Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20244949По всему миру сейчас считают цифры заболевания коронавирусом. В Беларуси — количество вышедших на марши: воскресный, женский, пенсионерский, инвалидный, марш спортсменов, студентов и т.д. Большим цифрам радуются как дети, цифрам поменьше — как взрослые: cолидарность — неколичественная категория. В провинции выходить сложнее, это требует еще большего мужества, чем в Минске, где дворовые, а потом районные колонны ручьями и притоками вливаются друг в друга и превращаются в проспектную реку или в широкое озеро площади. А вот в каком-нибудь маленьком городке Глыбокое в глубокой Витебской области выходит всего несколько человек, в основном женщин, без протестной символики, потому что иначе заберут сразу. Водят хоровод, поют какую-нибудь народную песню, например, «Купалинку» — про девушку, которая на купальскую ночь изранила себе белые ручки о розы в саду. Когда поешь — не так страшно. Вокруг собираются люди. Кто-то смотрит на танцующих протестующих как на чудаков, кто-то сам хочет войти в круг, но боится. А кто-то не выдерживает и присоединяется. Или присоединится в следующий раз.
А еще в Беларуси считают задержания. Репрессии не требуют сложных математических операций. Арифметика насилия проста. Только в период с 9 по 13 августа были арестованы 8000 человек, потом десятки тысяч, многие — повторно. Точных цифр не знает даже правозащитный центр «Вясна». Для Беларуси это страшно много. И страшно, что это уже никого не удивляет. В кругу наших знакомых мы сначала считали тех, кто побывал за решеткой, теперь — тех, кого еще не тронули.
Первым был, если нам не изменяет память, поэт и музыкант Уладзь Лянкевич. Он отсидел неделю, вышел и уже через пару дней выступал на очередном спонтанном концерте в микрорайоне. Шутливо сетовал, что арестовали не за стихи и песни, а по случайной логике «хапуна» — выхватили из толпы на марше в поддержку Колесниковой. Поэт или не поэт, спортсмен или не спортсмен, политик или не политик — тем, кто сейчас хватает и сажает, это все равно. В своей недавней песне другой поэт и музыкант Лявон Вольский обозначил объект репрессий яснее и яростнее: для Лукашенко и его своры «враг народа — народ».
В среду, 21 октября, под вечер появилось сообщение, что пропал поэт Дмитрий Строцев, он уже десять часов не выходит на связь с семьей. В другие времена новость о пропаже человека звучала бы чудовищно, но сейчас — новые нормы нормальности, сразу понятно, что «все в порядке», Дмитрия, скорее всего, похитила милиция.
Около полудня Дмитрий попрощался с женой и собирался идти в бюро. Стихами на жизнь не заработаешь. У Строцева маленькое издательство и офис в двух минутах ходьбы от дома. Но туда Дима, видимо, не дошел. Весь день от него не было вестей, и стало понятно, что произошло. Жена Аня подала заявление об исчезновении Дмитрия — в ту же милицию, которая его, наверное, и арестовала. Говорят, что если подать заявление, то тогда сообщат о том, куда увезли, чуть раньше. В Беларуси царят закон и порядок. На заявления граждан надо реагировать. Наутро стало известно, что фамилия Димы появилась в тюремных списках.
Дмитрий — поэт минский, однако известен он не только в Беларуси, но и в России. Об этой известности говорят не столько его многочисленные премии, сколько количество репостов сообщения о его аресте в России. Последний раз в России на события в Минске так реагировали только после письма Диминого друга — Светланы Алексиевич, когда она призвала русскую «интеллигенцию» четко очертить свою позицию по событиям в Беларуси.
Минчан Алексиевич и Строцева вообще объединяет многое, начиная с постсоветской географии голосов, но различия не менее существенны. Алексиевич, как этнограф, документирует коллективные травмы, многоголосицу судеб эпохи секонд-хенд. Для Строцева же травма — не алиби. Никакая общая боль, уводящая в прошлое, не снимает личной этической ответственности за происходящее здесь и сейчас. Об этом свидетельствуют его стихи последних 15 лет, крупица которых в этом году вышла по-немецки в переводах Андреаса Вайе.
