15 июля 2016Общество
324

Моя безработная жизнь

Рассказывают люди, которые давно не могут найти работу

текст: Наталия Зотова
Detailed_picture© Владимир Смирнов / ТАСС

В кризис с работой тяжело. Безработица в России 2016 года колеблется вокруг цифры в 6% экономически активного населения. Наталия Зотова поговорила с безработными журналистом из Таганрога, специалистом по маркетингу из Москвы и электриком из Онеги о том, как они справляются с этим состоянием. А доктор психологических наук Александр Шмелев вот здесь советует всем безработным, как с наименьшими потерями пережить этот период.

Юлия Корчагина, журналист (Таганрог)

Я — журналист, но я бы сказала, что безработица — это мое обычное состояние.

Я выросла в деревне в Вологодской области, потом переехала в Череповец. Подрабатывала в клубах, брала в руки фотоаппарат, работала промоутером, мусорщиком — вместе с мамой мы возили на тачках мусор. Это было жутковато — крысы, тараканы, — но в принципе ничего. Работала уборщицей, гардеробщицей, репетитором. Всегда была необходимость зарабатывать — и бесконечная безработица, от которой я всячески пыталась избавиться. Иногда она меня совсем загоняла в угол, и тогда в моей жизни случались чудовищные истории типа работы в компании, продающей пылесосы «Кирби». Или, помню, утром я работала на телевидении — там платили копейки, только за сюжеты, — а с 12 до часу ночи — промоутером возле разных магазинов. Нужно было предлагать сигареты, подарки, в какой-то момент я попала в магазин, возле которого были точка ночных бабочек и психушка.

Я тогда очень хотела уехать — личностный кризис, дома проблемы. В итоге я уехала в Москву, попала в «Лайфньюз» — и ушла недели через три. Потом была газета «Гудок» — оттуда я ушла через полгода, поняв, что не хочу я писать про эти пенсии: я-то, переезжая, мечтала о «Русском репортере».

В моей жизни были потери близких, было много конфликтов, много тяжелого, но безработица — одно из самых паршивых состояний. В нем ты теряешь самого себя. Оно складывается из того, что ты не можешь поехать на автобусе, потому что денег нет, не можешь купить себе кофе, не заказываешь пирожное, когда его заказывают все. Не можешь отправить денег собственной матери, помочь, когда просят. Переживаешь, что с тобой что-то не так, раз не можешь сам себя обеспечивать, но самое страшное для меня — что меня могут в безработице укорить. Я готова идти на любую работу, лишь бы от меня отстали.

Ты изначально знаешь: это не то, что ты хочешь. И каждый раз договариваешься с собой: ну ладно, ну пойду, а вдруг понравится. Хватаешься за этот шанс просто потому, что другого не было, миришься с обстоятельствами, а в какой-то момент понимаешь, что больше не хочешь мириться. И уходишь. Это повторяется по кругу. Поначалу возникает чувство освобождения. Когда я ушла с одной из своих работ, я последние деньги потратила на карусели и купила торт. Потом облегчение переходит в понимание того, что надо что-то делать.

Безработица сообщает тебе, что ты особо никому не нужен, что это только твое горе.

Несколько лет назад я уехала из Москвы в Таганрог: на пару месяцев поехала и застряла. Я тогда очень устала — это тоже последствие безработицы. Когда все время боишься, что нечем будет платить за квартиру, ты просто загружаешь себя работой, и я убила свой организм настолько, что в Таганроге загремела в больницу. А потом у меня началась очень сильная депрессия.

Дальше — поход к психотерапевту, за который отдаешь последнюю тысячу рублей, присланную мамой, тебе прописывают пять лекарств, и ты понимаешь, что на них у тебя просто денег нет.

Наступает апатия. У тебя много времени — некуда девать. Некоторые пить начинают. А я никогда раньше столько не читала. Я скачивала себе лекции и смотрела: история, культурология, этника, архитектура. Был период, когда я пересмотрела, кажется, все мелодрамы, какие только есть. Это помогает тебе забыть о проблемах: что алкоголь, что книга. Включаешь фильм — и все, отсоединяешься от реальности.

Потому что иначе тебе страшно все время. Ты вытаскиваешь себя из этого страха делами — нужно сварить борщ, нужно написать тому, написать этому… И при этом эти дела тебе делать очень сложно: предложить редактору очередную тему, сказать кому-то, что тебе нужна помощь, позвонить спикеру… Чем дальше в безработицу, тем труднее контакты с миром. Безработица сообщает тебе, что ты особо никому не нужен, что это только твое горе. Начинаешь отгораживаться от людей, и тут возникает замкнутый круг: ты действительно оказываешься никому не нужен, потому что о своей проблеме никому не говоришь. Когда твоя самооценка и так занижена и ты находишься в состоянии лихорадочного неверия в себя, то не можешь адекватно о себе рассказать. А даже если решаешься заговорить, это выглядит как обычное нытье.

