В одной рубке с Захаром Загадкиным

В августе семьдесят четвертого: комик из «1000 мелочей»

В августе 1974 года я по университетскому распределению пришел в ИГАН — Институт географии Академии наук СССР, в отдел экономической географии, стажером-исследователем с окладом в 95 рублей. Начальником отдела был Георгий Михайлович Лаппо — единственный сотрудник, с которым я хотя бы виделся до этого. Виделся же я с ним у Исаака Моисеевича Маергойза — моего университетского профессора и нашего общего учителя, раз или два приглашавшего нас обоих и еще несколько человек для «мозговых атак» на какую-то общеинтересную тему.

Попал я в ИГАН нечаянно, но не случайно. Хлопотал, разумеется, Маергойз, а Лаппо и Яков Григорьевич Машбиц, заведующий другим экономгеографическим отделом, служили ему приводными ремнями.

Вот краткая предыстория «моего» случая, к разработке которого Исаак Моисеевич приступил более чем загодя — зимой 1973—1974 гг. Напомню, что в октябре 1973 года состоялась четвертая арабо-израильская война — так называемая Война Судного дня. Аспирантура в МГУ или в Академии наук была в этом контексте заведомо невозможной.

Но Маергойз не отчаивался и отправлял меня по все новым и новым адресам. Темы моей курсовой и диплома были связаны с машиностроением стран СЭВ, отчего основные надежды с трудоустройством возлагались на головные НИИ машиностроительных отраслей — станкостроения, электротехники и т.д. В них Маергойза тоже знали, ценили и любили, как, например, в «Информэлектро», где Полян проходил практику у А.М. Френкина и даже опубликовал в институтском журнале свою первую статью о географии трансформаторостроения стран СЭВ ^[1]. Но и там ничего не получалось: все кадровики как один, пробежав взглядом заполненную анкету, качали головами. Одни — молча или обещая позвонить, если откроются ставки; другие не считали зазорным отказать с ходу, а один даже со ссылкой на сложное международное положение.

О моей тогдашней наивности можно судить по следующему эпизоду. Однажды я пришел к Исааку Моисеевичу советоваться — с большой простыней с аккуратным перечнем тех мест, куда я уже «посватался», причем с указанием различных параметров — их «плюсов» и «минусов». И.М. уважительно подивился такому высоконаучному подходу. Увидев же среди параметров транспортную доступность, он искренне, до слез, гомерически расхохотался. На смех пришла жена, Рахиль Марковна, и Маергойз, не переставая хохотать, показал ладошкой на источник такой своей веселости. Отхохотавшись же, сказал: «Посмотг'и, его того гъяди никуда на ааботу не возьмут, а он чуть ли не изохъоны тг'анспортной доступности своих аботонедателей постг'оил!». Переведя взгляд на меня, Рахиль Марковна тоже заулыбалась.

Таблица тем не менее была составлена, и, согласно таблице, получалось, что оптимальным местом служения науке был бы Институт географии АН СССР: всего две остановки на метро от Калужской заставы, где — в доме 39 по Ленинскому проспекту (в нем был магазин «1000 мелочей») — обитал тогда этот юный комик.

И тем не менее он, то есть я, распределился именно в ИГАН — явно не будучи в состоянии реально оценить невероятную степень своего везения и своей удачи!

Конечно же, я бывал не во всех, а лишь в нескольких десятках академических институтов плюс отзывы сотрудников еще нескольких десятков других. И на основании этой субъективной эмпирики беру на себя смелость утверждать: наш Институт географии был самым либеральным институтом в Академии наук, самым толерантным по отношению к своим научным сотрудникам и их естественным свободам. И дело не только в нашем вольготном режиме как таковом, а в самой атмосфере, постепенно установившейся в институте и бережно в нем поддерживавшейся. Предоставленная свобода порождала не анархию, а ответственность, и научная отдача была в разы выше той, что была бы при коллективном ежедневном радении.

Я проработал в институте 43 (sic!) года — при трех директорах: Иннокентии Петровиче Герасимове, Владимире Михайловиче Котлякове и Ольге Николаевне Соломиной. И могу засвидетельствовать, что каждый из них уважал и, поелику возможно, охранял этот режим, отдавая себе полный отчет не только в его справедливости и привлекательности для сотрудников, но и в эффективности для института и для науки.

Встреч в режиме один раз в неделю — существовало даже понятие «отдельский день» — было совершенно достаточно для решения текущих вопросов, обсуждения научных докладов и общения сотрудников друг с другом. Разумеется, общеинститутские собрания, защиты, тематически близкие заседания ученых советов, а также 5-е и 19-е числа каждого месяца (дни выдачи зарплаты) тоже исправно посещались.

Столь умеренное присутствие на службе создавало важный психологический фон: за единственный в неделю раз сотрудники просто не могли успеть надоесть друг другу или друг друга раздражить, что неминуемо происходило бы, сходись они на службе каждый божий день. Более того, многие друг другу даже радовались: дорогого стоит!

Внешней «отмазкой» такого режима были дефицит помещений и физическая невозможность реально работать в сложившейся тесноте. Все научные сотрудники работали дома или в библиотеке, комбинируя личное и служебное по своему усмотрению, но — в благодарность за доверие — в пользу служебного. Дома все было так или иначе налажено, и от привычки работать «у себя» я не мог избавиться даже тогда, когда в Германии в моем распоряжении был прекрасный офис.

Отдельское

Когда я пришел в ИГАН стажером-исследователем, за спиной у меня было уже лет 10—11 «географического стажа» — это если к пяти счастливым годам университетской учебы (у Маергойза!) прибавить еще лет 5—6 участия в географических олимпиадах и особенно в радиоигре «Путешествие по любимой родине». И тут, и там я бывал в победителях и призерах, так что профессионально я сразу же почувствовал себя в ИГАНе в своей тарелке.

С того августа утекло много времени, многое уже вытеснено позднейшими впечатлениями и благополучно стерлось, но кое-что устояло и все-таки не вытравилось из памяти.

Первым меня встретило трио наших лаборанток — Вера Аванесова, Люба Оболонкина и Надя (Надежда Павловна) Мерзликина. Как научный сотрудник и координатор населенческой темы, лично я на протяжении долгих лет и даже десятилетий с удовольствием и благодарностью работал и взаимодействовал именно с Надей, которой были даны надежность, тщательность и еще добрая душа.

