Андрей Звягинцев выступил в защиту свободы творчества

© Rick Madonik / Toronto Star

Кинорежиссер Андрей Звягинцев опубликовал заявление, в котором выступил против идеологической цензуры и поддержал авторов постановки оперы «Тангейзер» в Новосибирском театре оперы и балета.

Заявление Звягинцева размещено в его блоге на сайте проекта «Сноб». COLTA.RU приводит его полностью:

Некоторое время назад в стенах Министерства культуры состоялось общественное обсуждение новосибирской постановки оперы «Тангейзер» — вполне себе демократическая попытка разобраться в сути конфликта: были приглашены режиссеры, писатели, общественные деятели и священнослужители. Обсуждение состоялось уже после того, как была подана прокурором кассационная жалоба на решение суда, снявшего все обвинения с режиссера и директора театра, но до выступления Митрополита Тихона, призывающего паству выйти на «молитвенное стояние у театра» в воскресенье 29 марта. (Вообще митинги православных активистов у стен театра продолжаются, и гонит их туда, кажется, совсем не совесть, а пастыри.) Чтение стенограммы требует внимательного взгляда на само явление: довольно новое для последнего времени и более всего напоминающего советские «чистки»; этакие пропесочивания инакомыслящих, что само по себе очень и очень тревожный сигнал.

В своих комментариях я коснусь только тех фрагментов и выступлений, которые мне представляется важным прокомментировать.

В начале этого собрания модератором зачитаны были несколько строк из документа, который называется «Основы культурной политики». Из обширной цитаты я бы выделил только одну строку, и хочу сказать, что для разумного человека должно быть совершенно ясно, что она одна входит в прямое противоречие со всем тем, чему было посвящено так много слов и времени этого заседания. А именно: «создание условий для реализации каждым человеком его творческого потенциала». Подпишусь под каждым этим словом. Вот только выходит, что этот основной документ входит в противоречие с практикой нашего Министерства и с риторикой подавляющего большинства выступавших.

Далее — режиссер, актер, член Общественного совета министерства культуры РФ Николай Бурляев, обращаясь к директору театра Мездричу, произносит следующее: «Вы говорите о том, что вся Россия вас поддержала. Какая вся Россия? 85% православных вас не могут поддержать. […] Я не хочу обидеть вашего режиссера, я уже знаю, что его взяли под крыло в Большом театре, хотят взять — это выпад против общественного мнения, прямой выпад. И это делает член нашего Общественного совета, один из наших товарищей — Урин. Что это такое? Это вызов обществу!»

— С каких это пор выражение собственной позиции стало «выпадом против общественного мнения»? Не слишком ли самонадеянно — считать собственное мнение непогрешимым и — более того, — придавать ему в своих же собственных глазах общественное звучание, сравнимое только с рейтингом президента? Поскольку, если я правильно понял Бурляева, он убежден что его позицию разделят в стране 85% православных. Настоящая слепота только и делает, что ссылается на какие-то призрачные проценты. Не спутал ли оратор рейтинг президента с количеством (по мнению Бурляева) православных в нашей стране? Зачем цифрами так безответственно бросаться? Но это бы ладно, дело даже не в заблуждениях, а в том действительно тревожном тоне высказываний, которые дышат непозволительными в приличном обществе нравоучениями в адрес и Урина (члена Общественного совета), и Мездрича (директора Новосибирской оперы), и Тимофея Кулябина (режиссера спектакля), — и даже Вагнеру (немецкому композитору) досталось. Видите ли, не нравится Вагнер Бурляеву. В этом тревожном знаке — самой тональности диалога — слышен отзвук времен, которые мы можем с вами вспомнить только как печальные страницы нашей истории. Я говорю про коллективные судилища над поэтами, писателями, творческими деятелями других профессий. И было это совсем в недавние времена. Неужто мы готовы вернуться в этот кошмар? Бурляеву, и он сам говорит об этом, доставалось в свое время на подобных собраниях. Как же это он столь нечувствителен к этому дежавю с инверсией? Не желая обидеть режиссера, только и сыплет унизительными и обидными формулировками в адрес автора спектакля и самой постановки, походя обижая и артистов, притом всех.

Еще одна фраза из выступления Бурляева: «Давайте будем более внимательны к тому, что поддерживает Министерство культуры, потому что уже в Общественном совете есть недоверие к мягкотелости, бесхребетности управления нашей культурой».

— Из этого утверждения следует, что культурой нужно «управлять жестко». Интересно, что бы сказал об этом один из великих учителей актера, будь он сейчас жив — Андрей Арсеньевич, — который на собственном хребте узнал, что есть «управление культурой»? Грустное чтение, да и зрелище, думаю, тоже было не веселое.

