«В 2000-е у нас было более серьезное, взвешенное и уважительное отношение к советскому наследию»

Как в случае со многими магистральными трендами 2010-х (например, урбанистикой), расцвет изучения советского модернизма был обеспечен интенсивной работой независимых исследователей, художников, поэтов и просто увлеченных людей — энтузиастов предыдущего десятилетия. Перестроечное поколение — нынешние тридцатилетние — проделало огромную работу по описанию и осмыслению ХХ века, его противоречий и конфликтов, триумфов и катастроф. В большой степени эта работа была сосредоточена в интернете — в Википедии, «Живом журнале», а позже и во «ВКонтакте».

Об опыте самостоятельного исследования, дистанции с советским и возникновении сообщества исследователей модернизма в глухие 2000-е Максим Буров поговорил с Александром Стругачем — архитектором, создателем сообщества ru_sovarch в «Живом журнале».

— На мой взгляд, ru_sovarch было одним из лучших ЖЖ-сообществ 2000-х. Оно находилось как бы на стыке между народными краеведческими сообществами типа russiantowns и более специальными, посвященными ар-деко, неоклассике. В нем были и профессионализм, и азарт. Как вам пришла идея его создания?

— Идея создать сообщество ru_sovarch возникла в 2005 году. Я тогда всерьез заинтересовался довоенной советской архитектурой — авангардом и зодчеством 1930-х годов. Эта эпоха, как казалось, хранила в себе множество тайн и загадок. Интерес, конечно, был чисто эстетическим. Искусство авангарда я знал еще с детства, а в школе с удовольствием писал рефераты про Самохвалова, Дейнеку и Петрова-Водкина. Но про архитектуру той эпохи и ее особую роль стал задумываться намного позднее — уже курсе на втором университета.

Найти информацию было очень трудно. Сейчас можно все загуглить и мгновенно получить подробные ответы — в диапазоне от видеопрогулок и лекций до научных статей и книг. В начале и середине 2000-х сведения приходилось черпать из литературы, архивов и живого общения со свидетелями ушедшего времени. Интерес к советскому прошлому был в те годы весьма далек от мейнстрима. Все более модным и популярным становилось увлечение современными иностранными архитектурой и дизайном, но параллельно, как выяснилось, формировалось сообщество, объединявшее людей, желавших увидеть ценность в архитектуре прошлого — в том числе в отечественных советских памятниках. Думаю, не последнюю роль играли и своеобразное ностальгическое отношение, тоска по «глобальному проекту», желание отрефлексировать «большую культуру» и в какой-то мере сблизиться с идеальными притягательными образами.

Увидеть и узнать то, что хотелось, было не так-то просто. Нужно было самостоятельно искать литературу, находить и посещать объекты, доставать нужные контакты и архивные материалы. Когда я, например, впервые прочитал статью про Якова Чернихова, то единственным способом увидеть его архитектурные фантазии был поиск соответствующей оригинальной книги в библиотеке. Для меня это было невероятным открытием: ничего подобного я ранее не видел. Сделанный позднее репринт книги Я.Г. Чернихова «Архитектурные фантазии» и близко не отражает визуальную эффектность оригинального издания.

Я. Чернихов. Архитектурные фантазии. 101 композиция в красках. 101 архитектурная миниатюра. 1933

Узнав про архитектора Г.А. Симонова, я тут же отправился искать и фотографировать его постройки, притаившиеся в мрачноватых рабочих кварталах на периферии города, нашел его личное дело в архиве СПбГАСУ. Так все и закрутилось. Всей этой информацией хотелось быстро поделиться, преодолеть пресловутую проблему доступа. «Живой журнал» оказался самым удобным средством для раскрытия информации и обсуждения ее с другими юзерами.