Но вернемся к научному коллективу, в который я тогда пришел и погрузился. Была там мощная группа специалистов по природопользованию, которую, собственно, Алексей Минц и возглавлял, а после его смерти в 1973 году — Генриетта Алексеевна Приваловская и Татьяна Григорьевна Рунова; входили в нее еще Инга Вениаминовна Канцебовская и Танечка Петрякова. По смете ее темы я еще в августе 74-го года — буквально с места в карьер! — съездил в свою первую командировку от института — на конференцию по теоретической географии в Тарту. Доброжелателей, учивших меня правильному поведению, Петрякова срезала фразой: «Перестаньте! Павел не мальчик и сам выстраивает свои отношения с начальством». По существу, это были аванс и пример уважения к младшему коллеге — аванс, который я, хочется думать, оплатил, и пример, которому потом и сам всегда следовал.

К этой же группе примыкали Таня Нефедова и Ира Волкова, но обе пришли в институт позднее. Как и Андрей Трейвиш (мой ближайший о ту пору друг): вместе с Нефедовой он трудился в МГУ, в Комплексной Дальневосточной экспедиции, куда его в свое время трудоустроил Маергойз. Довольно скоро и закономерно Андрей вырос в самого сильного и яркого ученого в нашем экономгеографическом цеху.

В целом очень бережно отнесясь к проблемно-географическому направлению, ассоциирующемуся с именем А.А. Минца, Лаппо вместе с тем сознательно и осторожно стал продвигать и свой профиль — «географию населения» в широком смысле этого слова. При этом он нисколечко не боялся приглашать в отдел ярких ученых, таких, как Григорий Абрамович Гольц или Жанна Антоновна Зайончковская!

Да я и сам, если вернуться к моему появлению в ИГАНе, несмотря на свой «машиностроительный генезис», вскоре был мягко и к обоюдному удовольствию Георгием Михайловичем перепрофилирован в географа-населенца: моим участком нашей общей работы, в частности, стали городские агломерации и методика их делимитации.

Паша Ильин

Как бы в обе группы — и «природников», и «населенцев» — входил и Паша (Павел Михайлович) Ильин, ученый секретарь отдела. В сентябре он вернулся из отпуска и сразу же пошел на меня с обезоруживающе-близорукой своей улыбкой и протянутой для рукопожатия рукой — знакомиться. Вот с кем было легко с первой же секунды знакомства!

В первые же пять минут первого в жизни разговора выяснилось, что собеседник — это просто материализовавшийся миф: «Захар Загадкин и Антон Камбузов» в одном лице и собственной персоной! Что, достойный сын своего отца и к тому же дипломированный и остепененный географ, он буквально подхватил из отцовых рук радиоэстафету и взял в свои.

И чуть ли не через неделю я был уже на Карла Маркса, 20 — у Паши в гостях, впервые ощутив на себе все радушие их дома, ведомого не им, а Эллой Каган, плотной крепышкой с весело и понимающе улыбающимися глазами. Ее дед, отец и мать все были строителями, так что строительный институт был предопределен. А вот выбор факультета (градостроительного) и специализации (транспорт) был не столь императивен. И где же судьбы и пути транспортников и географов легче всего пересекаются? Правильно: в проектно-градостроительных конторах, что и произошло в начале 1960-х гг., когда Павел и Элла встретились и сошлись в «Гипрогоре»…

Пока Элла собирала на кухне на стол, Паша показывал мне свой домашний «уголок Захара Загадкина» — отцовские книги, коллекцию тельняшчатых моряцких статуэток из всевозможных материалов, ну и, конечно, — каталожный ящик (или два?) с картотекой адресов и баллов, заработанных корреспондентами Захара. Тут же и старинная пишущая машинка с круглыми, если не ошибаюсь, рычажками, на которой лично Захар Загадкин вытюкивал свои письма мне, Павлику Поляну, ученику таковского класса, причем сначала ему помогал в этом Михаил Ильин, а теперь вот другой Ильин — Павел, смотрящей на меня сейчас сбоку и молодо улыбающийся. Одно его ухо вытянулось вверх, явно прислушиваясь к звукам из кухни и стараясь оценить ситуацию: долго ли еще до выпить и закусить.

Легкомысленность (иногда даже в опасной для него самого степени — почти на грани раздолбайства) легко сочеталась в нем с перманентной готовностью к товарищескому застолью, но не усугублялась этим. Выпивохой Паша не был, но «веселие пити» испытывал и всегда был готов отложить «дела» заради «пиров». Оттого так и млел он, так и таял от Грузии, где застолье, в отличие от России, не безделье и не потеха, а тоже «дело», причем требующее от занятых им мужей не просто красноречия, но и тонкости выражения мысли, а значит, и определенной — по возможности вековой — речевой культуры. Это ему очень подходило, и Паша в Грузии (чему я свидетель) с предвкушением восторга замирал и вслушивался в каждый новый тост, дабы понять, есть ли у него по данному поводу «алаверды» или нет, а если над столом пролетала чья-то шутка, то первым отзывался на нее он, Паша Ильин, — своим непередаваемым смехом, точнее, хохотом: громким, радостным, перекатистым и затрудняющимся кончиться.

Паша и дома пытался завести свой собственный ритуал! Он делал какую-то особенную свою водку, держал ее в каком-то особенном штофе и подавал ее с какой-то ворожбой и как-то по-особенному охлажденной. Если за столом оказывались дамы, то в нем пробуждалась редкая форма вербального рыцарства — горячее желание говорить им комплименты, не переходя границы деликатности.

Но главным в нем было, безусловно, другое: интеллигентность, порядочность, дар товарищества и сильнейшее желание — и готовность! — помочь нуждающемуся, причем не дожидаясь момента, когда тебя об этом попросят. И еще удивление (всегда отдельное от осуждения!) — удивление на чье-то очередное неблагородство: мол, ну как же это можно?!

А еще он много читал (о, непередаваемая сладость самиздатская!) и, обожая поэзию и географию, полагал их состоящими в сестринских отношениях.

Это же сочетание не чуждо и мне, так что мы сблизились и на этой почве, или, вернее, почвах.

Пашина почва

Он родился 24 августа 1936 года, так что в момент нашего знакомства ему было 38 лет. Родительский дом — это две крошечные, насквозь прокуренные проходные комнаты в коммуналке в дореволюционном доходном доме на Пушечной улице. Первая была детской и общей, а вторая — родительской. И отец, Михаил Ильич (чьи предки — интеллигенты из Кракова), и мать, Софья Ильинична (чьи предки — купцы из Суража), были журналистами: отец, как сказали бы теперь, был колумнистом в «Труде». Были они, по слову их невестки, старомодно-аристократичны и даже обращались друг к другу на «вы»! Дети же — не только Павел и Юля, его старшая сестра, но еще и Вова — их двоюродный брат, чьи родители канули в репрессии. В той же квартире жила еще одна семья и еще Верочка, она же Вера Ильинична, — сестра Михаила Ильича; в ее комнате и спал Вова — больше было негде.