На совещании в минкульте Отец Леонид (Калинин) цитирует статью Архимандрита Тихона (Шевкунова): «В Евангелии нам повелено непременно, и со всей искренностью, предпринять попытки увещевания: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви». Но эти увещевания не должны простираться до бесконечности: «Если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18: 15–17).»

— Что это за увещевания? Зачем в Общественном совете, в стенах Министерства культуры пока еще светского государства, в котором должны быть не только уважаемы, но и гарантированы Конституционные права граждан на самоопределение в части приверженности к той или иной религии или — напротив — отсутствия связей с ней, произносятся слова, которые уместны только в стенах храма или среди верующих? Как можно аргументировать свои мысли в светском собрании ссылками на слова Христа, употребляя тут такие понятие, как «мытарь» или «язычник»? В светском государстве не могут быть все равны Архимандриту Тихону, как бы он ни желал этого. Так что же делать с этими людьми, наверняка, по мнению Архимандрита «заблудшими» (ибо кто же они — эти мытарь и язычник — как не заблудшие)? В Евангелии такой ответ: «Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи раз, но до седмижды семидесяти раз» (Мф. 18: 21–22). Что же получается, иерарх церкви позволяет себе в общественной среде говорить поперек Христа? «Эти увещевания не должны простираться до бесконечности», — так Архимандрит транслирует свое нетерпение. Но разве не о бесконечности говорил Иисус? Ибо если бы у человека было до седмижды семидесяти щек, то и про них сказал бы Христос: подставляй все. Надеюсь, Архимандрит понимает, что есть количественная величина в понятии божественного терпения. Неуподобление Христу в священнослужителях выдает незрелость духовную. Но мало этого! Они еще идут в мирское судилище — обличать художника! Ни вора, ни убийцу, ни лжеца, ни жулика, а создателя спектакля, который на своей, светской площадке, занят свободным творческим актом. Что же это за картина? Вообразите только: в суде стоит священник в облачении и свидетельствует как истец в деле, существо которого узнал из газет и слухов? Это ли не пародия на долготерпение Христова учения? Еще одно важное соображение. Христос говорит: «Если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь». Но разве из этих слов следует, что нужно тащить язычника и мытаря в светский суд?

Отец Леонид (Калинин) продолжает цитировать Архимандрита Тихона: «Приведу пример святителя Иоанна Златоуста, его слово «О том, как надлежит поступать с кощунниками»: «Раз у нас зашла речь о хуле, то я хочу просить вас об одной услуге, чтобы вы унимали в городе тех, кто богохульствует. Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутьи или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить, не отказывайся, — ударь его по лицу, сокруши уста его, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд — иди».

— Мое мнение не понравится ни Отцу Леониду, ни Архимандриту Тихону. Но дело кажется в том, что употребление здесь и сейчас подобных цитаций можно расценивать, как подстрекательство или нагнетание розни. Это как минимум. Это можно расценивать и как призыв к насилию, как призыв к оскорблению действием. В такие непростые для общества времена предлагать нетерпимое отношение к другим, мне кажется неверным. Напротив, нужно стараться не служить разобщению в обществе, которое и без того расколото. Дело церкви — служить единению, призывать к прощению и милосердию. Кто же, скажите, вступится за неверующих, если их тащат в суд по ложному навету? Посмотрите спектакль, внемлите создателям его, ведь они хотят, чтобы вы услышали их замысел, у них и в мыслях не было возводить хулу на Бога. Они предлагают вам диалог, а вы вместо попытки услышать, понять, милосердствовать, объяснять, наконец, молиться за них, нерадивых, хотите расправы.

Снова цитирование Архимандрита Тихона в стенах Минкульта: «Несомненно, искусство живет по своим законам, и мы не собираемся в них вмешиваться; но искусство не обладает абсолютной автономией. Она заканчивается, когда произведение искусства соприкасается с обществом».

— Это вы как-то не про искусство, а про что-то другое. Про сферу услуг населению, например. «Автономия» или есть или ее нет. Как это? Сперва она была, а теперь, после соприкосновения ее с обществом, вдруг перестала быть? Тут явно присутствует какая-то семантическая ошибка, потому что одному и тому же предмету даны прямо противоположные значения. В искусстве есть только один закон — свободное творчество. И, чтобы долго не изъясняться, приведу здесь слова Пушкина, на которого много ссылались на этом заседании и другие.

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

По мне, в этом стихотворении речь идет именно об «автономии», притом, совершенной, безо всяких условий. Собственно, затем и нужен обществу поэт, чтобы являть собой прекрасный образ абсолютной свободы, в которой рожден пребывать человеческий дух, потому что не Бурляев, а Сам Бог наградил человека свободой выбора. Не обслуживать же Министерства и потребителей услуг, ей Богу!