Дима сначала попал в Окрестина. Именно там страшнее всего лютовали 9–12 августа лукашенковские живодеры. В Окрестина издевались над людьми и раньше, после протестов 2006 и 2010 годов. Но многие протестующие сегодня об этом не помнят. Это беспамятство неофитов. Дмитрий — не неофит. У него еще в 2006 году появилось очень болезненное стихотворение «Лоскутная ода» о тогдашних протестах. В 2006 году против режима вышло меньшинство, благодаря которому сегодня выходит большинство. В этом стихотворении закодирована топография неповиновения: минские площади и улицы, где проходили волнения и гонения, появляется и Окрестина. Тогда ОМОН зверски разогнал и разорвал на лоскутки палаточный лагерь протестующих на Октябрьской площади и свез пойманных в Окрестина — 500 человек: матерых оппозиционеров, которых уже ничем не сломишь, и робких храбрых студентов, которым совесть не позволяла сидеть в эти дни дома. На площади 2006 и 2010 годов выходили как на заклание, но по-другому не могли.
Именно тогда, при виде насилия над молодыми душами и телами, Дима, в стихах которого и до этого светлая эстетическая игра никогда не заглушала разговоров о главном, сильно поменялся. Прежние эвфонические эффекты превратились в аффекты с публицистическим рикошетом. Газетная заметка и псалмодическая молитва смешались, получалась мучительная мозаика приватного и общего — общего горя, бессилия и бесстрашия перед лицом большой беды.
Мерило этой беды простое — человеческая жизнь. В 2012 году в Беларуси, несмотря на протесты мировой общественности и очевидную сфабрикованность дела, скороспешно судили и приговорили к смертной казни обвиненных в теракте двоих молодых людей. Поэтическим криком-откликом Строцева стал страшный «Пасхальный репортаж» из зала суда, гражданским — открытое письмо президенту с требованием отменить приговор и пересмотреть дело, в противном случае — казнить его вместе с обвиненными.
Арест в прошлую среду — первый в жизни 57-летнего Строцева, и на первый раз хватит 13 суток — таков приговор. За что? Цитируем дословно, с ошибками, как в протоколе: «Гражданин Строцкий проходила по улице Богдановича рядом с колонной людей с бело-красно-белыми флагами и показывала знак V». Камера поймала видное лицо Димы, какой-то мент пробил его в компьютере, установил личность, выслали наряд. Им надо арестовывать в день столько-то и столько-то. Своя арифметика, свои квоты и премии.
В воскресенье в Беларуси истек народный ультиматум. Его требований не выполнили. Лукашенко не ушел, репрессии продолжаются, политзаключенных не выпустили. Но не в этом был смысл ультиматума, его цель была — еще раз мобилизовать Беларусь, еще раз выйти и поверить в свои силы. Начинается новый виток затяжной борьбы. Дмитрию Строцеву придется переживать эти важные тревожные дни в тюрьме. И считать дни до освобождения: своего и всей Беларуси.
Поэт знает не больше и не меньше, чем другие, но он в состоянии проговорить это вещее незнание:
поэт / как всякий человек / хочет проспать / весь этот ужас // он / нечаянно для себя / ускользает в сон / гефсиманский апостольский / в сон / семи отроков эфесских // а пробуждается / уже / в золотом веке / поэзии гармонии и свободы / или на этапе в гулаг
Авторы — Ярослава Ананко, литературовед, переводчик, член Белорусского ПЕН-центра, научный сотрудник Гумбольдтского университета (Берлин);
Генрих Киршбаум, литературовед, переводчик, почетный член Белорусского ПЕН-центра, профессор славистики Фрайбургского университета.
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20244949Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20246500Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202413089Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202419572Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202420236Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202422884Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202423645Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202428821Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202428948Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202429602