Люди, имеющие схожие хобби и научные интересы, стали приходить сами — стоило только обозначить тему, придумать название и начать делиться информацией. Само собой, я и не предполагал, в какой интересный проект все это в итоге выльется. Огромным преимуществом было включение в работу сообщества жителей не только Москвы и Санкт-Петербурга, со многими из которых мы впоследствии познакомились лично, но и других регионов России и бывшего СССР, а также, что особенно ценно, — эмигрантов и иностранных исследователей. Для обсуждения той или иной темы больше не нужно было собираться на конференции и летать в другие страны и города. Скорость обмена информацией позволяла все обсуждать и смотреть в сети. Это была новая реальность.

— В чем причина острого интереса к советской архитектуре, который появился в те годы?

— Интерес к тем или иным историческим «культурным слоям» приходит поэтапно. И на каждое поколение исследователей выпадает свой «слой» — своя эпоха, которая волнует и интересует. По сути, это мода, так или иначе соответствующая духу времени. Как правило, интерес приходит на контрасте с предыдущим «слоем». В конце 80-х — 90-е существовал высокий интерес к памятникам предреволюционной эпохи — к архитектуре эклектики и модерна, наследие которой почти не изучалось в советское время. Архитектура СССР в те времена воспринималась как часть официозного советского образа жизни, изрядно набившего оскомину и подвергшегося масштабной критике и пересмотру в перестроечные годы.

В 2000-е советскую культуру можно было открывать заново: смотреть на нее по-новому, избавляясь в равной мере и от перестроечных, и от официозных стереотипов ее восприятия. Интернет с его огромными скоростями обмена информацией сыграл здесь свою роль. Нужны были новая оптика, новый ракурс, позволяющий непредвзято взглянуть на советское наследие. И всем нам тогда довелось поучаствовать в этом процессе.

— Своеобразное сочетание отстраненности и глубокой заинтересованности — характерная черта нашего поколения (людей, рожденных в середине 1980-х). Как это проявилось в сообществе, какие темы были в фокусе обсуждений?

— Уже с первых месяцев работы сообщества ru_sovarch стало ясно, что изучать советские постройки и проекты в отрыве от поворотов общественной и политической жизни СССР невозможно. При этом необходимо было сохранять определенную дистанцию — для того чтобы иметь возможность говорить об этом наследии, не включаясь в бесконечные политические споры и агитацию. Это был один из самых сложных и интересных вызовов, связанных с данной темой.

Ленинградские постройки Г.А. Симонова. Жилые дома на пр. Стачек у профилактория Московско-Нарвского района (1929–1930 гг., архитекторы Г.А. Симонов, Б.Р. Рубаненко и др.). Пожарная часть на Лесном проспекте (1930 г., архитекторы Г.А. Симонов, И.Г. Капцюг). Жилой дом Общества бывших  политкаторжан — «Дом политкаторжан» (1929–1933 гг., архитекторы Г.А.Симонов, П.В. Абросимов, А.Ф. Хряков)

Работать с наследием прошлого можно очень по-разному. В 2000-е у нас было более серьезное, более взвешенное и уважительное отношение к советскому наследию: оно сильно отличалось от взглядов позднего советского поколения, яркие представители которого стремились концептуализировать, остранять и высмеивать стереотипы советской культуры. Это можно видеть как на примере актуального искусства — концептуализма и соц-арта Ильи Кабакова, Леонида Сокова, Комара и Меламида и других, так и на примере теоретических трудов, таких, как «Культура Два» Владимира Паперного или «Gesamtkunstwerk Сталин» Бориса Гройса.

Одной из острых проблем, которая обсуждалась в сообществе практически с самого его появления, стал парадокс 1932 и 1955 годов. Это те сакраментальные моменты, когда происходило резкое изменение «творческой направленности советской архитектуры». В 1932 году конструктивисты, соратники Корбюзье и яростные борцы против эклектики и украшательства, вдруг в одночасье стали тонкими ценителями Палладио, знатоками античных ордеров и верными последователями Щусева и Жолтовского. В 1955-м — ровно наоборот: мастера многоколонных портиков, трехосевых композиций и роскошных скульптурных фризов вдруг превратились в специалистов по скоростному панельному домостроению и типизации жилищного строительства и стали придумывать дома-коробки из пластмассы и легких бетонов. Важно понимать, что все эти метаморфозы часто происходили с одними и теми же людьми. То есть на протяжении профессиональной карьеры советскому архитектору приходилось как минимум дважды на 180 градусов переворачивать весь свой творческий и профессиональный мир.

