм, коммунизм. Многое происходило в Германии. К примеру, RAF («Фракция Красной армии». — Ред.), устраивающая теракты против немецкого правительства. Для меня все было под знаком вопроса. Я бы и хотела, но не могла чему-либо верить. Я спрашивала себя: «И что в итоге? Что работает на самом деле?» Тогда я подумала о ближайшем окружении, о вещах, в которых я уверена: например, стул, на котором я сижу. О нем я могу сказать: «Я его знаю, я доверяю ему». И ничего больше — никакой философии и утопических идей.

Я написала серию произведений под названием «In gewohnter Umgebung» («В знакомой обстановке». — Ред.). Там есть перкуссионный дуэт с объектами. В нем я использовала конкретные звуки. Важен диалог между объектами: как звучит бутылка горячей воды в сравнении с другой, побольше. Еще есть сочинение для виолончели, фортепиано и видео (где снята кухонная утварь в темноте). Это звуки моей кухни, совмещенные с инструментами. Во многом с этого произведения установился фокус на моем окружении и конкретных звуках. У меня появилась цель — найти баланс между конкретными вещами и абстрактным уровнем. (Карола замечает на столе пачку сигарет.) У меня есть произведение и для сигарет — «Курильщик в темноте», там участвуют пять курильщиков.

— Я хотел спросить, почему вы никогда не используете истории или тексты как основу для своих произведений, но теперь, кажется, это и так понятно — вам важно исследовать вещи как таковые.

— Меня интересуют вещи в отрыве от их функционального значения. Это позволяет мне по-другому видеть и слышать. Я хочу быть ближе к сущности материала, к тому, что по-настоящему. Если использовать сюжет, то, скорее всего, остальные элементы станут функцией для рассказа истории. Они перестанут быть самостоятельным феноменом, потеряют собственное наличие. Мне очень нравится, когда все инструменты равны и ни один не теряется на фоне другого.

— В ваших произведениях часто встречаются смешные звуки. Когда вы их использовали, думали ли вы, что они могут рассмешить слушателя? Вы предполагали присутствие юмора в своей музыке?

— Если делать что-то смешное намеренно, то это не сработает. Юмор подбирается с неожиданной стороны. Я убеждена в том, что любая вещь становится странной, если не думать о ее назначении. Это как поместить волос под микроскоп: он станет очень большим, и это может рассмешить. Потому что вы увидите нечто прочное и громадное! Различие между тем, что это лишь крохотный волос, и тем, как он может выглядеть, абсолютно не сбалансировано, и это делает вещи смешными.

Хотя как художник я очень серьезна, у меня часто выходят забавные вещи. К примеру, видео в третьей части «In gewohnter Umgebung». Я искала что-то черно-белое или тона, которые переходили бы от черного к белому. Однажды я жарила яичницу в черной сковородке и заметила, что ее цвет меняется. Когда мы снимали видео, я убрала желток и вылила яйца в сковородку. Потом я включила огонь, и постепенно сковородка стала полностью белой. И вы видите текстуру, пузыри. Конечно, это очень смешно. Но в основе лежит абстрактная идея, воплощенная с помощью вещей, которые не воспринимаются как абстрактные.

— Можете ли вы назвать свою музыку женственной?

— Женственной? Я не знаю, что такое женственность (смеется). В отрыве от биологического значения я действительно не понимаю, что такое женственность и мужественность. Если я слушаю произведение, то я не могу сказать, написали его мужчина или женщина, коммунист или капиталист, мусульманин или еврей.

Я исследую вакуум. Конечно, я изучаю его предметно — с помощью пылесоса.

— Однако многие исследователи изучают гендер и гендерное в музыке. Одиозный пример: музыковед Сьюзан Макклари (Susan McClary) в статье «Слезая с бобового стебля» («Getting Down off the Beanstalk») пишет, что в сонатной форме в репризе главная партия (мужская) насилует побочную (женскую).

— Я не согласна с таким подходом, это совсем не музыкальный вопрос. Я думаю, что женщины не такие прямолинейные. Хорошо, когда они учатся говорить то, что хотят. Хорошо, когда мужчины учатся думать не только о себе. Меня однажды попросили написать в газету статью о квотах — в Германии была большая дискуссия об обязательных квотах для женщин на высокие должности. Я поддерживаю эту инициативу. Намного интереснее, если мы перемешаны. Была еще такая ситуация: в оркестрах играли только мужчины. Мы должны менять такие вещи. Но в музыке я не чувствую женское и мужское.

— В конце октября в Электротеатре «Станиславский» пройдет российская премьера произведения «Vacuum Pack», которое вы написали вместе с Дмитрием Курляндским. Как у вас появилась идея этого сочинения?

— Мы познакомились на композиторской школе в Апелдорне в Нидерландах — нас пригласили туда преподавать. Позже мы встретились на похожем воркшопе COURSE в Киеве. После одного концерта мы разговаривали, пили водку и шутили про стакан с водой: если бы у композитора — например, Сальваторе Шаррино — из инструментов были только вода и стекло, то какую музыку он бы написал? А потом Eunoia Quintett заказал мне театральное произведение. С музыкальным театром всегда очень сложно, и я подумала, что делать все в одиночестве — плохая идея. Я попросила Дмитрия присоединиться. Мы не работали бок о бок, но задавались одними и теми же вопросами. Наш подход к материалам был схожим, и мы легко совместили наши идеи.

Моя часть очень конкретна — я исследую вакуум. Конечно, я изучаю его предметно — с помощью пылесоса. Он может издать множество звуков. Я была очарована звуками втягивания (Карола издает забавный звук — будто втягивает что-то жидкое). В оркестре используется дыхание, но только для того, чтобы дуть во что-то, — ничто не производит звук всасывания воздуха. Еще я хотела поработать с помпами, которые издают эти булькающие звуки. Я думала о том, какие звуки можно извлечь из пылесоса, воздуха и воды.

— Русскую классическую музыку играют по всему миру, она очень известна. А что с русской современной музыкой — ее часто исполняют на музыкальных фестивалях, концертах?

— Я не особенно внимательна в вопросах национальностей композиторов. Я бы сказала, что ее достаточно играют, но чтобы сказать точно — нужно считать. Сегодня в России пишут очень сильную музыку. К нам приезжает учиться много русских. Я думаю, что ваша культура работает: я вижу, что делает, например, Дмитрий Курляндский или Сергей Невский. Они прикладывают много усилий, чтобы представлять русскую музыку, развивать школу, находить новых композиторов. У меня складывается впечатление, что русская музыкальная жизнь очень оживленная: здесь, в Чайковском, просто невероятная атмосфера. Я думаю, что это рай для композиторов — мы знакомимся, происходит интенсивный обмен. Мне нравится, как мы реагируем друг на друга, мне действительно нравятся дискуссии со студентами академии. Если вы поедете в Дармштадт, то там будет слишком много людей: когда вы вернетесь домой, у вас будет пара-тройка адресов электронной почты, но не будет такой тесной коллаборации, какая происходит в Чайковском.

Понравился материал? Помоги сайту!