Выпрашивание милостыни

Герой романа Владимира Тендрякова «Свидание с Нефертити» художник-фронтовик Федор Материн, посещая выставку обласканного в начале 50-х советского мэтра, оставляет в книге отзывов лаконичную оценку: «Понятен, как ладонь, протянутая за милостыней». После выставки Гелия Коржева, недавно открытой в Третьяковской галерее, другую рецензию оставить трудно. Собственно, на этом заметку можно было и завершить.

Но после посещения этого гигантского проекта остается ряд вопросов, которые, хотя и связаны с деятельностью уже умершего художника, на самом деле выходят за рамки темы изобразительного искусства как такового. Скорее, они говорят об изменениях, достаточно важных, в самой сфере культурной политики.

До последнего времени, активно продвигая псевдопатриотические тренды и плодя многочисленные симулякры, Министерство культуры мало заботилось об эстетической составляющей. Распределяя гранты, оно скорее преследовало идеологические цели. Собственно, обычно все заданные тренды понятны до просмотра фильма или сериала, до того, как покрывало соскользнет с очередного бронзового истукана, или до того, как откроешь книгу писателя-патриота, заполненную «последней правдой». Кто нынче хорош, а кто плох, где идет конфликт национального и космополитического, благородного «вставания с колен» и отвратительного «соплеглотания» — понятно еще до ознакомления с очередным опусом. До недавнего времени недостаточный интерес почтеннейшей публики хоть и огорчал творческие артели разнообразных «скрепозабивателей», но не сильно волновал задающих тренды управленцев. Да, жалко, что наше «настоящее» кино смотрит все меньше людей и оно не становится событием, а какой-нибудь чуждый народу «Левиафан» — становится; что у стендов писателей-патриотов люди на книжных ярмарках не толпятся и они, бедолаги, вынуждены бесконечно писать кляузы, будто их зажимают… Действительно — очень жаль. Но мы же все сделали правильно: деньги раздали, цели указали, сеансы в кинотеатрах продавили, творческие премии берем под контроль… В общем, что могли — сделали. Отчитаться есть чем. Ну а что люди не толпятся у касс, что бестселлеры по-прежнему у Улицкой и Акунина — что поделаешь. Когда-нибудь нынешняя неуклонная линия приведет к победе настоящих национальных сил. Перефразируя классика: «Проханова с Прилепиным с базара понесут». А проще — никуда потребитель не денется, будет смотреть и читать что дают.

Говоря короче, никогда эстетическая составляющая не была важной для многочисленных госпродюсеров. Они, можно сказать, почти сознательно ее игнорировали. Отсюда и эта нестерпимая фальшь, которая, как единый геном, объединяет и телесериалы, и исторические исследования последних лет, и переснятые заново советские кинохиты, и романы «настоящих» русских писателей, и переделанные из космических материалов кокошники на главных оперных сценах.

И вот на этом общем унылом фоне вдруг возникает событие, претендующее на культурность, на некие эстетические задачи. Причем эти эстетические задачи опять-таки обращены к прошлому. Но интересен сам факт их возникновения.

Смысл любой выставки — прежде всего, в формировании зрителя. И, по сути, выставка Коржева должна задать новую эстетическую планку.

Говоря о выставке Коржева, директор Третьяковской галереи и, видимо, вдохновитель нового подхода Зельфира Трегулова рассуждает об устаревшей трактовке искусства советского периода, о неких общих трендах, которые были свойственны всему мировому искусству по обе стороны железного занавеса. О каком-то едином художественном контексте. Отсюда и вытекает цель — надо переоткрывать художников. Этим Третьяковка и займется. Собственно, выставка «Романтический реализм», выставки Таира Салахова, Гелия Коржева есть первые шаги на этой дороге в тысячу ли.

Трегулова — профессионал. И когда она говорит о том, что советские художники уже скорее «меланхолично» смотрели на место человека в современном мире, с этим невозможно спорить. Настоящий, искренний энтузиазм двадцатых в 60—70-х воскресить было невозможно, как ни гальванизируй. Ощущение чужой, как на известной картине художника Попкова, шинели, примеренной на свои плечи, — вот суть наиболее привечаемого искусства очередной «прекрасной эпохи». Большего не требовалось.

Причем эпоха действительно была настолько прекрасна, что вполне официально и успешно могли в ней существовать такие огромные художники, как Андрей Васнецов, Николай Андронов, Павел Никонов. И если говорить не декларативно, то на примере творчества этих выдающихся мастеров гораздо проще иллюстрировать «единство мирового художественного контекста». Ибо в их творчестве есть не только формальное, основанное лишь на сходстве изобразительной манеры «единство», а единство глубинное, сущностное. Ведь, несмотря на абсолютно национальный характер, оно в самом лучшем смысле космополитично, по-настоящему тонко, культурно. Гуманистично, в конце концов.

