Кирилл Глущенко: «Как будто я в командировке»

29 июня состоится беседа критика Валентина Дьяконова и куратора Катерины Чучалиной о выставке Кирилла Глущенко «Прекрасен облик наших будней», организованной фондом V-A-C. Отчетный проект, объединенный воображаемым издательством «Глущенкоиздат», включает множество элементов, о которых художник рассказал в интервью COLTA.RU.

— Что было первым — поездки по городам или издательство?

— Первоначально появилась идея именно издательства. Все остальное — следствие. В 2005 году я участвовал в выставке Балтийского филиала ГЦСИ: сделал неожиданно для всех и для себя скульптуру из бетона. Начал проходить по местным картотекам как скульптор. И они меня отправили на две недели на пленэр в польскую деревню. Было очень классно. И в конце я должен был что-то сделать. Но поскольку я скульптором все же не был, то, пока там находился, собрал книжку. И тогда я придумал «Глущенкоиздат» как аллюзию на «Стройиздат». У меня дома было много всяких букинистических книжек, среди которых в том числе отличные стройиздатовские альбомы. Уже в первой моей книге были фотографии калининградских окраин, а в качестве текста я использовал отрывки из Достоевского. Тогда-то я и придумал эту историю с издательством и начал ее наполнять смыслами. С городами тоже само собой получилось: сначала я поехал в Псков. Во многом это было обусловлено личными связями — я туда каждое лето ездил к бабушке на дачу. Но потом бабушка с дедушкой переехали в другой город, и Псков превратился из места, где живут родные, в такую черную дыру.

Мысленно я отстраняюсь от «Глущенкоиздата», моя позиция состоит в том, что я скорее подчиненный.

Это было путешествие в мои воспоминания об этом городе, потому что я там бывал маленьким мальчиком, ходил по тем самым местам. Таков был мой первоначальный импульс. В Пскове я пришел к берегу реки Великой на окраине города, неподалеку от того места, где бабушка жила, а там стадион — я очень хорошо помню, каким он был. И вот я возвращаюсь туда через 10 лет и понимаю, что его уже почти не видно: футбольное поле заросло травой по пояс, ни души. Странное преображение: с тех пор как я уехал, место оказалось полностью заброшенным.

И я начал просто сам по себе ездить по городам, что-то искать, снимать, останавливаться в гостиницах советского типа. Проект развивался естественным путем и в итоге обрел внятную и структурированную форму. Я посещал примерно такие же города, как Псков, — небольшие, по 300 тысяч человек, и все они находятся в таком странном состоянии, оставленные города. Там есть только магазины «Магнит».

— В проекте речь идет не только о российских городах.

— Да, потом я решил включить так называемый советский блок. За счет того, что я в Калининграде вырос, мне было интересно съездить в ГДР, в Прибалтику, в Палангу и Дрезден, к примеру. Опытным путем я обнаружил там все то же самое. Я давно этим интересовался, покупал альбомы у букинистов — там все это идет одной линией: Чехословакия, ГДР, какой-нибудь Белград...

И я придумал легенду: мысленно я отстраняюсь от «Глущенкоиздата», моя позиция состоит в том, что я скорее подчиненный. Есть некие задания, которые я выполняю, как будто я в командировке, — заселиться в гостиницу, сделать серию фотографий.

— Интересная позиция, если учесть, что сейчас представители творческих профессий стараются мыслить себя не столько теми, кто выполняет чей-то заказ (хотя реально они этим и занимаются), сколько теми, кто работает на себя и выполняет свои задачи. В данном проекте скорее советская модель: человека направляли, чтобы он написал роман про завод, снял фильм о новом районе или написал серию картин о социалистической стройке. То есть modus operandi был выбран в соответствии с объектом исследования, с той картинкой, которая получалась в этих городах. Насколько материал влиял на автора?

— Разумеется, содержание и форма находятся в гармонии. С одной стороны, я выполняю задание какого-то издательства, но при этом это ведь, конечно, трюк — это я создал институцию, способную давать мне такие заказы, которые никто другой не даст. Мне хотелось иметь какой-то миф. Так появилась светящаяся вывеска с названием издательства на доме, где проходит выставка. В моем представлении «Глущенкоиздат» всегда был многоэтажной башней с пустынными коридорами, массой кабинетов, и маленький я, командировочный, прихожу, получаю задание.

Кстати, поиск места для выставки был долгим путешествием длиною в год. Я посмотрел здания, наверное, всех советских издательств в Москве — в каком они состоянии. По разным причинам в них не получилось ничего сделать. В итоге я не заселился в старое издательство, а построил свое, хотя бы как образ.

— Как и почему все это превратилось в выставку? Почему не одна большая книжка, раз это издательство к тому же?

— Я хотел ознакомить людей с результатами деятельности «Глущенкоиздата», рассказать о нем. По сути, то, что я сделал, — это погружение в материал издательства: именно на чувственном уровне зритель должен через это пройти. Книжка — это нечто иллюзорное. Моя идея с издательством остается абстракцией, чем-то выдуманным на бумаге, пока она не обретает материальную форму — появляется настоящее здание, настоящая вывеска. Люди впервые узнают о «Глущенкоиздате». Я думал в основном о зрительском опыте, о схеме восприятия того, что делаю. Наверное, я хотел, чтобы они восприняли всерьез мысль, что существует такое издательство, которое работает по каким-то своим правилам, со своими специфическими задачами. И уже будучи в доверительном настроении, поскольку могут материально убедиться в существовании издательства, они могут обратить более пристальное внимание на то, что там делается.

Если обычно в такой книжке есть 20 храмов, например, то в моих 20 книжках это именно дороги от одного храма до другого, при этом без храмов.

