5 августа 2015Современная музыка
316

Феликс Кубин: «Мне больше нравятся цвета на видеокассетах»

Кельнский электронщик о социалистическом электронном андеграунде, немецкой кассетной культуре и радиопьесе о привидениях

текст: Егор Антощенко
Detailed_picture© Greg Holm

Кельнский электронщик Феликс Кубин, который выступает на сцене с 14 лет, — современный композитор, радиоведущий, лектор и просто неутомимый выдумщик, разрывающийся между многочисленными проектами. Не так давно Кубин приезжал выступать в Москву на фестиваль Outline, а после концерта поговорил с корреспондентом COLTA.RU о своих новых проектах, особенностях музыкального авангарда за железным занавесом, феномене ретромании, кассетной культуре Германии и радиопередаче о привидениях.

— Вы недавно побывали в Новосибирске. Чем встретила вас Сибирь?

— О концерте я бы сказал одним словом: катарсис. Удивительная аудитория, которая откуда-то знала мою музыку. Сам клуб был странным. Кажется, он назывался Rock City — выглядело это место довольно затрапезно. Мою поездку организовал Гете-институт. У них есть пятилетние программы поддержки культурных инициатив: например, современного танца или новой академической музыки. Они вытащили современных композиторов из гетто. Мне кажется, что Берлин сейчас стал центром для такой музыки — там проходит масса концертов, туда перебираются очень многие авторы. На самом деле я в последние годы больше занимаюсь именно музыкой для акустических составов: пишу по заказу радиостанции NDR, например. У них есть проект Das Neue Werk, в рамках которого вот уже более 60 лет проводятся концерты современных композиторов — с ними сотрудничал Джон Кейдж в свое время. Так что для меня это большая честь.

— Но классического образования у вас нет?

— Я учился играть на фортепиано и органе в течение нескольких лет. В школе у нас были основы композиции, но остальное я постигал сам. У меня за спиной большая история, я на сцене с 14 лет. Моей первой группой был дуэт Die Egozentrische 2, мы играли... довольно оголтелую музыку.

Так выглядели Die Egozentrische 2 живьем. Кубину здесь 15 лет


— Родители поощряли ваши увлечения?

— Да. Отец сам подарил мне первый синтезатор Korg. Он был физиком и очень интересовался электронной музыкой. Да и вообще новой музыкой — у нас дома были пластинки Штокхаузена, других авангардистов того времени.

— Среди огромного количества ваших проектов (радиопостановки, музыка к выставкам, работы с академическими музыкантами) была лекция об андеграундной музыке стран советского блока. Поделитесь: что интересного вы обнаружили?

— У меня много друзей в Восточной Европе — особенно в Польше. И меня всегда интересовала музыка из этих стран. Помню, в начале 1990-х я приехал в Будапешт, зашел в магазин пластинок и сказал: «Дайте мне все, что было записано в Венгрии в XX веке». И получил огромную стопку записей, до которых никому не было дела — было видно, что эти альбомы годами стояли на одном и том же месте. Так я открыл венгерских композиторов — Ласло Шари, Иштвана Сигети и многих других. Потом я стал изучать польскую музыку, литовскую, эстонскую — и так далее. Потом барселонский музей современного искусства MACBA доверил мне создать серию документальных фильмов о восточноевропейской андеграундной музыке. На сегодняшний день я сделал три эпизода — об Эстонии, Латвии и Чехословакии. И до сих пор не могу доделать серию о Польше — настолько там богатая сцена.

Не стоит так просто отказываться от прошлого.

— Что объединяет музыкантов из столь разных стран?