Сам Михаил Ильич работал всегда, когда не спал. Замкнутость и нелюдимость он как-то сочетал с шутками и фантазерством, и к веселым своим мистификациям он подключал и сына, которого вместе с тем упорно «натаскивал» по любви к географии и картам. Так что не удивительно, что на географических олимпиадах школьников в МГУ Павлик Ильин начал брать приз за призом.

Во время войны семья была эвакуирована — сначала в Омск, потом в Алма-Ату. Через полтора года, в 1943 году, они вернулись в Москву, и все, казалось бы, вернулось на круги своя…

В 1944 году Паша пошел учиться, и 1 ноября 1950 года — в день ареста отца — ему было 14 с небольшим лет. В августе 1952 года, когда ему стукнуло 16, Паша перевелся в вечернюю школу и пошел работать на завод: кормильца-то в семье не было! Но с географией не расставался — ни в душе, ни на олимпиадах, где его, вечерника (редчайший для олимпиад случай!), заметил и выделил профессор Саушкин. «Ну, молодой человек, теперь к нам?..» — спросил Павла Михайловича Юлиан Глебович. И тогда Паша честно рассказал ему о своих «дефектах»: во-первых, еврей, а во-вторых, сын врага народа. Отдадим должное собеседнику: Саушкин вчистую все это проигнорировал, и Пашу — о счастье! — в 1954 году приняли на геофак!

Отец вернулся в 1956 году. Закончив учебу в 1960 году ^[2], сын распределился в «Гипрогор», где проработал до 1965 года. Вот неполный перечень районных планировок и генпланов, в разработке которых он принял участие: области Свердловская, Горьковская и Рязанская, Мордовская АССР, промрайоны Орско-Халиловский Оренбургской области, Серово-Ивдельский Свердловской и Игрим-Берёзовский Тюменской, генпланы Ряжска в Рязанской, Киржача во Владимирской и Усть-Кута в Иркутской областях.

Благодаря «Гипрогору», как, впрочем, и Институту географии, Паша Ильин изрядно попутешествовал. За границу, правда, страна выпускала неохотно, особенно беспартийных: разве что по разу в Польшу и ГДР. А вот «коллекция» посещенных им за жизнь городов в СССР перевалила за три сотни!

В 1965 году был объявлен прием в аспирантуру ИГАНа. Знакомые из института подсказали, что отдел экономгеографии переходит на новую тематику и поэтому нужны будут как раз такие «практики», как Ильин. И — о чудо! — несмотря на Шестидневную войну, его, Павла Михайловича Ильина, приняли в аспирантуру!

Наступила совершенно другая жизнь: общество больших ученых, свобода расписания и свобода действий. Отдел тогда возглавлял Алексей Александрович Минц — молодой, талантливый ученый, полный новых идей и энергии для их реализации. Географам, привычно занятым изучением районов страны, приходилось переключаться на анализ проблем.

Он же и был научным руководителем Павла Ильина. Тема: «Экономическая оценка природных условий градостроительства в СССР (опыт разработки методики на материале объектов массового строительства)». В 1971 году Павел ее успешно защитил ^[3].

Жизнь отдела был нарушена гибелью Минца в авиационной катастрофе в Праге в феврале 1973 года. Это была трагедия в науке для каждого, кто с ним был связан. В том числе и для Паши Ильина, ставшего к этому времени ученым секретарем отдела.

Тем не менее приход к руководству отделом Г.М. Лаппо — человека с таким же, как и у Ильина, биографическим заделом не в академической, а в практической сфере — серьезно улучшил Пашины стратегические позиции.

Развитие внешней ситуации в отделе счастливо совпало с его внутренней эволюцией — дрейфом в сторону социальной географии. Возможно, что дополнительно к этому же подталкивала и дружба с философом Александром Соломоновичем Ахиезером, вместе с которым — и почти сразу после Пашиной защиты — они занялись проблемой социальной оценки территории ^[4].

Параллельно и постепенно рос общенаучный вес Ильина, свидетельством чему стало и приглашение В.В. Покшишевского быть соредактором одного из изданий МФГО, посвященного миграциям населения в СССР ^[5]. Кстати, и по миграционной тематике соавтором Ильина выступил Ахиезер: их статья в этом сборнике была посвящена мотивационному механизму миграции населения.

1976 год был по-настоящему ярким в истории советской географии: в стране проводился XXIII Международный географический конгресс. Председателем Оргкомитета был наш директор, академик Иннокентий Петрович Герасимов, ученым секретарем — Юрий Владимирович Медведков. Все мы, сотрудники института, были вдосталь нагружены обязанностями по организации и проведению конгресса. Так, Г.М. Лаппо отвечал за симпозиум по географии урбанизации, и я был его Санчо Пансой, то есть ученым секретарем симпозиума. Паше Ильину досталось секретарство по секции «Географическое образование, географическая литература и распространение географических знаний» при председателях В.П. Максаковском и Л.С. Абрамове. Вдвоем с Пашей мы отвечали за один из многочисленных постконгрессных симпозиумов — в Белоруссии, для которого он написал отличный маршрутный путеводитель ^[6]. Из увиденного запомнилось посещение суворовского поместья в Кобрине.

Между тем Паша продолжал нащупывать свое место в ландшафте социальной географии и геоурбанистики. Одной из таких тематических ниш явилась значимость административной функции для роста городов ^[7], другой — фокусы роста в региональном развитии ^[8]. Была и третья, внутрисемейная, — межселенные связи в городах и агломерациях ^[9].

«Путешествие по любимой Родине»

Наверное, самым первым советским радиосериалом — к тому же необычайно популярным и любимым — стал «Клуб знаменитых капитанов», впервые вышедший в эфир 31 декабря 1945 года. Его авторами были писатели Владимир Крепс и Климентий Минц, а редактором — Тамара Александровна Седых ^[10]. Вторым ^[11] чем-то подобным была наша любимая географическая радиоигра — «Путешествие по любимой Родине», стартовавшая в апреле 1958 года и с тем же замечательным редактором. Третьим (и последним) представителем этого радиотеатрального жанра — но с акцентом на вопросах экологии и бионики — стал знаменитый «КОАПП» («Комитет охраны авторских прав природы»), стартовавший в декабре 1963 года ^[12].