Но этих художников нам не спешат переоткрыть заново. Ради пропаганды их творчества не прикладываются усилия и не тратятся средства, сравнимые с потраченными музеем на презентацию Коржева или на выставку выдающегося советского мастера Таира Салахова. Ради Коржева, как и в случае с «Романтическим реализмом», приглашаются самые известные в России мастера экспонирования живописи, используются новаторские, импортированные с Запада архитектурные принципы устройства экспозиции. Если салаховская выставка очень скромна, хотя там есть просто замечательные работы, то две другие выставки подаются с максимальным размахом, именно на них сделана ставка (скорее, Салахов упоминается в интервью Трегуловой, чтобы можно было сказать, будто Коржев выбран в общем ряду. Но это, очевидно, лукавство). Когда попадаешь на «Романтический реализм» или Коржева, то неблагозвучное импортное слово «промоушн» вспоминается само собой. Все современные технические средства применены, чтобы буквально навязать зрителю именно этих художников и их взгляд на мир...

Итак, почему Коржев? Ответ сформулировал — и блестяще — Владимир Тендряков, цитату из которого я уже приводил. Его картины понятны, понятны и понятны. Их, как и картины с «Романтического реализма» или «После дождя» Александра Герасимова (чью персональную выставку даже в СССР гнушались делать года так с 1956-го, а нынче сделали, правда, не в Третьяковке, а в Историческом музее), можно легко представить в качестве иллюстраций к учебнику «Родная речь» за третий и четвертый классы. Эти картины доступны, они подменяют сложное — простым, содержание — формой, дидактичной и «легкоусваиваемой, как мясо кролика».

Если посмотреть на выставку Коржева непредвзято, то совершенно понятно, что те же Андронов, Васнецов, Салахов, Никонов или «нонконформисты» Эрик Булатов, Олег Васильев, Виктор Пивоваров — это художники совершенно другого уровня. По сравнению с ними он недостаточно культурно развитый художник. Недостаточно интеллектуальный. Мастеровитый, но оставшийся на уровне — по сути — художественного училища. Потому что художник — это не только умение «похоже и пастозно» изобразить. Это, прежде всего, то, что есть в голове и сердце. Нельзя не обратить внимания, что на выставке Коржева нет графики. Нет ни следа существующих в мире театра, музыки, женщин. Никаких почеркушек, которых миллионы у каждого художника. Все подается на зверином серьезе. Есть только весьма самодовольные автопортреты. Также у него есть яркий кумач, используемый почти везде как цветовое пятно, фоторакурс и полное отсутствие рефлексии. Один и тот же лирический герой в начале творческого пути — году в 1959-м — поднимает красное знамя, а в конце 90-х лежит пьяный под забором. Задуманная в 1954 году большая, но недописанная картина «В годы войны» (эскиз аккуратно представлен) могла бы логично завершить идейные поиски мастера. Человек в офицерской шинели — почему-то не на передовой, а в художественной мастерской — героически рисует громадный портрет Сталина (представляете, как неудобно писать картину в накинутой на плечи шинели?). Но Коржев, к несчастью, не успел закончить полотно, время ушло. Приходится нам довольствоваться лишь эскизом. Обидно, конечно. Цикл разочарований и обретений живописца — от Сталина до Христа, — хоть и несколько банальный по нынешним временам, зато абсолютно очевидный любому зрителю основных телеканалов, так и остался незавершенным. Но на выставке есть много другого: и вполне анимационный Дон Кихот, и отвратительные скелеты, завернутые в красные знамена, которые поднимал герой его первой премированной картины; есть и гнусные существа, поедающие в 90-х еще сохранившихся людей, — можно сказать, Босх отечественного разлива… В общем, каждой твари по паре…

Представим себе незамысловатый мысленный эксперимент. Рядом, в соседнем зале, организована выставка, скажем, Пикассо. Каким же зашоренным, неразвитым и несвободным сразу окажется Коржев!

Не понимать этого профессионал-искусствовед не может. Просто не может, что бы он при этом ни говорил. Но зачем же Третьяковка пытается прыгнуть выше головы, чтобы преподнести именно Коржева?

Смысл любой выставки — прежде всего, в формировании зрителя. И, по сути, выставка Коржева должна задать новую эстетическую планку. Из прошлого, да еще какого — прямо из учебника за третий класс, возникает по сути новое имя. Прошлым задается некий новый стандарт. Настоящее подменяется фальшивым (здесь общие гены нашего времени очевидны). Зрителям внушают, что то, что им понятно с первого взгляда, и есть хорошо.

По сути, этого несчастного, желающего все-таки, несмотря ни на что, прикоснуться к прекрасному зрителя отделяют именно от мирового контекста. Утверждается, будто все едино: что картины с «идеологией картофеля», что, например, работы Люсьена Фрейда — все одно и то же. «Картофель» даже лучше — он понятнее! А четких критериев ведь нет. Вам вот такое ближе — и нормальненько! Значит, именно оно и есть первоклассное, отвечающее мировому качеству искусство. Хавайте сколько хотите.

Но если задана новая планка, то уже на следующем шаге возможно создать и новую — «окончательную» — историю искусств. Новую иерархию художников и художественных ценностей. Можно создать и квазипреемственность, позволив неуважаемым в профессиональной среде двоечникам не просто почувствовать себя солью искусства, но и «формально» это зафиксировать в рамках самого большого в мире государства.

Подменить и здесь, на чисто эстетическом поле, настоящее фальшивым — вот героическая сверхзадача подобных проектов.

Задача эта интересная и веселая. Решить ее — пусть хоть на небольшое время — могут только сверхпрофессионалы. Просто остальные не должны по этому поводу заблуждаться. Ладонь уже протянута. И милостыня будет в нее положена. Точнее, уже кладется.

Понравился материал? Помоги сайту!