Проблема с книжками и издательством в том, что все это выглядит абстрактно и неосязаемо, отчасти маргинально — какие-то книжки с фотографиями домов. Это может очень легко развеяться: достаточно дунуть — и ничего нет. Поэтому я и старался создать снаружи ощущение монолита. У меня книжки по форме повторяют советские издания — есть четкая редакционная структура, выходные данные, количество печатных листов, корректор, тираж, какие-то странные шифры. Появляется ощущение, что есть некая система, строгая и настоящая, внутри которой появляются вот такие издания. Ты ожидаешь увидеть некую генеральную линию (если и есть какие-то отсылки, то это партийный заказ), а в итоге приходишь, начинаешь смотреть — и тут для меня самое главное, чтобы на выставке были книжки, — и обнаруживаешь что-то другое, странную серую зону. Это же, по сути, те места, которые люди видят, когда идут из дома на работу. Они это делают в состоянии анабиоза, сна. Ты никогда не запоминаешь, что у тебя происходит на привычных маршрутах, идешь и думаешь о своем.

— Действительно, обычно такие книжки скорее документируют что-то, считающееся «из ряда вон», а тут, наоборот, показаны обычные, незаметные для сегодняшнего прохожего здания и виды.

— Да, если обычно в такой книжке есть 20 храмов, например, то в моих 20 книжках это именно дороги от одного храма до другого, при этом без храмов. Это то, что на самом деле и является городом.

— А как в этой истории появился дневник Николая Козакова?

— Я узнал о существовании дневников, которые Козаков вел лет 20, ознакомился с коротким отрывком, и он меня сильно впечатлил. Я увлекся этой историей и в итоге связался с человеком, у которого хранились дневники. Перед смертью в 2005 году (а это год основания «Глущенкоиздата») Козаков был озабочен судьбой дневников и, хотя и не думал о публикации, часто говорил, что хотел бы, чтобы дневники попали в хорошие руки, поэтому его родственники передавали их через друзей кому-то, кто хотя бы отдаленно связан с журналистикой (там была длинная цепочка). Я встретился с этим человеком, он принес мне на пробу 14 тетрадей, а я начал с ними постепенно работать.

Я выбрал целиком 1962 год. Тогда Козаков сначала работал шофером грузовика в поселке, где жил. Потом на короткое время уезжает в город Челкар на нефтепровод и работает там на стройке. И в этом же году возвращается обратно домой — в Харьков. Меня интересуют не его перемещения, которых немного, а скорее атмосфера и описания. Первый слой — это фактура советской жизни, о которой я не имел особого представления, знал только какие-то отголоски. Он так обсессивно и детально описывает каждый свой день, что удивляешься всем этим подробностям, которые обычно не упоминаются. Например, он описывает, как на протяжении двух месяцев чинил грузовик, а на фоне этого пунктиром идет лирическая, любовная линия. Ну а так, в более широком смысле, если у меня в книжках тихие улочки с панельными пятиэтажками, то он — один из тех людей, которые там живут. Отчасти он озвучивает то, что происходит на моих фотографиях. Ведь обычно я не дома снимаю, а думаю, что происходит за их окнами. Это не просто пятиэтажки, а множество спрессованных судеб.

— Получается, что дневник оказывается необходимым дополнением к остальным материалам «Глущенкоиздата»?

— Дневники связали все воедино и одновременно стали неким контрапунктом к моим работам. Когда я понял, что заканчиваю работу над дневниками — а она длилась пять лет, — это стало толчком для того, чтобы сделать выставку. Эта история срабатывает, когда есть достаточное количество материала, о котором никто не знает. И ты сразу видишь что-то большое и объемное. Если показывать фотографии по одной книжке, это не даст никакого представления о затее «Глущенкоиздата».

В какой-то момент после выпуска из ИПСИ и обучения в Гетеборге я перестал участвовать в групповых выставках, потому что понял, что мои работы там не срабатывают, нет никакого эффекта. Я понял, что хочу сделать историю именно про «Глущенкоиздат», в полном объеме и так, чтобы она воспринималась близко к тому, как я ее задумал. Не знаю, как у нас устроена жизнь современного художника и насколько им позволяется делать такие длительные проекты. Все эти годы я работал, чтобы ни от кого не зависеть, и занимался «Глущенкоиздатом».

— «Глущенкоиздат» продолжится, когда выставка закончится?

— Продолжится. У меня есть определенные планы, куда поехать, — белорусские экспериментальные села, Тольятти. Есть список тем, которыми хочется заняться. Есть задумки, по касательной связанные с «Глущенкоиздатом».

— Часто художники, показав такой огромный проект, понимают, что тема закрыта и непонятно, как ее дальше продолжать. Сделал — и отпустил. А дальше возникает желание начать новый проект.

— Не чувствую, что проект завершен. Хочу делать книжки лучше и правильнее и понимаю, как это сделать. Помимо дневников Козакова мы записали двойную пластинку с радиопостановкой, но я еще работаю над второй книгой, с его фотографиями. Все эти годы я жил только с тетрадями Козакова и знал о нем только с его слов, причем слов пятидесятилетней давности. Но в этом году я нашел контакты его вдовы и съездил к ней в Запрудное, где они жили до его смерти. Несколько часов мы сидели и разговаривали про Николая Николаевича. Я попросил пару карточек с ним для книги, а она сказала: «Да, конечно, он очень любил фотографировать. У него целый архив». Мне понравился весь материал, он такой же странный, как и его дневники. К выставке я успел сделать набор открыток из 100 фотографий, но это, наверное, только пятая часть тех материалов, что будут в книге, — хочу сделать из них второй том в рифму к дневникам.

Понравился материал? Помоги сайту!