Эти «переломные моменты» каждому, кто занимается наследием советской архитектуры, нужно каким-то образом понять и осмыслить. Здесь легко скатиться в крайности и примкнуть к тому или иному лагерю, куда тебя, впрочем, могут записать и без твоего ведома. Так, упомянутого Бориса Гройса, написавшего свой труд в 1987 году, чуть ли не до сих пор обвиняют в сталинизме и уличают в «восхищении сталинским китчем».

Изучая «переломы» 1932 и 1955 годов, трудно избежать искушения включиться в эту идеологическую «игру». Тем не менее основным уроком, который мы можем извлечь из этих важных дат, является фундаментальное понимание мощной и бескомпромиссной системы управления, лежавшей в основе советского строя. Острые идеологические дискуссии и противостояния, физическое устранение оппонентов, постоянная необходимость поиска истинно верного идеологического обоснования архитектурных решений, стилей и форм, отвечавших вкусам высоких заказчиков, — все это тот самый драматический и противоречивый шлейф советской архитектуры, который не позволяет изучать ее наследие в отрыве от политики и идеологии.

Чтобы не втягиваться в это противостояние и не играть «на чьей-либо стороне», нужна объективная и внимательная работа с документами, архивами, дневниками, протоколами и письмами. Этим сейчас как раз занимаются действующие историки советского зодчества: Александра Селиванова, Вадим Басс, Иван Саблин, Андрей Бархин, Дмитрий Козлов, Анна Броновицкая, Ольга Казакова, Евгения Губкина, Николай Малинин, Денис Ромодин и другие.

Уже с первых месяцев работы сообщества ru_sovarch стало ясно, что изучать советские постройки и проекты в отрыве от поворотов общественной и политической жизни СССР невозможно; при этом необходимо было сохранять определенную дистанцию.

— Сейчас выходят альбомы и монографии, посвященные советскому модернизму 1955—1991 годов, существует целый Институт модернизма. В середине 2000-х интерес к советской архитектуре этого периода был глубоко маргинальным, она воспринималась как унылая и тривиальная. Мне кажется, сообщество ru_sovarch сыграло важную роль в изменении этого отношения. Как вы смотрите на этот процесс переоткрытия советского модернизма в последние 15 лет?

— В 2000-е годы в разговорах со старшими коллегами мы сталкивались с проблемой отрицания наследия позднего советского модернизма. Архитекторы и историки архитектуры как будто «стеснялись» этих построек и часто с горечью вспоминали свои собственные долгострои, а также многочисленные нереализованные замыслы и идеи. Когда все же удавалось разговорить собеседников, то они обычно формулировали свои претензии к позднесоветскому зодчеству следующим образом.

Во-первых, эта архитектура воспринималась как глубоко вторичная. Скажем, в Петербурге есть построенный в середине 1980-х годов спортивный комплекс Института железнодорожного транспорта с эффектным вантовым покрытием. Спроектирован он был в 1970-е, а примененные в проекте идеи и приемы — это буквально срисованная архитектура Кэндзо Тангэ 1950-х годов. Таким образом, постройка в момент открытия «устарела» минимум на 30 лет. Если в неоклассической архитектуре такие критерии не работают, то в модернизме, требующем непременного новаторства, подобное «моральное устаревание» становится серьезной проблемой.

Во-вторых, почти все современники позднего советского модернизма и его исследователи с печалью ссылаются на низкое качество строительства и допотопность тогдашних промышленности и строительного комплекса, а также — строго навязываемые принципы типизации и повсеместного применения заводских изделий.

На поверку все оказывается далеко не так плачевно. Широко известная книга Фредерика Шобена (Frédéric Chaubin) «CCCP: Cosmic Communist Constructions Photographed» наглядно демонстрирует, как много разнообразных идей и течений было в поздней советской архитектуре и сколько всего интересного было реализовано. Снимки французского фотографа позволяют увидеть, как много, на самом деле, было по-настоящему качественных и выразительных объектов, разбросанных по огромным территориям Союза — по разным республикам, городам и поселкам. А ведь он выбрал всего лишь 90 зданий!