Когда ты понимаешь, что настолько истощен, что можешь только сидеть без дела, очень важно начать что-то. Это про возможность одобрения, про поиск поддержки, про уверенность, что ты не совсем дурак. Так что ты идешь в благотворительные организации, едешь волонтерить в детский дом. И социальный фактор там начинает работать. Когда ты сталкиваешься с людьми и тебе говорят: «Молодец!» — это вытаскивает из болота.

А выход из ситуации бывает даже смешной. Был же этот период активных действий, когда ты лихорадочно рассылал повсюду резюме. Он-то тебя и вытаскивает. Однажды, когда ты смотришь сто пятьдесят первый фильм о любви, раздается звонок: «Алло, приходите к нам на собеседование». Когда ты понимаешь, что все, у тебя нет денег даже на автобус, выясняется, что твое резюме где-то нашли через полгода и ты понравилась.

Так было каждый раз, кроме последнего. Никто не сказал мне «приходите». У меня у самой появилась мысль писать про этносы — и не про прялки, как пишут все, а про людей: национальные конфликты, малые народы, у которых отнимают земли, у которых пропадает культура… И в какой-то момент взяла и на последние деньги поехала с ними общаться. Мой проект «Этнос» начался год назад. Пока мне не удается с помощью него заработать, но в конце лета я запущу первую экспедицию. Когда ты сам себе и начальник, и дурак, и кто угодно, это очень увлекательно и совершенно по-другому. А как только я сама изменилась, сразу появились какие-то заказы, приглашения на мастер-классы… Отношение к малым народам я хочу поменять и буду это делать. И неважно, чем я буду на это зарабатывать — пусть даже тем, что буду учить девушку сексуально писать (недавно ко мне обратились с такой просьбой). Да, иногда я по-прежнему не могу поехать в автобусе, у меня все еще нет постоянной работы. Но периодически я могу угостить кофе своих друзей, и я очень этому рада.

Иван Федосов, маркетинг, коммуникации (Москва)

Полтора года я проработал в достаточно крупной финансовой компании. Я был руководителем направления маркетинга и коммуникаций, совмещал в себе пресс-службу и пиар. Одной из моих задач был мониторинг СМИ, который я собирал для генерального директора: он специфический человек, у него ни компьютера нет, ничего, все делают подчиненные. В один прекрасный день — в октябре прошлого года — я удалил публикацию «Комсомольской правды» из мониторинга как мусор — это же, по сути, таблоид. А оказалось, было крупное собрание с представителями компаний отрасли, и все эту статью обсуждали, а наш руководитель про нее не знал. Так что меня попросили написать заявление.

Я не стал сопротивляться, мне не хотелось сражаться. Это не была моя работа мечты — может быть, поэтому. Ее плюсы заключались в хорошей зарплате, благодаря которой я смог расплатиться по ипотеке.

Сейчас я не бью баклуши. Утром я завтракаю и сажусь к компьютеру: приложение HeadHunter у меня настроено по вакансиям, по направлениям, я каждый день это просматриваю, откликаюсь, пишу сопроводительные письма. Сделал аккаунт на LinkedIn. Но оказалось, что там востребованы в основном те, кто работал в западных компаниях, плюс IT-направление. На HH у меня 200—300 откликов за все время — это очень много. Но 70% моих откликов уходят в пустоту, мне не отвечают. Где-то получаю отказы. Приглашений было процентов пять, но либо они меня не устраивали, либо что-то еще не срасталось. К тому же меня есть какая-то планка зарплаты — опуститься на более низкую зарплату уже психологически сложно.

У меня есть некоторая финансовая подушка: были накопления, кроме того, я сдаю ту квартиру, которую выкупил по ипотеке. Семьи у меня пока нет. К тому же есть небольшое пособие: после двух месяцев скитаний я решил, что надо вставать на учет в службу занятости.

Когда у меня появилась возможность среди дня гулять, я заметил, что в рабочее время на улице очень много странных людей, городских сумасшедших, — раньше я в это время был в офисе.

У безработных есть психологический барьер: люди стесняются признать проблему, боятся вставать на учет, а может, не знают, что можно. Так что официальная статистика безработицы в Москве около 7%, но знающие люди нам говорили, что можно смело умножать на три или четыре.

Мое окружение мне тоже говорило, что это постыдно — тебе всего 35 лет, ты что, немощный какой-то? Но это говорят люди, у которых есть работа. А когда не работаешь, мировоззрение как-то меняется.

Пособие — 7000 рублей. Но, чтобы встать на учет в службе занятости, пришлось приходить три раза — там как в советской поликлинике: скандалы, очереди. И два раза в месяц надо приходить отмечаться, смотреть предложенные вакансии. Найти работу через них я не надеюсь, но у службы есть большой плюс — перечень из 26 профессий, на которые можно пойти учиться за счет государства: от слесаря и техника лифта до веб-дизайнера. Например, в моей группе английского было 17 человек — учителя, бухгалтеры, психологи, люди абсолютно разных профессий, даже работники банков. Причем 90% —женщины.