Героями географической передачи — и ее ведущими — были бывший юнга Захар Загадкин и его друг, кок Антон Камбузов (с попугаем Жако). Придумал их всех Пашин отец — Михаил Ильич Ильин (1901—1967), талантливый журналист и стихийный географ, большой знаток Советского Союза и мира. Начинал он, как водится, со стихов, потом переключился на очеркистику. Его первые географические книжки — авторская «От Черного до Каспийского моря» и авторско-составительская «Земля Советская: очерки и рассказы о новом в географии СССР» — вышли в 1948 и 1950 годах.

В эти мрачные годы как нельзя более кстати пришлась вторая фамилия — Ильин. Это у Владимира Ильича Ульянова-Ленина тот же самый «Ильин» — классический псевдоним, а к Михаилу Ильичу Тиркельтаубу (коренная его фамилия) вторая фамилия приклеилась несколько иначе.

Вот семейная легенда об этом, и в ней — несомненная толика правды.

Дело было в Гражданскую, на которой Михаил Ильич воевал за красных в санитарном поезде. Начальник поезда все никак не мог выговорить слово «Тиркельтауб», отчего звал его, ориентируясь на отчество, Ильиным. В 1928 году, при получении паспорта, Тиркельтауб уже сам записался Ильиным, так что дети — и Павлик, и Юля — Ильиными и родились ^[13].

Несколько фантасмагорично и смахивает на «поручика Киже», не правда ли? Только веселого на стыке сороковых и пятидесятых было маловато. Под дедовской, безродно-космополитической, фамилией напечатать тогда у Михаила Ильича не вышло бы ничего! ^[14] Так с подачи безвестного красноармейца Михаил Ильич невольно предвосхитил широченный тренд, чем оградил, словно передвижной ширмой, своих близких от части их будущих проблем.

В апреле 1958 года, в хрущевскую оттепель, трио «Загадкин, Камбузов и Ильин» возникло на радио. Первые два года оно охватывало вниманием весь земной шар, но начиная с 1960 года подопечный им окоем вшестеро сузился — до территории СССР.

В 1959 году в издательстве «Детская литература» вышли «Воспоминания юнги Захара Загадкина», а в 1963-м — «Необыкновенные путешествия, или Удивительные, но совершенно правдивые географические приключения, Захара Загадкина на 1/6 земной суши, рассказанные им самим и дополненные примечаниями будущего ученого Фомы Отгадкина». В 1965 году обе книги были изданы вместе под названием «Воспоминания и необыкновенные путешествия Захара Загадкина» (художник Анатолий Иткин). И т.д., и т.п. Всего книги о Захаре Загадкине издавались в СССР, Польше, Чехословакии и Китае в общей сложности 14 раз, на восьми языках и общим тиражом более 600 тысяч экземпляров ^[15].

У передачи была еще и третья жанровая ипостась. Московский планетарий подготовил и размножил по ее материалам популярную лекцию с диапозитивами о Захаре Загадкине.

Что касается самих передач, то они выходили в эфир раз в две недели, каждый второй четверг, в 16:00 и длились 20 минут. Музыкальной заставкой верой и правдой служил припев из песни «Веселый ветер» Исаака Дунаевского на слова Василия Лебедева-Кумача: «Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет!». Промурлыкав концовку припева, слово первым брал кок — незабываемым голосом: «Здравствуйте, други мои!..» После чего вступал Захар Загадкин — со своими байками, они же загадки.

Вот одна из таких новелл — под названием «Почему я не стал владельцем попугая Жако»:

«На рассвете я выбежал на палубу и был поражен видом моря. Насколько хватало глаз, оно было покрыто оливково-зеленой травой. Легкий ветерок колыхал травяные заросли, местами перемежавшиеся густо-синими полосами воды. Не было сомнения: мы плыли по огромному лугу! Я любовался редким зрелищем, когда внезапно душу мою обуял страх: не запутается ли киль корабля в бесчисленных растениях? Ведь тогда мы надолго застрянем в диковинном море-луге...

Я спустился в камбуз, где кок готовил у плиты оладьи к утреннему кофе, и высказал свои опасения.

Кок ухмыльнулся.

— Не ты первый, Захар, кого смущает это море, — произнес он, протягивая мне кружку дымящегося кофе. — В тысяча четыреста девяносто втором году один знаменитый мореплаватель был удивлен не менее тебя, когда впервые увидел эти изумрудные луга. Странный звук, с которым корабли разрывали зеленый ковер травы, напугал матросов, и, как ты, они боялись, что суда будут опутаны плавающими растениями. Однако все обошлось благополучно.

Знаменитый мореплаватель выбрался из этих мест, а будущее показало, что растения нисколько не мешают судоходству. Бесспорно, не застрянем и мы. Поэтому выпей горячего кофейку, Захар, и забудь о своих опасениях. Нам грозит иная, более серьезная неприятность: у моря, по которому мы плывем, нет берегов!

— Как — нет берегов? У всех морей есть берега...

— У всех есть, а у этого нет. История не знает мореплавателя, который хотя бы раз высаживался на его берегах. Если юнге Загадкину удастся увидеть их, пусть даже на горизонте, это будет величайшим географическим событием! Тогда я, скромный корабельный кок, тоже ознаменую твое открытие — подарю тебе своего попугая!

Кто бы отказался от возможности сделать величайшее открытие, да еще получить в подарок серого Жако — любимца всей команды? Только не юнга Загадкин! И все свободное время я торчал на палубе, терпеливо ожидая минуты, когда на горизонте покажутся берега луга-моря. Мне было все равно, какими предстанут они глазам первооткрывателя — скалистыми или песчаными, высокими или низменными, обитаемыми или безлюдными, — но я должен был увидеть их во что бы то ни стало, ведь моря без берегов не может быть!

Увы, дежурства на палубе оказались напрасными! Мы пересекли море с востока на запад, и я с огорчением убедился, что ни на востоке, ни на западе оно действительно не имело берегов. На обратном пути мы прошли это море с севера на юг, но на севере и юге у него тоже не было берегов!

Я так и не стал владельцем серого попугая Жако».

Поскольку я не умею писать текст отгадки вниз головой, то напишу головою вверх: «САРГАССОВО МОРЕ».