— Безусловно, это советское прошлое. В государствах, которые СССР контролировал политически, осталось очень негативное отношение к России. Одновременно люди там осознают, что они не являются Западной Европой. У них совершенно особенное ощущение времени. Например, в Эстонии говорят: «Время — это наша драгоценность». Они чувствуют, что у них больше времени, чем у людей на Западе. И еще эстонцы до сих пор не могут определиться — Запад они или Восток. Меня, конечно, больше всего интересовало, как музыканты выживают. Но все, с кем я говорил об этом, только смеялись в ответ. И говорили: «Если тебя интересуют специалисты по кризисам, то ты пришел по адресу». Все люди, с которыми я разговаривал, были очень идеалистично настроены. Хотя в целом ситуация очень разная: Польша переживает экономический подъем, и музыкантов, которые могут прокормить себя творчеством, становится все больше и больше. А музыкантам из Эстонии приходится тяжело — даже известным. Вообще мне до сих пор кажется, что существует какое-то подобие железного занавеса между Западом и Восточной Европой с Россией. Группам с Востока гораздо сложнее попасть на Запад, какая-то экспансия происходит, но очень медленно. Есть удачные примеры: например, мы записали пластинку и гастролировали с польской группой Mitch & Mitch. На Западе люди шли на нас, потому что знают меня, на Востоке — потому что знают их. Но в целом это странная ситуация: ведь стена была разрушена уже 25 лет назад.

— В России есть несколько групп, успешно гастролирующих на Западе, но в их музыке нет ничего, что выдает их происхождение.

— Мне сложно что-то сказать про русскую музыку, но у польской есть свое лицо: может быть, из-за джазовых традиций, традиции совместных импровизаций. Еще они очень любят бразильскую музыку — не спрашивайте почему. И внимательно следят за тем, что происходит, в курсе технологий — поэтому в будущем, мне кажется, Польша заявит о себе. Как Финляндия, где есть Jimi Tenor и Pan Sonic — и появляются новые имена, существует мощная психофолковая сцена.

Клип Мариолы Брыловской «Hotel Supernova»


— Вы еще сотрудничаете с польской художницей Мариолой Брыловской, которая делала вам дивный психоделический видеоряд в начале нулевых?

— Да, от случая к случаю. Пишу саундтреки к ее перформансам. Я записываю много радиопьес — это та часть работы, которая не очень известна за пределами Германии. Одну из них я перевел на английский — она называется «Parelectronoya». И рассказывает о связи привидений и электричества, разных голосах в голове, странных ощущениях. Ну и параноидальных аспектах слуха, так скажем. Мы можем измерять расстояния или изучать текстуру вещей с помощью глаз — но уши для этого плохо приспособлены. Поэтому хаотично ловят информацию со всех сторон...

— Вы делаете это все в одиночку?

— Да. У нас в немецком есть слово filmenmacher — это и режиссер, и автор сценария, и оператор. Съемочная группа в одном лице — так же и я на радио. Хотя я, конечно, привлекаю и других людей: делаю интервью, например. Правда, эти интервью становятся частью художественной канвы. Я записываю всю музыку, все звуки — за исключением тех, которые сам произвести не в состоянии. Это очень серьезная работа, в Германии очень высокие стандарты качества. Чтобы сделать одну радиопьесу, я работаю от трех до шести месяцев — это как альбом записать.

— Еще один ваш недавний проект называется «Chromdioxidgedächtnis» и посвящен хромовой кассете — это бокс с диском, кассетой и 32-страничным буклетом об этом аудиоформате. Кассета, в отличие от винила, кажется, совсем умерла как носитель — откуда у вас такой интерес к ней?

— Это еще один проект, сделанный по заказу NDR. В 1980-е годы в Германии производилось очень много отличной музыки на кассетах. На самом деле классический кассетный четырехдорожечник был предтечей домашней студии с компьютером или лэптопом. Даже если эта музыка и не получала широкой дистрибуции, четырехдорожечник позволял записывать крутые и странные вещи.

С кассетной пленкой то же самое — меня интересует ее звук.

— Я знаю немало людей, которые выпускают музыку на кассетах в России сейчас...

— Да, но я хочу подчеркнуть одну вещь: я никогда ничего не делаю из-за ностальгии. Мне очень нравятся и нойз, и индастриал, и элементы электронного панка, и восьмибитная музыка. Но я никогда не ставил себе задачи создавать что-то максимально похожее на старые записи. Когда мне попадается пластинка 1959 года, я размышляю, почему она звучит так прекрасно — почему эта запись сообщает мне гораздо больше, чем цифровой и отполированный трек, созданный сегодня. И если меня интересует звук, я пытаюсь воссоздать его современными средствами. С кассетной пленкой то же самое — меня интересует ее звук. Один мой друг делал выставку о развитии звуковых носителей за последние десятилетия; так и появился этот проект. Вопрос, который интересовал нас больше всего: как и почему индустрия заставляет нас отказаться от одного носителя в пользу другого? Так было, например, с винилом — который выжил исключительно благодаря диджейской культуре. Люди редко задают этот вопрос, когда переходят с кассет на CD, потом на цифровые файлы. Хотя качество не становится лучше — это просто другой звук. Когда я впервые увидел DVD, я подумал: «И это тот самый революционный формат? С такой темной картинкой и неестественным светом?»