Особенно сильное впечатление производят необычные «космические» формы, которые могла породить только огромная машина государственного заказа позднего СССР. Это, например, здание Министерства автомобильных дорог Грузии, постройки Авраама Милецкого на Украине, здание гостиницы «Дружба» в Крыму или театр имени Ф.М. Достоевского в Великом Новгороде, построенный по проекту Владимира Сомова. Отдельного внимания заслуживает применение в этих фантастических общественных зданиях синтеза искусств — использование уникальных изделий из стекла, керамики, металла и древесины, монументальной живописи, мозаик, техник народного декоративно-прикладного искусства. Все это — особая целостная художественная и эстетическая система, завершившая свое существование. Она уже больше никогда не может быть воссоздана или продолжена. В этом особое очарование позднего советского модернизма — он кончился навсегда вместе с породившим его государством.

Отдельная история — мода на советский модернизм, приходящая к нам обратным ходом из-за границы. Я говорю, прежде всего, о Реме Колхасе, который своими исследованиями и проектными работами поднял волну интереса к советскому модернизму. У голландцев есть своя линия интереса к поздней советской архитектуре, связанная с градостроительством, с исследованием модели микрорайона, которая стала своеобразным абсолютом позднего советского урбанизма. Нашим людям, особенно жителям бесконечных массивов хрущевских и брежневских панельных домов, этот исследовательский интерес и это восхищение, пожалуй, никогда не понять. Но в том-то и прелесть «стороннего наблюдения». Оно дает простор для эстетизации и анализа, на которые априори не способен «включенный наблюдатель».

Одной из острых проблем, которая обсуждалась в сообществе практически с самого его появления, стал парадокс 1932 и 1955 годов.

— Расскажите о своей работе как архитектора-практика.

— Для меня самое ценное и увлекательное в работе — возможность создавать пространство, которое принадлежит абсолютно всем и каждому. В отличие от частной архитектуры или жилья, инфраструктура и ландшафт формируют «вторую природу» — искусственную среду, наполненную энергетическими импульсами, центрами притяжения, пульсирующими венами пешеходных потоков и автомагистралей. Архитектура транспортных сооружений, инфраструктуры и городского ландшафта — это огромные суперсистемы, из которых формируются колоссальные инсталляции, порталы и коридоры, дающие возможность любому соприкоснуться с масштабными эффектами пространственного искусства.

Одна из главных тем в моей работе — архитектура уникальных сооружений — мостов. Мост — сила, преодолевающая любые природные и техногенные преграды: в диапазоне от небольших улиц и ручейков до колоссальных акваторий рек, заливов и проливов. Работая над проектами мостов и городской инфраструктуры, я имею возможность принимать участие в развитии разных регионов нашей страны. За 15 лет практики мне довелось поучаствовать в проектировании и строительстве объектов в Санкт-Петербурге, Москве, Калининграде, Владивостоке, Уфе, Череповце, Великом Новгороде, Челябинске, Волгограде и других городах России. Также мы вели разработки проектов для таких городов, как Астана, Варшава, Сеул.

Транспортная развязка на пересечении Пулковского шоссе и Дунайского проспекта (2013 г., архитектор А. Стругач)

Любимый из реализованных на сегодняшний день объектов в Петербурге — транспортная развязка на пересечении Пулковского шоссе и Дунайского проспекта. Центром композиции являются два моста, переброшенных через Пулковское шоссе. Пилоны облицованы благородным гранитом, а пролетные строения держатся на мощных растянутых кабелях. Эффектный натуральный камень — красный гранит — также применялся для облицовки подземных пешеходных переходов, входящих в состав сооружения. Конструкция мостов основана на уникальной системе, которая здесь была применена впервые в нашей стране. Точный расчет позволяет каждому грамму конструкции включаться в работу.