…Сформулировав свою загадку, Захар (его голосом был Лев Дуров ^[16]) прощался и весело звал кока Антона Камбузова: «Антон Антонович, принимай вахту!..» Тогда слово снова брал Леонид Броневой — пардон, Антон Камбузов. Задав слушателям пару своих фирменных загадок попроще, он переходил к гвоздю своей программы — оглашению свежего «географического диктанта», то есть фразы, составленной из слов, которые вместе с тем можно составить из топонимов на карте СССР. Он же, кок, сообщал ответы на загадки и называл по именам лучших отгадчиков предпоследней передачи. Звучала музыкальная заставка, и передача кончалась.

Итак, между двумя ведущими было своеобразное разделение по сложности их загадок, а значит — и по возрастам слушателей: Захар адресовался к школьникам постарше, а кок — к тем, что помладше. Вот образчик его загадки: «Антон Камбузов предложил юным географам найти кратчайшую дорогу от Амура до Днепра. Но многие, зная “характер” кока, догадались, что в вопросе есть хитрость. И нашли в Днепропетровске, чуть ли не на берегу Днепра, железнодорожную станцию Амур — тезку дальневосточной реки» ^[17].

Другим камбузовским «жанром» был географический диктант. Вот его образчик, сохраненный Галиной Копытовой (о ней мы еще скажем) и содержащий в себе 32 (!) географических названия: «Красивый дом на берегу реки. Тут юнга, я и кок жили. Утро. Захар пошел по лесу ягоды искать. Мы с коком шли на глухое озеро. Там Антон и я поймали шесть зайцев».

Диктанты представляли собой осмысленные фразы, полностью составленные из географических названий, причем границы имен не обязательно совпадали с границами слов текста. Поэтому приходилось самому как бы заново разбивать его на топонимы и искать их на картах и атласах. Свидетельство Галины Копытовой: «Но были два великолепных атласа СССР, были походы в читальные залы библиотек, где доступна была Большая советская энциклопедия и много иной литературы. Приходилось потрудиться основательно, но это потом помогло в студенчестве — работа с источниками была освоена еще в школе. Составляла попутно свой справочник географических объектов нашей страны».

Тем самым в слушавших передачу школьниках и школьницах пробуждался и рос интерес к более глубокому и занимательному, нежели в школе, изучению географии, зарождались и развивались навыки работы с книгой, картой и атласом и вообще — навыки целенаправленного и систематического труда. Ведь для того, чтобы достойно ответить на загадки и диктант, школьных знаний было недостаточно, и в поисках ответов играющим приходилось много и разнообразно трудиться. И без лучших атласов и книг, то есть без визитов в библиотеки, диктант не разгадаешь.

Павлик Полян из восьмого «А»

Сам я был в восторге от Большого советского атласа мира, а высшим пилотажем считал Морской атлас: в конце обоих были перечни географических названий, встречающихся внутри на картах! Сам я «устроился» так: со мною в классе училась Наташа Журкова, внучка Трофима Денисовича Лысенко. У них в доме были оба этих атласа, и два раза в месяц я как штык ходил к ним в Дом правительства, усаживался за огромным семейным столом и, разложив эти огромные томины, пролистывая их хрустящие страницы, утыкался в перечни топонимов и целиком зарывался в эти столбцы в поисках разгадки диктантов. Напротив молча усаживалась мама академика, которой тогда было уже больше ста лет! В этом же доме — на дне рождения Журковой — я впервые в жизни увидел вживую… банан! Причем не где-нибудь, а… во рту Трофима Денисовича, стоявшего в одиночестве на балконе, отворачивавшего податливую шкурку и с аппетитом его кусавшего! Разве можно забыть такую фруктовую комбинацию?..

В радиоигре участвовали школьники всех классов, но около половины играющих приходилось на седьмой и восьмой, в которых проходилась география СССР. Кстати, слушали эти передачи и школьные учителя географии, а некоторые даже использовали элементы радиоигры на своих уроках.

Как писал П. Ильин, «…многие школьники включаются в радиоигру благодаря спортивному интересу, возникающему при разборе диктантов, затем они пытаются разгадывать загадки Захара, развивая свой географический кругозор. <…> М.И. Ильин прекрасно знал психологию детей, знал, что для поддержания интереса им нужно общение с героями передачи и друг с другом. Поэтому он придумал и форму игры, и дипломы победителям, и путевые журналы. Дети легко и охотно воспринимают и поддерживают игру. Многие верят в реальность Захара и кока, приглашают в гости, делятся с ними мыслями о жизни, мечтами о будущем» ^[18].

После каждой передачи приходило до 1000 и более писем с отгадками, не считая коллективных писем от примерно 150 школьных географических кружков и обществ. Примерно две трети «радиопутешественников» жили на селе или в небольших городах и поселках. Но общее число слушателей передачи «Путешествие по любимой Родине» было, по-видимому, гораздо больше: ведь далеко не каждый преодолевал робость и вступал в переписку с Захаром и Антоном.

На тех же, кто вступал в такую переписку, то есть включался в участники радиоигры как таковой, заводились карточки, в которых записывались оценки ответов в очках (баллах). Периодически — как правило, раз в месяц — ребята получали индивидуальные «путевые журналы», напечатанные на фирменных, формата А5, бланках с цветной эмблемой передачи и неизменной подписью: «С морским приветом, Захар Загадкин». В журналах сообщалось о текущих «дорожных» успехах каждого.

Пишу об этом не только как участник радиоигры, но и как бы с другой ее стороны, поскольку Паша вскоре предложил мне помогать ему с рутинным просмотром корреспонденции и проставлением баллов. Ответы школьникам он тюкал на машинке сам. Делал я это с сентиментальным удовольствием, радио платило за это небольшую денежку, что тоже не было лишним — при стажерской-то зарплате.

По окончании каждого тура (так назывались годичные циклы радиоигры, каждый тур имел свой порядковый номер) около 500—600 наиболее знающих «радиопутешественников» награждались фирменными именными дипломами на плотной бумаге, а самые лучшие — еще и премиями: подписанными Антоном и Захаром книгами по географии. Общее число школьников, отмечавшихся наградами за успехи в радиоигре, можно оценить в 13—14 тысяч. Формой поощрения было и называние коком имен тех, кто лучше всех отвечал на вопросы той или другой передачи.

В летнее время передач не было, но Захар и кок проводили на каникулах специальные конкурсы (типа «Мой родной край», «Реки моего края», «Географические названия в нашем краю», «Как я провел лето» и т.п.). Ребята присылали целые тетради и альбомы с описаниями летних путешествий, картами, рисунками и фотографиями; лучшие, разумеется, тоже премировались.

