«Голова Ким Ир Сена в кадр уже не поместилась»

Предисловие Василия Корецкого

«Песни с Севера», получившие приз за лучший дебют на фестивале в Локарно, — один из лучших документальных фильмов о Северной Корее. Исполненные чувства, даже сентиментальные, «Песни» сплетены из фрагментов северокорейской официальной пропаганды (фильмов и хроникальных телекадров) и обрывочных, импрессионистских видеозарисовок, партизанским способом снятых Ю Сун-Ми во время нескольких визитов в КНДР. Видеосъемка в Северной Корее жестко регламентирована, и поэтому почти каждый кадр авторской хроники заканчивается окриком сопровождающего. На этих кадрах — задумчивые лица гидов из корейского КГБ, захваченные врасплох портье из гостиницы, дети, нищие, велосипедисты, рабочие, туристы, ветераны, пережившие ужасы Корейской войны. Уличные сценки, подсмотренные из окна гостиницы. Эпизод публичного политического театра — корейский Павлик Морозов восхваляет перед партийной аудиторией нового отца нации, Ким Чен Ына. Между ними — поющий Ким Ир Сен, помпезные кинопостановки, пустые залы для собраний, старая американская хроника — разбомбленные церкви, американские генералы, сожалеющие о том, что им не отдали в 53-м приказа дойти до Москвы. Хроника перемежается разговорами режиссера с ее отцом, пережившим войну, антикоммунистические чистки на Юге, бегство друзей-леваков на Север. И надо всем этим льются задушевные песни. Рыдают слушатели. Рыдают киногерои, едва не плачет завешанный медалями, как Брежнев, суровый военный хор. В этих печальных и одновременно невероятно человечных сценах — все, что нужно знать о разделении Кореи, о прекрасной утопии, так и не созданной на земле, но крепко отстроившейся в области воображаемого, о волшебной силе искусства (пропаганды), способного полностью оторваться от реальности и запереться в модернистской башне из железобетона и кумача.

Я очень хотел взять Ю Сун-Ми в северокорейскую ретроспективу на Медиафоруме, но она была непреклонна — соседство ее фильма с картинами, произведенными КНДР, было для нее политически неприемлемо. Таких проблем не возникло с Венским кинофестивалем, где с Ю Сун-Ми встретилась Наталья Серебрякова, обсудившая с ней травму разделенной страны, сентиментальность северокорейского народа и роль пропаганды в жизни корейцев по обе стороны 38-й параллели.

— Я посмотрела ваш грустный фильм, и Северная Корея показалась мне потерянной Атлантидой. А вы испытывали похожее чувство такой... фантомной боли, когда снимали «Песни с Севера»?

— Наверное, да. Из-за этой войны, из-за этого жестокого рассечения страны. Что касается моих личных чувств, то у меня нет никаких связей с Северной Кореей. Все мои родственники живут на Юге. Но это что-то общекорейское, коллективный опыт, который разделяют по обе стороны 38-й параллели.

— Почему вы решили посвятить «Песни» своему отцу? Какова его роль в создании фильма?

— Мой отец пережил войну и многое из этой истории разделения испытал на себе.

— Но в фильме говорится, что ваш отец не принимал участия в войне.

— Да, он не принимал участия в военных действиях, не воевал ни на одной из сторон. Не хотел стрелять в людей. Он часто говорил об этом, рассказывал о похищениях северных корейцев, о японской колонизации полуострова. Это исторические уроки, на них я выросла. Разговор на камеру — это только продолжение того бесконечного разговора, который мы ведем с ним на протяжении всей жизни. Начиная «Песни с Севера», я просто хотела иметь документ, исследование. А в процессе я поняла, что сама запись этого разговора может быть хорошим дополнением к северокорейскому материалу.

— Как-то вы упомянули, что на вас большое впечатление произвела фотокнига Криса Маркера «Корейцы». Выходит, интерес к стране-соседу пришел к вам с Запада?

— Ну, нельзя сказать, что интерес к Северной Корее пришел ко мне прямо уж с Запада. Я выросла в Корее, росла в атмосфере провокаций Севера и военных учений Юга. Северная Корея всегда была в новостях, по радио, по телевидению — она была предметом публичных дискуссий. У меня просто не было выбора. Даже не занимая активную жизненную позицию, ты был вовлечен в это противостояние между двумя государствами. Что же касается фотокниги Криса Маркера, я впервые увидела ее в магазине в Южной Корее. Я интересовалась режиссурой в то время. Впервые в жизни я увидела фотографии, не являющиеся пропагандой о Северной Корее со стороны Южной. Эти картинки не были ложью, на которой я выросла. Ведь мы жили с повседневной ложью, что северные корейцы — «собаки дьявола», враги. Поэтому книга Маркера была чем-то новым и неожиданным для меня, с чем я никогда не сталкивалась. Кроме того, Маркер — прекрасный писатель, он мастерски соединяет опыт Северной Кореи с собственным опытом, а также с мировым. Я люблю его и как режиссера — в прошлом году я посмотрела все его работы, особенно мне нравится «Без солнца». Но все же больше всего ценю Маркера как писателя.

— О каких именно провокациях со стороны обоих государств вы говорите?

— Провокации со стороны КНДР — это то, что все время на слуху и в новостях. Например, похищение какого-нибудь рыбака. Понимаете, это же граница, которую постоянно кто-то где-то переходит. Или вот Южная Корея придумала пару лет назад какие-то военные учения, расставила свой флот, подводные лодки. Северная Корея расценила это как огромную провокацию.

