Ловушка для Веры

Скажу откровенно, что для меня главным мотивом для того, чтобы посмотреть фильм «Дело Собчака», была сама Вера Кричевская, режиссер документального кино высокого класса. Ее предыдущий фильм про Бориса Немцова «Слишком свободный человек» мне чрезвычайно понравился, и хотя я понимала, что кино, снятое по заказу близкого к событиям человека, всегда носит следы серьезного компромисса, было интересно, что Кричевской удалось извлечь из истории легендарного уже политика.

Наличие в фильме кадров из личного архива семьи Собчака, купленных каким-то сложно-секретным образом, первое появление на экране бывшего охранника Собчака, ныне главы Нацгвардии Виктора Золотова, личное участие Путина, решившего — впервые — рассказать о своих отношениях с бывшим шефом, — все это, конечно, подогревало интерес. Но в нашей реальности уже столько снято самых разных «горячих» ракурсов, что только имя режиссера обеспечивало достаточный уровень доверия.

Думаю, что заказчики фильма это учитывали. Им была нужна именно Кричевская с ее репутацией. А вот зачем Кричевской были нужны эти люди, чья репутация куда менее надежна, — вопрос неясный.

Я думаю, что возможность поработать с таким материалом, дотянуться до такого уровня спикеров, получить в распоряжение огромный объем видеозаписей, с которыми можно будет поработать и впоследствии, сыграла ведущую роль. Вспомним, например, документалиста Виталия Манского и его фильм о Северной Корее: только с помощью хвостов и обрезков пленки, бдительными товарищами из органов пропущенных, он сумел придать объем фильму, снятому по заверенному и разыгранному властями этой закрытой страны сценарию.

Азарт документалиста понятен — получить доступ к недоступным обычно людям чрезвычайно важно. И, конечно, интервью со Скуратовым, которого в результате так и не было (Юрий Скуратов, бывший Генеральный прокурор РФ, курировавший в 1997—1999 годах следствие по делу Анатолия Собчака, сначала согласился, а затем отказался принять участие в фильме Веры Кричевской. — Ред.), или подробный разговор самой Ксении с собственной мамой, или возможность — хотя, по словам Кричевской, ей он не был нужен в качестве героя, но она оказалась ведомой в этой истории — побеседовать с нынешним президентом и просто многочасовые разговоры со свидетелями, даже не вошедшие в фильм, — это весьма серьезная мотивация.

Плата тоже высока. Я сейчас не о гонораре, я о том, что работа на таком уровне требует особой осторожности, тактичности и даже, я бы сказала, умения чувствовать опасность.

Ксения Собчак, на мой взгляд, — человек умный, сильный и осведомленный, хотя и прикидывается эмоционально лабильной простушкой. Поэтому для меня наличие каких-то далеко идущих, но необъявленных целей очевидно.

Не знаю, верите ли вы в историю про внезапно вспыхнувшую в Ксении Собчак — как нам рассказывают, весной 2017 года обратившейся с этим предложением к Кричевской — жажду узнать правду об отце. Тогда идеи выдвигаться в президенты у Ксении, по ее словам, не было, зато после она вдруг появилась, но фильм не вышел ни до выборов, ни во время и как бы совершенно случайно появился только теперь. Мне кажется, что такие решения в нашей стране не бывают спонтанными и уж точно — судя по тому, что мы увидели в кино, — не происходят без продуманного кем-то плана. Ксения Собчак, на мой взгляд, — человек умный, сильный и осведомленный, хотя и прикидывается эмоционально лабильной простушкой. Поэтому для меня наличие каких-то далеко идущих, но необъявленных целей очевидно.

Теперь о фильме. Смотреть его мне было очень трудно, и вот почему: я каждую минуту чувствовала, что помимо очевидной информации мне предлагается некое фоновое сообщение, разгадать смысл которого не хватает знаний, понимания, вовлеченности в события. Я напрягалась, пытаясь актуализировать свои воспоминания о том, что же на самом деле происходило в это время. И вот это «на самом деле» ужасно мешало. Потому что само наличие в подсознании измерения «на самом деле» обесценивает всю информацию, получаемую в процессе просмотра.

Поверила я только одному человеку из этого фильма — не Ксении, не Нарусовой и даже не Сати Спиваковой. Поверила я Чубайсу. Не его информации, а его тону: странной интонации, коротким ироничным репликам, не открывающим ни одной тайны.

Сама Вера Кричевская определила жанр своего фильма как «политический триллер», а одной из главных загадок назвала вопрос: почему герои, сыгравшие роковую (хочется сказать «отрицательную», но и это только мое предположение) роль в истории современной России, вдруг через 22 года после описываемых событий начали давать в интервью признательные показания? В этом фильме, по ее словам, нет абсолютно положительных или отрицательных героев, все намного сложнее, вопросы истории возникают к каждому.