Немало школьников, впервые заинтересовавшихся географией благодаря Захару Загадкину, поступали потом на геофаки университетов и педвузов. Иные, став учителями географии, создавали в своих школах географические кружки, вместе с которыми снова «включались» в любимую игру. А некоторые бывшие «радиопутешественники» защищали кандидатские и докторские по географии, становились профессорами и завкафедрами. Таких ветеранов иногда приглашали в эфир: помню передачу, в которой участвовал и сам вместе с Нико Беручишвили, впоследствии заведующим кафедрой физической географии Тбилисского университета.

Галя Копытова из Иркутска

Конечно, не все юные любители географии, даже очень сильные в формате передачи или помешанные на путешествиях, становились потом профессионалами-географами. Но все — и это видно из писем ставших взрослыми друзей Захара и кока — сохранили самую лучшую память об этой, по их словам, познавательной и чудесной «сказке-игре».

Вот одна такая история, отыскавшаяся в сетевом интернете ^[19]. Прошу любить и жаловать — Галина Германовна Копытова ^[20] из Иркутска, одна из верных слушательниц и успешных участниц радиоигры. Свой связный, да еще с картинками, рассказ она озаглавила… «Путешествие по любимой Родине» ^[21].

Цитирую: «Мое приобщение к передаче произошло в 1971 году и сначала имело “внутреннее потребление” — разгадывала диктанты, поскольку атласы были одними из любимейших книг, но робость не позволяла отправлять письма на передачу, и как уж так случилось, что однажды удалось преодолеть эту робость, — не знаю... Но в ответ получила письмо от самого Захара Загадкина!!!!

Это случилось в начале 1972 года... И с тех пор я уже не пропускала ни одной передачи. Когда мы учились во вторую смену, приходилось просить кого-то записать задания на бумаге (в то время не было магнитофонов и тем более иных современных способов записи). Задания всегда были интересными и увлекательными. Чтобы найти ответы, приходилось подолгу засиживаться в читальных залах библиотек, но оно того стоило — результат всегда радовал и воодушевлял. Познания в географии расширялись, и сама география становилась объектом вожделения... К слову сказать, у нас был еще и замечательный преподаватель географии! Увлечение в дальнейшем сказалось на выборе профессии... Но сейчас о передаче... <…>

Ответы на вопросы Захара Загадкина и расшифрованный диктант надо было отправлять на радио. В ответ периодически присылались страницы путевого журнала с сообщением о заработанных баллах и информацией о предстоящих передачах. Бывало, имя твое произносили в самой передаче — приятно!

Цикл передач одного учебного года назывался туром. По итогам тура присылался диплом. Получение диплома было даже волнительнее, чем получение грамоты в школе на общешкольном собрании... Принимала участие в пяти турах и получила пять дипломов.

В летние каникулы последних двух лет проводились конкурсы Лето-74 и Лето-75, где надо было тоже выполнить определенные географические задания. По их итогам вручались призы — замечательные книги.

В 1976 году прозвучал последний школьный звонок... После зачисления на географический факультет Ленинградского университета написала письмо своим радиодрузьям Захару Загадкину и Антону Камбузову... и в ответ получила последний листок своего путевого журнала».

А вот и Пашин (пардон, Захаров!) ответ: «Здравствуй, дорогая Галочка! Поздравляю тебя с поступлением на геофак университета. Кок поздравил тебя по радио, а я это делаю в пуевом журнале… Спасибо за теплые слова в наш адрес.

Посылаю диплом, заслуженный тобой в XVII туре нашй радиоигры, — твой пятый и последний диплом. А премии за Лето-75 и Лето-74 еще за мной: я помню о них и скоро пришлю. Желаю и дальше больших успехов.

С морским приветом, Захар Загадкин».

А чуть позже Галочка получила и те книги, что ей «задолжал» Захар.

И это далеко не единственный дошедший до нас благодарный отклик. Вот, навскидку, свидетельство москвича Николая Крюкова 1950 года рождения: «В семье, в которой я вырос, родители все время работали. Моим воспитанием занималась бабушка, у которой все время было включено радио. Невольно я слушал все передачи, одну из которых особенно полюбил. Это были незабываемые путешествия с Захаром Загадкиным! Мы с бабушкой прибавляли громкость радиоприемника, усаживались поудобней и отправлялись в путь!..» ^[22]

Всего она просуществовала в эфире около четверти века, из которых 9 лет пришлись на Ильина-отца и 16 — на Ильина-сына. Общее число эфиров за 1958—1982 гг. превысило 400!

Путешествие по любимой второй родине

А однажды отправиться в путешествие — подальше от любимой родины! — решил и сам Павел Ильин с женой и дочкой Надей, тогда юным музыкантом. В июне 1982 года они подали документы, после чего радиопередачу тотчас же, на излете жизни Брежнева, закрыли. Это Загадкин с Камбузовым колесили в отцовском, усиленном лагерем, воображении все моря и веси, а вот в застойной реальности начала 1980-х оказались, как и Ильин или Каган, ожидаемо невыездными.

Пять лет — с 1982-го по 1987-й — Ильины провели в отказе, пережив в этом малоприятном состоянии еще двух генсеков — Черненко и Андропова. Из издательства («Большая российская энциклопедия», куда в свое время Пашу перетащили его тогдашние друзья — прежде всего Саша Горкин, заведовавший редакцией географии, а впоследствии и всем издательством) Пашу, правда, не уволили, но понизили в должности. А вот Эллу из ее ЦНИИП градостроительства — уволили.

Как бы то ни было, жить стало особенно трудно, и я был рад тому, что находил для них тогда подработку — хотя бы в амплуа машинистки. Зато какую изысканную подработку! Статьи Маергойза (не Марченко!) ^[23] и стихи Мандельштама!

Помните музыкальную заставку ильинской радиоигры? «Кто хочет, тот добьется!..»

Добились и Ильины. Но только не сразу!..

Выехать из СССР им разрешили только при Горбачеве, в июне 1987 года.

Эмигрировали они в Штаты, обосновались сначала в Бостоне, а затем, более основательно, в Бетесде под Вашингтоном. Коллеги-географы, что начали тогда часто ездить в Америку, останавливались в их гостеприимном доме, рассказывали об их жизни, передавали приветы.

В 1991 году — на мандельштамовской конференции в Нью-Йорке — впервые оказался в Штатах и я. Помню автопрогулку по городу с Наташей Барбаш (тогда я впервые увидел пейджер). Элле с Пашей я только позвонил, но Элла, в то время общинный деятель, вдруг стала мне объяснять, чтó именно мне надо делать для того, чтобы «сдаваться», просить убежища etc. Ей было не очень понятно, как это можно — оказавшись в Америке, да не захотеть в ней остаться!