На этом же собрании говорилось и о 44-й статье Конституции Российской Федерации: о свободе литературного и художественного творчества. Так что же? Есть свобода творчества, или ее нет? Свобода, она ведь как булгаковская рыба, не бывает первой свежести. Вторая ее свежесть — это уже цензура. Ну, так скажите прямо: хотим вернуть цензуру. Называйте вещи своими именами. Вот Всеволод Чаплин на этом заседании призывал неоднократно быть смелыми. Ну так будьте же смелыми и скажите: «хотим ввести цензуру».

Всеволод Чаплин говорит: «Обижать верующих людей просто, потому что, ну, выйдут люди на улицу, что-то скажут, иногда могут обратиться в органы власти с просьбой о защите — не с намерением всех сокрушить...»

— А с какими же еще намерениями обращаются в органы власти, как не «сокрушить»? Обратились в органы власти, — а теперь человек под судом. Сокрушим его, братья и сестры.

Чаплин продолжает: «Интересно в связи с тем, что сегодня было высказано, и само развитие общественной дискуссии. Конечно, в этой дискуссии отражается борьба за власть...»

— Кто про что, а вшивый про баню. Не власти художник добивается, а свободы творчества, а такая свобода неизбежно предполагает самостоятельность суждения и творческого действия. Приходится напомнить главный принцип демократии: никто не может подвергаться преследованию за свои убеждения. Так давайте же признаем сразу, что мы живем уже в другой среде, и ее никак нельзя назвать демократической. Тогда в какой среде мы живем? Этот вопрос куда более значим сегодня. И вот о чем следует дискутировать в Общественном совете: об утрате нами свободы, о том, как она умаляется на наших с вами глазах, словно шагреневая кожа; и как это унижает человеческий дух, когда под благовидными предлогами попирается право, дарованное человеку самим Богом.

Как, скажите, можно оскорбить дух Христов в том, в ком он жив? Его невозможно оскорбить. Это не по силам ни хулителям, ни агрессивным сторонникам. Не на митинги и суды звал нас Сын Человеческий, Он звал нас избавляться от страха, потому что страх и есть преграда на пути к свободе и любви. А ненависть и разделение суть рабство.

Кто-то ссылался на этом заседании на Питирима Сорокина: «Гражданская война прежде всего начинается в головах». И действительно, она у нас уже в головах. Она уже на наших улицах и площадях. И никто не готов отыграть назад. Так давайте же отступимся от войны! Хватит воевать! Давайте быть мудрее толпы. Есть же в конце концов, примиряющий все стороны, основной закон Российской Федерации. Давайте просто его исполнять? Станем следовать Конституции — и все, глядишь, разрешится само собой.

Отец Леонид продолжает цитировать Архимандрита Тихона: «В одном из недавно принятых соборных документов — «Основах социальной концепции Русской православной церкви» — говорится о необходимости ответственного и в высшей степени бережного отношения именно к этим двум человеческим чувствам: религиозному и национальному. В соборном документе Церкви призывается всеми силами противостоять любым попыткам спровоцировать противостояние на религиозной и национальной почве, от кого бы подобные действия ни исходили и какими бы резонами ни прикрывались».

— Совершенно согласен! Подпишусь под каждым словом. Именно! Церковь должна «всеми силами противостоять попыткам спровоцировать противостояние на религиозной почве».

Но отчего же не все священнослужители внемлют соборному документу? Кто затеял это противостояние? Кто собирает гневные митинги, возбуждает в людях эту неприязнь к другим? Почему именно представители церкви пишут письма в прокуратуру, именно они не желают никакого диалога, они жаждут наказания, суда, приговора? А совсем недавно Митрополит Новосибирский и Бердский Тихон, призывая паству прийти на очередной митинг у стен Оперного театра, фактически сказал, что все, кто не услышит его призыв, — с христопродавцами заодно. Это до чего договорился священник? Чувство верующего, оскорбленного произведением искусства, суть чувство языческое! Такое чувство служит разобщению между людьми, и — удивительное дело — возгоняемо оно теми, кто должен служить объединению, сплочению, всепрощению и примирению.

И уж если речь зашла о двух действительно очень болезненных темах, на которые совершенно справедливо указывает Архимандрит Тихон в своей статье, цитируемой на этом совещании, — религиозном и национальном чувстве, мне хочется привести в довершение этих размышлений слова Петра Чаадаева: «Христианское сознание не терпит никакой слепоты, а национальный предрассудок является худшим видом её, так как он всего более разъединяет людей».

Ходить в суды — служить разделению. Площадок для общественных дискуссий предостаточно. Просвещайте людей, а судить их будет Бог.

Понравился материал? Помоги сайту!