Вопросы пока возникают не у истории, а у зрителя. Я, во всяком случае, постоянно и с напряжением вглядывалась за спины героев, где, по моими представлениям, должны были бы находиться какие-то ссылки, комментарии, документы. Но их не было — черный кабинет, в котором снимали спикеров, метафорически убирал контекст.

Тут, конечно, мы все вспоминаем ситуации с нынешними делами о коррупции. А я, конечно, в первую очередь — дело «Седьмой студии».

Очень кратко суммируя сложный, построенный на множестве склеек и совмещений сюжет, можно сказать, что мы узнали, как на фоне сговора силовиков, военных и коммунистически настроенной номенклатуры, чье давление с трудом сдерживали демократы с помощью воодушевленного переменами народа, Собчак стал жертвой ближайшего окружения Ельцина — к которому при этом не относились ни его дочь Татьяна, ни его зять, руководитель администрации президента (Валентин Юмашев. — Ред.). Коржаков (Александр Коржаков, руководитель Службы безопасности президента с 1991 по 1996 год. — Ред.) и компания так воздействовали на лидера, что он дал добро на преследование Собчака, в котором его клевреты видели угрозу для своих интересов. По распоряжению руководителя Федеральной службы безопасности Михаила Барсукова и министра внутренних дел Анатолия Куликова при поддержке генпрокурора Юрия Скуратова была создана группа «по расследованию фактов получения взяток должностными лицами мэрии Санкт-Петербурга». Деятельность следователей была активной, постепенно они подбирались к самому мэру, тогда уже бывшему, — а заодно и к Путину, что, впрочем, в фильме не обсуждается. Последнему пришлось воспользоваться навыками нелегала под прикрытием и частным самолетом тайно увезти Собчака из-под носа следователей за границу. Вернуться Собчак смог только летом 1999-го, когда его бывший помощник Володя Путин стал главой ФСБ и секретарем Совета безопасности. Осенью дело против Собчака прекратили. В феврале 2000-го сердце не выдержало, Собчак скоропостижно и без свидетелей скончался в гостиничном номере в Светлогорске.

Тут, конечно, мы все вспоминаем ситуации с нынешними делами о коррупции. А я, конечно, в первую очередь — дело «Седьмой студии». Сопоставляя услышанное в фильме со знанием о том, что в нашей стране принято возбуждать уголовные дела не против официальных высокопоставленных лиц, а по факту происшествия, начинаешь думать: кто же является настоящим объектом новой травли, из-за кого сейчас страдают наши товарищи?

Именно этого, я думаю, и добивалась Вера Кричевская, которая и сама говорит, что ее интересовала «изнанка политического процесса». Через эту детально рассказанную изнанку возникает понимание того, как работают механизмы интриги и травли в политике, как закручивается маховик морального уничтожения человека, — собственно, всего того, что мы наблюдаем сегодня. В этом смысле этот фильм не о прошлом, а о прошлом и настоящем, говорит Вера.

Тем не менее меня не оставляет ощущение, что нас всех снова используют.

Очень интересно Кричевская рассказала Сергею Сычеву, как они снимали Путина — как долго готовились, как их предупредили, что времени будет мало, как продумывали вопросы, а потом он вдруг начал говорить то, что никогда не говорил раньше: «Я решил вывезти Собчака за границу, я все это организовал». Удивляет и то, что Путин «ровно час двадцать не вставал и не уходил, не прерывался», и Вера делает вывод: «Мне кажется, у него была активная роль, он охотно отвечал». И еще: «Мы исчерпали все свои вопросы по темам... И честно вам скажу: разговор прервали мы. Просто мы не рассчитывали на такое время».

То есть Путин настолько охотно отвечал, что кажется — ему разговор был необходим больше, чем съемочной группе. Было ли это человеческое желание вспомнить о прошлом — о времени своей молодости, свойственное людям, уже прожившим большую часть жизни? Такой внезапный момент искренности? По фильму этого не видно, если честно. Но один вывод можно сделать: Путину это было важно. Для чего — не нам судить, не хватает данных.

Сама атмосфера, в которой мы живем, приучила нас не верить ни в какие проявления человеческих чувств на уровне государственной власти. Атмосфера тайных спецопераций, об истинных мотивах которых мы так и не узнаем, окутанная тайной политическая сфера, постоянные подозрения и обвинения всех и вся слишком проникли в наш быт, и пробить броню недоверия получается очень редко, это происходит неожиданно и незапланированно. Фильм «Дело Собчака», на мой взгляд, такой неожиданностью не является.

Мнение Анны Наринской о фильме «Дело Собчака» можно прочитать здесь.

Понравился материал? Помоги сайту!