А в 1999 году я поехал сразу на две американские стажировки: первая — в Вашингтоне, в Музее Холокоста, а другая — мандельштамовская — в Принстоне.

Именно Паша подобрал для меня приемлемую дешевую гостиничку с возможностью завтракать в определенные часы в больничной столовке — и всего в двух-трех остановках от Музея Холокоста. Паша в это время и сам работал в этом музее… ученым-географом, разбираясь сам и помогая всем и каждому в вопросах непростой географии и топонимики Холокоста! Именно Паша был моим Вергилием по лабиринтам этого замечательного и очень американского учреждения, где познакомил со всеми «правильными» коллегами. Однажды он договорился и о моем интервью Фрумкину, своему приятелю из «Голоса Америки», — кажется, это было первое мое радиоинтервью.

Несколько раз выходные я проводил у Ильиных в Бетесде, однажды совпав там с приездом в Вашингтон Игоря Губермана, остановившегося у них же: его концерт в «Комьюнити» организовывали, конечно же, Элла с Пашей, и я с интересом наблюдал за тем, как они это делали.

Паша с Эллой подробно отвечали на мои старосветские вопросы и много возили по окрестностям, с гордостью показывая свои молодые еще американские «древности», в том числе и целый универмаг русской эмигрантской книги. Когда у меня сломался мой старый советский чемодан, они купили мне новый американский, которым я потом долго еще пользовался.

Сами Ильины, оказавшись в Америке, встретили пусть стандартное, но, самое главное, — человеческое к себе отношение, что весьма контрастировало с вытиранием о тебя ног в Союзе. Паша испытал тогда перед Америкой невероятный восторг, который только усиливался по мере того, как он узнавал особенности Америки и простых американцев — такие, как внутренняя свобода, внутренняя ответственность, выстраивание с государством равных отношений «на ты» и многое другое, в том числе и горизонтальный (т.е. не спущенный по вертикали) американский патриотизм.

Как только Паша осознал себя патриотом, его холодильник начал собирать на себе магнитики штатов, где он смог побывать, а однажды в очередной дискуссии на полном серьезе он произнес фразу, глубоко меня поразившую: «Павлик, а ты знаешь, что в Америке можно не мыть руки — настолько здесь все чистое?!.»

Хорошо, что при этом не присутствовал кто-нибудь из мыльного лобби страны. К тому времени я уже твердо знал, что в Америке идеально пять раз на дню становиться под душ, как на намаз, дабы пóтом потóм не пахнуть и не огорчать милейших производителей шампуней, гелей и дезодорантов.

Восьмидесятые годы почти полностью выпали из «библиографии» Павла Ильина. И это понятно: жизнь в отказе на родине, интеграция в жизнь на чужбине. Но все это время в нем вызревала новая и очень серьезная тема исследования — топонимическая, а точнее — анализ переименований географических названий в СССР и их логики.

И хотя первыми в США публикациями П. Ильина — в самом начале 1990-х гг. — стали рецензии на этнографические книги и собственные непритязательные заметки по этнографии, именно эта тема, словно магма, накапливала свой потенциал. В 1993 и 1994 годах она разразилась двумя мощными публикациями на английском и русском языках, вобравшими в себя сильнейшие стороны Павла Ильина как географа-исследователя — пытливость и гуманитарность. И, наверное, еще и «наследие» Антона Камбузова с его погруженностью — через географические диктанты — в топонимику ^[24].

Остается всего лишь упомянуть несколько других направлений Пашиных научных и человеческих интересов и публикаций в эмиграции. Это, во-первых, собственно эмиграция, и тут верным и надежным соавтором выступала жена ^[25]. Во-вторых — традиционное «градоведение», выплеснувшееся в очерки или рецензии на книги о Вашингтоне, Ленинграде и, главное, о Москве. Под редакцией Б. Рубла и П. Ильина в 2004 году в издательстве «РОССПЭН» вышла книга «Москва рубежа XIX и XX столетий. Взгляд в прошлое издалека» ^[26], в которой Паша выступил в качестве автора или соавтора четырех текстов о Москве этого времени. В-третьих, это патриотические песни об Америке, ценителем и пропагандистом которых он стал ^[27]. Но, быть может, важнее остальных было еще одно направление — это географические, картографические и топонимические аспекты исследования Холокоста. Тут он со временем стал большим докой, полностью оправдывая всю торжественность именования своей должности в Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне: «Главный географ музея».

Умер он у себя в Бетесде 12 марта 2015 года…

---

^[1] Полян П.М. География производственной базы трансформаторостроения европейских стран СЭВ // Электротехническая промышленность. Сер.: Аппараты высокого напряжения, трансформаторы силовые, конденсаторы. 1974. № 5. С. 26—28.

^[2] Учеба заняла 6, а не 5 лет: на втором курсе из-за нервного истощения пришлось брать академический отпуск.

^[3] Ее основные положения см. в статьях: Опыт экономической оценки природных условий градостроительства // Известия Академии наук СССР. Сер. геогр. 1970. № 6. С. 44—54; О географии жилищного хозяйства // География сферы обслуживания. Ред. В.В. Покшишевский. Вопросы географии. Сб. 91. — М.: Мысль, 1972. С. 164—175.

^[4] Ахиезер А.С., Ильин П.М. Задачи разработки социальных оценок территории в условиях научно-технической революции. // Известия АН СССР. Сер. геогр. 1975. № 1. С. 86—92 (перевод на англ. язык: Soviet Geography: Review and Translation, December 1975, pp. 255—268); Ильин П.М. Территориальные проблемы в социологическом исследовании / Рец. на: А.С. Ахиезер. Научно-техническая революция и некоторые социальные проблемы производства и управления. — М.: Наука, 1974 // Известия АН СССР. Сер. геогр. 1975. № 3. С. 152—154.

^[5] (Ред.) Покшишевский В.В., Ильин П.М. Проблемы миграций населения в СССР. — М.: Моск. филиал Геогр. об-ва СССР, 1976, 69 с.

^[6] П.М. Ильин. Русская равнина. Белорусская ССР. Путеводитель для участников конгресса. P.M. Iljin. Russian Plain. The Byelorussian SSR. A guide for congress participants. P. Iline. La Plaine Russe. La RSS de Biélorussie. Guide les participants du congrés. Moscow: 23rd International Geographical Congress, 1976, 52 с. (in Russian: 1—18; in English: 19—34; in French: 35—52).