Особенное место в работе занимают культовые и духовные сооружения. Я бы выделил два проекта, которые разделены промежутком ровно в 10 лет. Первый — это проект «Мемориум», сделанный в 2007—2008 годах для города Черняховска Калининградской области. «Мемориум» — памятник-музей, культурный центр, который задумывался как напоминание об уничтоженной лютеранской церкви, украшавшей некогда центр города Инстербурга. Проект в большей степени концептуальный, но он так полюбился местным жителям, что они до сих пор мечтают о его реализации. Вторая работа — храмовый комплекс на Гжатской улице в Санкт-Петербурге. Центральный объект здесь — новый величественный собор, современный образ культового сооружения, не повторяющий напрямую исторические аналоги и образцы, но отражающий мотивы северного русского зодчества XII века. В архитектуре этого здания — память о традициях новгородских монастырей, владимиро-суздальских храмов и других важных для истории древнерусской архитектуры культовых сооружений. Этот проект мне особенно близок по духу, и я очень хотел бы увидеть его реализованным.

Из работ, связанных с развитием и обустройством города, я бы выделил мастер-план острова Котлин (г. Кронштадт), концепцию жилого района в Шушарах, а также — концепцию размещения всех перспективных вестибюлей Петербургского метрополитена до 2048 года. Все эти разработки в той или иной степени повлияли на формирование текущей градостроительной документации Санкт-Петербурга. Последний проект наиболее интересен для меня, так как связан одновременно с темой градостроительства и темой развития транспортной инфраструктуры.

— Что сейчас происходит в большой архитектуре? Какие проблемы вы решаете или нащупываете?

— 2000-е были переходом к полной компьютеризации и закономерному изменению технологий творчества. Сейчас все закрутилось еще сильнее — мы живем в эпоху колоссального обилия визуальной информации и огромных скоростей ее передачи. Новая архитектура обеих наших столиц — лишь капля в информационном море. В этой бесконечной глобальной ноосфере очень сложно прозвучать — кого-то чем-либо удивить, зацепить, как-то зафиксировать внимание, остановить взгляд: буквально все растворяется в динамике крутящихся лент социальных сетей и нескончаемых цепочек сториз…

В ответ на такие скорости обмена информацией архитектура продолжает все меньше ориентироваться на стандарты монументальности, надежности и долговечности. Она становится обыденной частью средового дизайна — нейтрально-современной технологичной среды обитания. Формы зданий укрупняются и упрощаются. Их уже можно даже не придумывать и не рисовать, а генерировать с помощью программных алгоритмов: все меньше внимания уделяется отдельным деталям и фрагментам — они возникают как бы «сами собой». Все больше возрастает доля абстрактных, «анонимных» сооружений, наполняющих все части света бесконечно тиражируемыми стандартными решениями и одинаковыми материалами. Зачастую максимум того, что может позволить себе архитектор в качестве средств выразительности, — это выбор простой абстрактной формы постройки и текстуры для этой формы.

На глобальном уровне проектирование сводится к работе с простейшими трехмерными примитивами. Я, конечно, утрирую: проектирование любого здания и сооружения — это всегда сложный многоступенчатый процесс, но концептуально, на уровне формы, все в буквальном смысле так и обстоит. Взгляните на современную архитектуру Китая — объекты там множатся, тиражируются, копируются и обновляются, подобно постам в стремительно бегущей ленте Инстаграма.

Мировые архитектурные тренды сегодня сконцентрированы на попытках дать ответы на глобальные вызовы современности: изменение климата, неконтролируемый рост агломераций и крупных городов, проблемы миграции населения, отсутствие жилья в бедных и депрессивных регионах планеты и так далее. Среди этих тем редко появляются собственно архитектурно-художественные вопросы, которые, как кажется, сегодня менее всего волнуют архитекторов. Но это лишь иллюзорное ощущение. Конечно же, все это — не повод окончательно забыть об эстетике, форме, деталях и материалах: напротив, стоит искать свое место в меняющемся мире, помня о том, что архитектура — это, прежде всего, один из жанров искусства. Этот тезис пока еще никто не отменял.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!