Свободное время мне совсем не в радость. Меня мое внутреннее чувство подталкивает — хочется себя применить. Я все время резюме переписываю, у меня их штук 10. Возникают мысли — а может, я уже старый? Ну, стараешься себя из этого состояния вывести и сосредоточиться на том, куда хочешь двигаться. Бывает грустно, бывают обострения — ну что же со мной не так. Начинаю сглаживать опции отбора — смотрю уже на то, на что раньше не смотрел.

Хотя, с другой стороны, я понял, что больше не хочу заниматься тем, что мне не нравится. Пусть этот период будет временем, когда я смогу что-то изменить. Я, в принципе, готов пойти на работу с зарплатой в три раза меньше, но чтобы она мне приносила удовольствие. Например, я понял, что хочу заниматься только рекламой, но это новое для меня направление, с сентября я пойду учиться на эту специальность.

На Фейсбуке я до сих пор не написал статус, что ищу работу. Пока не дошел до того, чтобы всем это предъявить. Это уже какой-то шаг отчаяния — кричать об этом.

Кстати, когда у меня появилась возможность среди дня гулять, я заметил, например, что осенью в рабочее время на улице очень много странных людей, городских сумасшедших, — раньше я в это время был в офисе.

Игорь Кулевцов, электрик (Онега*)

У нас уже даже не моногород — градообразующего предприятия-то нет, все пусто. Это вымирающий город. Лет десять назад закрыли гидролизный завод — и не просто закрыли, а распилили, разобрали, от него ничего не осталось, только высокая труба, на которой стоят антенны сотовых операторов. Был Онежский ЛДК (лесопильно-деревообрабатывающий комбинат. — Ред.), потом его выкупили господа из Москвы — и зарплаты упали почти в два раза, теперь там люди зарабатывают 16—18 тысяч, а труд адский.

В основном везде — в больнице, школах, в детских садах — люди получают минималку, 8—9 тысяч. А квартиру в Онеге можно снять тысячи за четыре, и то однокомнатную, в неблагоустроенном доме. Люди, конечно, копят деньги на переезд, чтобы убраться отсюда. Те, у кого есть возможность, живут выездными заработками: выезжают на вахты на «Севералмаз» (в Архангельск. — Ред.), в Нарьян-Мар, кто-то подальше, в Подмосковье.

Конечно, это все мучает, я бы свалил отсюда. Но не скажу, что накрывает. С постоянной работой — да, проблемы, но то, что я сам надумал, получается.

На то, чтобы дети нормально питались, хватает. Я сам тоже не худенький человек, значит, тоже хватает.

У меня очень высокая квалификация электрика, пятая, высшая, группа допуска — это любые электроустановки, кроме атомных электростанций. Работу-то мне предлагали: приходите работать по третьему разряду, целую бригаду под вас создадим — но это на минимальной зарплате. На такую работу просто невыгодно идти. У меня двое детей еще! Да я, не работая, заработаю больше!

Так что перебиваюсь частными работами. Допустим, сделать проект электроснабжения здания, в двухэтажном здании положить проводку — 60 тысяч стоит, а по времени работы — порядка двух недель.

Что я сам себя обеспечиваю заказами — это громко сказано. Иногда где-то появляется работа, которую я не упускаю, вот и все. Огород у матери большой, он обеспечивает тем, что необходимо круглогодично. Прежде всего, картошка — второй хлеб. Потом капуста, свекла, морковь, репа, укроп. Сейчас, летом, основная цель — огород, я его обрабатываю.

Денег никогда не хватает, сколько бы их ни было. Тратим на еду, остатки — на одежду. А вот, скажем, сменить машину, вместо старого жигуля-семерки купить что-то более серьезное, телевизор плазменный — на это уже нет. Но на то, чтобы дети нормально питались, хватает. Я сам тоже не худенький человек, значит, тоже хватает.


* Распоряжением Правительства РФ от 29 июля 2014 года город Онега включен в категорию «Монопрофильные муниципальные образования Российской Федерации (моногорода) с наиболее сложным социально-экономическим положением».

Записала Наталия Зотова


Понравился материал? Помоги сайту!

Ссылки по теме
Сегодня на сайте
Темные лучиИскусство
Темные лучи 

Любовь Агафонова о выставке «Ars Sacra Nova. Мистическая живопись и графика художников-нонконформистов»

14 февраля 20223741
«“Love.Epilogue” дает возможность для выбора. Можно сказать, это гражданская позиция»Современная музыка
«“Love.Epilogue” дает возможность для выбора. Можно сказать, это гражданская позиция» 

Как перформанс с мотетами на стихи Эзры Паунда угодил в болевую точку нашего общества. Разговор с художником Верой Мартынов и композитором Алексеем Сысоевым

10 февраля 20224112