VHS был лучше?

— Мне больше нравятся цвета на видеокассетах, это точно.

— Что вы думаете о «ретромании», одержимости поп-культуры своим прошлым? Вас часто называют ретрофутуристом: корни того, что вы делаете, можно найти и в дадаизме, и в индустриальной музыке, и в электро.

Книгу Рейнольдса я не читал. Мне нравятся та яркость и наивность, которыми обладают идеи о будущем, выдвинутые в прошлом. Я читал другую книгу — она называлась «Археология медиа»: там собраны разные модели описания мира, некоторым из них сотни лет. То будущее, что описывали философы, алхимики — кто угодно. И меня потрясло, что уже в те времена появилась идея факса, например. Или интерфейса. Конечно, это написано поэтичным языком — но сами идеи появились уже тогда. Поэтому, наверное, не стоит так просто отказываться от прошлого, думать о прошлом как об устаревшем.

Никогда ничего не делаю из-за ностальгии.

— Речь в книге Рейнольдса идет скорее о таком «вечном возвращении» одних и тех же музыкальных трендов.

— Это правда, потому что поп-музыка развивается сверхбыстро — и слишком привязана к новым технологиям. Но, мне кажется, не стоит сводить это только к музыке: эта цикличность вообще свойственна развитию человечества. Если вернуться к пленке, то я заметил интересную вещь: именно альбомы, записанные на кассетах, надо было слушать от начала до конца — перематывать одну песню было не слишком удобно. Это создавало определенный контекст, определенную историю — и трек, который сам по себе мог быть не очень выдающимся, отлично звучал между двух других, более ярких. Интернет уничтожает историю, заставляет сфокусироваться на одном коротком событии — например, одном треке или одном вирусном ролике. Музыка лишается контекста. Например, сейчас стало куда меньше радиопрограмм, где рассказывают о музыке, — все просто выкладывают миксы. Но мне нравится, когда в мире есть какие-то константы, люди, которые берут на себя нечто большее, чем просто собрать вместе несколько треков. Таким, например, был Джон Пил — он сам создавал некий контекст за счет своей индивидуальности.

— Любопытно, что при том, что люди действительно быстро адаптируются к навязанным форматам и технологиям, и виниловые пластинки, и аналоговые синтезаторы возвращаются. Продажи — пусть и не такие большие — с каждым годом растут.

— Это удивительно! Когда я на своем лейбле начал выпускать пластинки исключительно на виниле, все думали, что я динозавр, говорили: «Да сейчас ни у кого и проигрывателя-то нет!» И посмотрите, какое возрождение переживает сейчас винил. Когда большинство электронных музыкантов перешло на лэптопы, я продолжал играть преимущественно на Korg MS-20 (винтажный аналоговый синтезатор. — Е.А.) — в итоге его решили переиздать, потому что спрос на аналоговые синтезаторы начал расти. И вот интересно: я действительно был динозавром или чувствовал, что интерес к винилу вернется? На самом деле мне уже тогда казалось, что CD — очень недолговечная вещь, и звучит он гораздо хуже пластинки.

«Lightning Strikes»


— Я так понимаю, что из-за всех этих проектов ваши сольные альбомы появляются скорее по случаю. Хотя на концертах вы играете именно «хиты»: «Hit Me», «Provider», «Lightning Strikes» и так далее.

— Да. У меня нет контракта, и я не сажусь за работу с мыслью: не записать ли несколько поп-треков. Эти треки появляются в процессе работы над какими-то другими проектами, скапливаются. Так со временем и набирается на пластинку.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Смерть КапитанаСовременная музыка
Смерть Капитана 

Полная авторская версия финальной главы из книги Александра Кушнира «Сергей Курехин. Безумная механика русского рока». Публикуется впервые

9 июля 20211045