— Почему вы поехали в Северную Корею зимой, обычно ведь туристы ездят туда летом? Наверное, был дикий холод?

— Да, это правда. В зимнее время Северная Корея, как правило, непригодна для туризма Просто у меня не было выбора — в тот раз мне разрешили поехать именно зимой. Никогда в жизни мне еще не было так холодно! И это ощущение дикого холода в первую поездку всегда останется со мной.

— Это правда, что южных корейцев стараются не возить в Пхеньян и вообще по местам, где стоят монументы?

— Нет, туристы могут посещать Пхеньян. Что же касается идеологических памятников, то тут ситуация избирательная. У меня американский паспорт, поэтому я не могу говорить от лица типичных южных корейцев — у нас разные уровни допуска к историческим местам. Лично я была в мавзолее Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Но слышала, что далеко не всех желающих туда пускают даже просто положить цветы.

— Вы бы хотели снова поехать туда?

— Боюсь, в следующий раз меня уже могут и не пустить в Северную Корею из-за одного момента, который есть в фильме. Вы знаете, северные корейцы очень внимательно относятся к репрезентации своей идеологии в искусстве. Если кто-то покажет изображения их вождей в некорректном контексте — это преступление. А в моем фильме, в самом конце, есть момент, когда маленькие девочки поют и танцуют, а на заднем плане стоит памятник Ким Ир Сену. И вот так получилось, что в кадре голова у памятника обрезана. Я думаю, из-за того, что голова не поместилась в кадр, меня, наверное, уже и не пустят в Северную Корею в следующий раз. Если они мне разрешат, конечно, поеду. Но вообще-то у меня нет особой нужды или цели ехать в Северную Корею прямо сейчас — я закончила свой фильм и теперь хочу заняться чем-то другим.

— Как вы ощущаете эту страну эстетически?

— Вы, наверное, заметили, что мой фильм очень чувственный и эмоциональный. Но хм… Это очень сложный вопрос. Потому что в Северной Корее нельзя отделить эстетику от политики. Вы же сами, наверное, знаете, как это было в Советском Союзе: все пропитано идеологией и пропагандой. Могу лишь сказать, что эстетически эта страна уникальна, и я ей признательна за это.

— Почему вы использовали в фильме фрагменты VHS-копий северокорейских фильмов — ведь эти картины сейчас доступны на DVD?

— Когда я начала свои исследования, я работала в Гарвардском университете и все фильмы брала в их библиотеке, на кассетах. VHS — это не то, что я сделала специально, просто именно такими я первый раз увидела эти фильмы. Вы знаете, Ким Ир Сен в Северной Корее — как бог или вечный отец, и это зернистое изображение придает как бы историческую правдивость и некоторую ностальгию. Я не искала специально такого решения, просто в ходе работы поняла, что эта атмосфера — самая подходящая.

— Судя по вашему фильму, люди в Северной Корее все время плачут. Они правда такие чувствительные?

— Северные корейцы действительно очень эмоциональны — в том числе и в своих спектаклях, цирковых представлениях, песнях. И этот истерический плач, который сопровождал, например, похороны Ким Ир Сена или Ким Чен Ира, очень похож на реакцию людей в Советском Союзе, когда умер Сталин.

— В фильме есть очень эмоциональный фрагмент — запись публичного покаяния маленького сына «врага народа», мальчика, которого осчастливил своим прощением и вниманием Ким Чен Ын. Эта история об отце-предателе и раскаянии мальчика — она настоящая или это пропагандистский спектакль?

— История о мальчике и отце-предателе мне представляется реальной историей, обернувшейся в пропаганду. Ведь в Северной Корее семья не так важна, как государство. Если у вас умерли родители или они оказались предателями, вы, конечно же, сирота. Но, согласно пропаганде, о вас заботится Великий руководитель и Отец. И если даже у вас есть биологические родители, которые защищают вас и заботятся о вас, Ким Ир Сен все равно представляет образ абсолютного, бессмертного отца, который на самом деле заботится о вас.

— В детстве вы испытывали какие-то подобные манипуляции — но со стороны южнокорейской системы?

— В Южной Корее также манипулируют детским сознанием — как и везде в мире. Начиная с простых вещей вроде «что такое хорошо и что такое плохо» и до подробного разъяснения того, чем именно ты обязан своему государству. В США, где я живу уже 24 года, тоже есть такое. Кроме того, в Южной Корее всегда присутствовала антикоммунистическая идеология, на которой и построена вся воспитательная и образовательная система.

— Сколько песен вошло в ваш фильм?

— Не помню точно. Сперва я думала, что туда войдет семь песен, но потом я отказалась от первоначальной структуры фильма — не хотела ничего похожего на традиционное разделение на три акта. Вообще вопрос структуры был огромной проблемой. В конце работы она приняла вид спирали — от начала к концу и обратно. Кроме того, за время работы я подпала под очарование этих прекрасных песен, под ту особую власть, которую они имеют над слушателями.

— А кто автор всех этих песен? Или в Северной Корее искусство анонимно?

— В титрах у меня указаны всего четыре песни, и одна из них якобы написана Ким Ир Сеном, а другая — Ким Чен Иром. Авторство в Северной Корее действительно очень трудно определить. Часто они приписывают песни — как и многое другое: пьесы, фильмы, изобретения — своим лидерам. Я, кстати, не считаю, что все песни в моем фильме чрезмерно пропагандистские — хотя, конечно, в КНДР, как и в других коммунистических странах, искусство всегда состоит на службе у пропаганды.

Понравился материал? Помоги сайту!