Нужны ли архитектуре теория и история?

Этот, на первый взгляд, совершенно абстрактный вопрос получил в последние дни конкретное содержание. В Москве под угрозой закрытия оказался единственный в России специализированный научный институт по вопросам истории и теории архитектуры и градостроительства. Илья Печенкин изложил свой взгляд на проблему и предложил коллегам высказаться о взаимосвязи архитектурной теории и практики. Открытое письмо против закрытия института можно подписать здесь.

Новость о предстоящем закрытии НИИТИАГа нельзя назвать неожиданной. Она видится, скорее, вполне прогнозируемым этапом распада научной инфраструктуры, выстроенной в середине ХХ столетия. Институты, подобные НИИТИАГу, создавались для научно-теоретического обеспечения отраслей производства: в данном случае — архитектуры и градостроительства. Есть основания полагать, что сегодня отрасль не только не нуждается в историках и теоретиках, но и старается не замечать их мнения, предпочитая взамен академической экспертизы яркое рекламное сопровождение своей деятельности. Этот момент отлично проиллюстрировала история с реновацией жилой застройки. Столичное начинание, подвергнутое обоснованной критике экспертами, было с энтузиазмом распространено на масштабы всей страны.

Но ремесло историка и теоретика архитектуры давно перестало ассоциироваться с апологией практикующих зодчих или отраслевых чиновников. За 77-летнюю историю институт, созданный в военном 1944 году и несколько раз сменивший название и ведомственную подчиненность, вырос в уникальный научный центр, с которым связаны имена крупнейших отечественных исследователей архитектуры — Ю.С. Яралова, Н.Ф. Гуляницкого, С.О. Хан-Магомедова, А.А. Стригалева, Е.И. Кириченко, В.П. Орфинского, А.Г. Раппапорта, В.Г. Лисовского, М.В. Нащокиной, А.С. Щенкова, Ю.П. Волчка, Б.М. Кирикова, М.И. Мильчика и других. Предтечей НИИ являлся Кабинет теории и истории в основанной в 1933 году Всесоюзной академии архитектуры, созданный А.Г. Габричевским после разгрома ГАХН и первого ареста и знаменитый, прежде всего, изданием серии переводов классических архитектурных трактатов — Альберти, Виньолы, Палладио, Виолле-ле-Дюка.

Сказанное в целом объясняет, почему до сих пор, произнося «теория и история архитектуры в России», мы обязательно имеем в виду НИИТИАГ.

А теперь о проблемах.

В конце прошлого века для института наступили трудные времена. Общие экономические сложности усилились демографическими. Не секрет, что в академической среде в 1990-х — 2000-х годах обозначился небывалый разрыв поколений, поскольку целая генерация окончивших вузы на излете советской эпохи сделала выбор не в пользу науки. Эта кадровая лакуна ощущается до сих пор. Разветвленная структура института (к 1990 году он имел шесть региональных филиалов) постепенно деградировала, и в результате он сам оказался в статусе филиала объединенного Центрального научно-исследовательского и проектного института Министерства строительства и жилищно-коммунального хозяйства РФ. В уставе этой солидной организации пункт об осуществлении теоретических и исторических исследований находится на 27-м (буквально так) месте.

Научно-исследовательский институт сегодня не всегда может состояться как экспертная площадка или, например, лаборатория методологии историко-архитектурных исследований — в первую очередь по причине двусмысленности своего статуса, определенного вышестоящими инстанциями. Если говорить конкретно о НИИТИАГе, то в последнее время он официально не имел права даже заниматься издательской деятельностью, из-за чего складывалась абсурдная ситуация: научные сотрудники, главной миссией которых является производство текстов, вынуждены были искать окольные пути для их опубликования. При том что оценивали эффективность работы института, разумеется, исходя из показателей публикационной активности персонала.

Несмотря на то что последняя с каждым годом нарастала (с учетом все более изысканных требований к качеству журналов), на участие сотрудников в грантовых программах и т.д. перспективы экс-НИИ как филиала в брутальном ведомстве строителей и коммунальщиков было трудно оценивать оптимистически. Практики ожидаемо воспринимают теоретиков, которые не обслуживают их деятельность, а занимаются фундаментальными исследованиями, как «слабое звено».

Выход из сложившейся ситуации многим видится с оглядкой на американскую модель организации науки — в наращивании научной мощи вузов, в первую очередь — входящих в обойму национальных исследовательских университетов. Однако в России соответствующие университетские структуры, как правило, возникли недавно. Они только-только выращивают кадры своих сотрудников и формируют свои архивы. В исторических исследованиях существенную роль играют объемы накопленной информации. Поэтому было бы нелепым расточительством пренебрегать опытом и ресурсами старейших научных центров.

Очевидно, что наиболее значимым актором научного исследования является сам исследователь, который подчас нуждается в институциональной поддержке чисто номинально: ради звучной аффилиации или в попытке сократить материальные траты на взаимодействие с музеями и архивами (прайсы на копирование документов могут содержать там весьма серьезные цифры). Резонно задаться вопросами: нужны ли вообще архитектуре теория и история и насколько оправданно в настоящее время существование такой формы интеллектуальной жизни, как научно-исследовательский институт?

Понравился материал? Помоги сайту!