^[7] Ильин П.М. О значимости административных функций для роста городов СССР. // Урбанизация и формирование систем расселения. — М.: МФГО, 1978. С. 71—77; Ibid. Функции городов и развитие сети городских поселений СССР. — М.—Киев: ИГАН СССР, СОПС УССР, 1979, 14 с.; Ibid. Смена ведущих функций города и ее влияние на динамику городского расселения // Некоторые проблемы урбанизации и градостроительства (социально-экономические аспекты). Под ред. А.С. Ахиезера, О.Н. Яницкого и др. — М.: Секция социальных проблем Научного совета АН СССР по проблемам биосферы, 1980. С. 15—20.

^[8] Гохман В.М., Ильин П.М., Липец Ю.Г. Значение фокусов роста в региональном развитии // Географические проблемы регионального развития и государственное планирование. Тезисы докладов советских участников Советско-Индийского симпозиума, Тбилиси — Баку, октябрь 1978 г. — Тбилиси: ИГ АН СССР, ИГ им. Вахушти АН Груз. ССР, ИГ АН Азерб. ССР. С. 100—105; Ibid. Значение фокусов роста в региональном развитии // Известия АН СССР. Сер. геогр. 1979. № 6. С. 33—44 (англ. перевод: Soviet Geography: Review and Translation, April 1981. P. 255—268; нем. перевод: Geographische Berichte. Bd. 101. 1981. Nr. 4. S. 209—224).

^[9] Ильин П.М., Каган М.И. Внутригородские и межселенные связи в крупных городах и городских агломерациях // Моделирование городских систем. Труды I школы-семинара. — М.: ВНИИ системных исследований, 1979. С. 22—28.

^[10] С первых послевоенных лет и до самой перестройки главным редактором радиовещания для детей Радиокомитета СССР была Анна Александровна Меньшикова, собравшая, сплотившая и всячески сохранявшая свой талантливый и высокопрофессиональный коллектив. Главным режиссером Главной редакции радиовещания для детей был Николай Владимирович Литвинов.

^[11] Если не считать другой популярной передачи «Взрослым о детях», впервые вышедшей в эфир 2 сентября 1953 г. Но ее аудиторией были преимущественно взрослые.

^[12] См. на сайте Музея телевидения и радио в интернете, а также в изданиях: М. Глейзер. Радио и телевидение в СССР. — М., 1989; П. Гуревич, В. Ружников. Советское радиовещание. Страницы истории. — М., 1974; А. Меньшикова. Радио — детям. — М., 1966.

^[13] Однако фамилия претерпела трансформацию еще раз. 1 ноября 1950 г., на хвосте кампании по «борьбе с безродными космополитами», Михаил Ильич был арестован и провел в лагере шесть лет. При выходе из лагеря в 1956 году он получил паспорт, где черным по белому стояло: «Тиркельтауб, он же Ильин». Дети еще долго дразнили отца этим «он же»!..

^[14] Исааку Маергойзу тогда же пришлось переложиться в «Марченко», а Вениамину Гохману — в «Венина» (тоже ведь в шаге от Ленина!).

^[15] См.: Ильин М. Необыкновенные путешествия, или Удивительные, но совершенно правдивые географические приключения, Захара Загадкина на 1/6 земной суши, рассказанные им самим и дополненные примечаниями будущего ученого Фомы Отгадкина. — М.: Детская литература, 1963. 240 с. Тираж: 65 000 экз.; Ильин М. Воспоминания юнги Захара Загадкина. — М.: Детская литература, 1965. 416 с. Тираж: 100 000 экз.; Ильин М. Воспоминания и необыкновенные путешествия Захара Загадкина. — М.: Детская литература, 1976. 398 с. Тираж: 100 000 экз. И мн. др.!

^[16] Разумеется, не он один (у него были и предшественники, и продолжатели), но именно он запомнился. А у Броневого, кажется, и дублеров-то не было.

^[17] Ильин П.М. «Путешествие по любимой Родине» — географическая радиоигра для советских школьников // Географическое образование, географическая литература и распространение географических знаний. Международная география, 1976. — М.: XXIII Международный географический конгресс, 1976. С. 113.

^[18] Ильин П.М. «Путешествие по любимой Родине» — географическая радиоигра для советских школьников // Географическое образование, географическая литература и распространение географических знаний. Международная география, 1976. — М.: XXIII Международный географический конгресс, 1976. С. 114—115.

^[19] Архив моей собственной переписки с Захаром хранится и у меня, но принятыми мерами археологического поиска в собственной квартире обнаружить его пока не удалось.

^[20] Девичья фамилия.

^[21] ЖЖ-запись за 23 февраля 2014 г.

^[22] Сообщено М. Каган.

^[23] В Новосибирске тогда готовился первый посмертный сборник его статей.

^[24] Ilyin P. Changing of Cities Names in the CIS as a Reflection of Soviet History // 27^th International Geographical Congress. Technical Program. Abstracts. — Washington, 1992. P. 273—274; Ibid. Renaming of Soviet Cities after Exceptional People: A Historical Perspective on Toponymy // Post-Soviet Geography. December 1993. P. 631—660 (яп. перевод: Chizu (Map). Journal of the Japan Cartographers Association. 1995. Vol. 33. P. 13—41); Ильин П. О переименовании городов в Советском Союзе в честь «выдающихся личностей» // Новый журнал (Нью-Йорк). 1993 [1994]. Кн. 192—193. C. 462—498.

^[25] Ilyin P., Kagan M. Soviet Émigré Organizations in American-Jewish Institutional Life // New Voices: The Integration of Soviet Émigrés and Their Organizations into the Jewish Communal World. Papers presented at the 1991 General Assembly. — N.Y.: Council of Jewish Federations, 1992. P. 11—14; Ильин П., Каган М. Еврейская эмиграция из бывшего СССР в США // Миграционная ситуация в России: Социально-политические аспекты. Программа по исследованию миграции, вып. IV. — М.: Ин-т нар.-хоз. планирования РАН; РЭНД, США, 1994. С. 95—105.

^[26] Ильин П., Рубл Б. (отв. ред.). Москва рубежа XIX и XX столетий. Взгляд в прошлое издалека. — М.: РОССПЭН, 2004, 302 с.

^[27] Ильин П. «Эта земля моя, она прекрасна, Боже, храни ее!» Три патриотические песни Америки // Время и место (Нью-Йорк). 2011. Вып. 4 (20). С. 116—137; Ibid. «Эта земля моя, она прекрасна, Боже, храни ее!» Три патриотические песни Америки // Панорама (Лос-Анджелес). 2012. № 6. 8—14 февраля. С. В10—В12.

Понравился материал? Помоги сайту!