— Вы сказали, любите музыку… — наконец спросил Калатозов. — Сами музицируете? — Немного. — На фортепьяно? — На барабане. Пауза затянулась. Всемирно известный режиссер сложил руки на груди и задумался, а я с тоской смотрел по сторонам. В этой комнате мне все было знакомо: и фотография, где Калатозов снят с Чаплином (во время войны Михаил Константинович был представителем Экспортфильма в США). И тахта, покрытая шотландским пледом, и картина над тахтой — красивая молодая женщина в кресле. Женщина с картины смотрела на меня с сочувствием. Я легонько подмигнул ей: не переживай, родная. Я все понял, сейчас уйду.
Георгий Данелия. «Безбилетный пассажир»
Георгий Данелия любил музыку — он признавался в этом в каждом из своих гениальных фильмов, где мы, как в зеркале, видим время, в которое они были сняты, и себя — в пыльной раме этого времени.
В каждом из его фильмов пели и танцевали. Особенно часто в них звучит песня «Мыла Марусенька белые ножки». А что она значит?
«Ничего. Память», — отвечает Георгий Данелия в своих мемуарах «Безбилетный пассажир».
«Когда снимали в “Тридцать три” сцену “выступление хора завода безалкогольных напитков”, я попросил Леонова спеть “Марусеньку” — это была единственная песня, слова которой я знал до конца. А запомнил я ее так: в архитектурном институте на военных сборах тех, кто участвовал в самодеятельности, освобождали от чистки оружия. Но пока я раздумывал, куда податься, все места уже были забиты — не хватало только басов в хоре. Я пристроился в басы и неделю в заднем ряду старательно открывал рот. Разучивали песню “Мыла Марусенька”. А потом пришел капитан (он же хормейстер) и стал проверять каждого в отдельности. Из хора меня тут же вышибли, но слова я запомнил на всю жизнь».
На всю жизнь и мы запомним Георгия Данелию и его фильмы.
Психоанализ гетеропатриархально обслуживает власть, утверждает квир-философ Поль Пресьядо. Психоаналитики в ответ идут в атаку. Александр Смулянский — о конфликте и его последствиях
Наталия Бакши описывает мир большого швейцарского писателя и объясняет, почему его философские драмы и детективы нужны в теперешнем мире, сошедшем с колес