Павленский-быт

Вчера художнику-акционисту Петру Павленскому был вынесен приговор за акцию «Угроза», во время которой он поджег дверь здания ФСБ на Лубянке. Все акции Павленского заканчивались задержаниями или уголовным преследованием, но художник никогда не пытался скрыться от полиции. До «Угрозы» акционист зашивал себе рот, забирался в кокон из колючей проволоки, прибивал мошонку к брусчатке на Красной площади, отрезал себе мочку уха и жег покрышки на мосту в Санкт-Петербурге.

Павленский не только не пытался избежать заключения. Он настаивал на том, чтобы его судили за «Угрозу» по статье о терроризме, предполагающей многолетний срок в колонии строгого режима.

Фотограф Михаил Бондарев побывал в квартире Петра Павленского в Апраксином переулке в Санкт-Петербурге, когда тот еще сидел в СИЗО, и побеседовал с Оксаной Шалыгиной, соратницей и подругой художника, о том, как они относятся к быту, потреблению и воспитанию детей.

— На людей легко надавить через предметы потребления, к которым они привыкли: пригрозить или лишить чего-то, это делает людей незащищенными. Как можно избавиться от этой слабости?

— У Петра в тюрьме как раз происходило давление при помощи инструмента потребления. Это делала администрация, надеясь, что он станет послушным и начнет бездумно подчиняться режиму: их хату лишили телевизора из-за него.

Сокамерники могли бы стать недовольными в том смысле, что не должны из-за его поведения страдать: телевизор там многим просто необходим, чтобы с ума от безделья не сойти. Это вот как раз дрессировка потребностями: их пробовали стравить таким образом, но не получилось. Петр объяснил свою позицию, и его поняли, он потом писал мне: тюрьма реальная не очень-то отличается от тюрьмы повседневности, в которой мы все живем. Только там власть не скрывает себя, и поэтому тюрьма реальная честнее.

— Это скорее попытка надавить окружением: они надеялись, что сами арестанты Павленского и сломают.

— Но все равно через вещи. То есть не просто так стравливают, а забирают игрушку и говорят, что вот из-за него мы ее забрали, и, по их ожиданиям, на него должно начаться давление, но этого не произошло. Арестанты поддержали его, а не их.

— О'кей, ну а если не брать такие места, как колонии и СИЗО? На воле у всех людей, чтобы не быть полностью зависимыми, должна быть некая граница — вот это достаточное, а остальное уже лишнее. Что нужно для жизни? Есть определенные штампы о необходимом: квартира, ремонт, машина, через год другая машина, потом драгоценности. Это один вариант. Есть другой вариант — вообще без ничего: рай в шалаше. Вот где эта граница?

— Сложно говорить о границе комфорта — я в своей жизни как раз не руководствуюсь этим понятием, потому что слово «комфорт» значит расслабление, значит, что человек стремится расслабиться и по возможности не думать ни о чем. Я же скорее руководствуюсь понятиями тяжести и легкости. Что касается вещей и предметов — чтобы жить было легко, жизнь надо очистить от лишних отягощающих предметов.

Вопрос потребления — в его, потребления, количестве. Думаю, что когда удовлетворение потребностей перерастает в накопительство, тогда уже начинается излишество, от которого надо смело избавляться, чтобы заниматься чем-то главным.

— Ну вот это «что-то главное» определить же нужно для себя, чтобы отделить его от всего остального?

— Про себя могу сказать, что смысл моей жизни — движение к освобождению, все мои слова и действия — это доказательства этой позиции, ее удержание и отстаивание. Думаю, определиться с позицией по основным, принципиальным моментам окружающей действительности — это уже достаточно для того, чтобы сказать, что ты прожил свою жизнь не зря.

— Да, а смело избавляться от остального, получается, — убирать все, что не относится к движению в сторону свободы?

— Лично для меня — да, потому что мое дело для меня превыше всего, и в смысле лишнего нужно периодически смотреть на себя со стороны, оценивать критически и отсекать все лишнее, и тогда будет больше времени для основного дела, оно будет продвигаться.

— Хорошо, но вот у вас дети, наверняка они очень много времени отнимают, меньше остается на вот это основное. Это как — главное? То, что нельзя отнести к лишнему?

— Дети действительно занимают очень много времени, но это наш долгосрочный проект, и это такая же часть нашей проектной деятельности. Они не ходят в школу, я ими занимаюсь сама — мы не поведем детей в государственную институцию, которая практически ничем не отличается от тюрьмы. Мы с Петром считаем, что тюрьма, институт, школа и даже детский сад — это части распределительной системы, где людей сортируют по каким-либо признакам и учат бездумно подчиняться.

— Но общее образование, детям же аттестат понадобится, вообще нужно какое-то развитие.

— Пока Петр временно под чутким руководством власти в доме отдыха, я детьми одна занимаюсь, но раньше делали это вдвоем. Алиса и Лилия ходят в секции — бокс, шахматы, в музеи ходят. Они умеют читать и писать, знают стихи и знают художников. Если сравнить Алису, старшую, с другими первоклассниками, то сейчас у нее намного больше знаний об искусстве, политике.

С аттестатом, конечно, в какой-то момент мы что-то сделаем на случай, если дети захотят дальше учиться: не должно быть преграды из-за того, что мы чего-то не захотели. По поводу школы — это ведь наша позиция, не ее, потом она сможет в случае чего предъявить нам какие-то претензии. В любом случае, думаю, мы как-то договоримся с какой-нибудь школой, чтобы она сдавала экзамены.

Смысл моей жизни — движение к освобождению.

— Хорошо, образование и аттестат — потом, но сейчас детям нужно много вещей, детский рынок — это ведь тоже огромная область потребления, и родители в нее погружены очень сильно: одежда, игрушки. И потом, есть ведь еще один вид потребления — путешествия, отдых.

— Одежда — это вообще для всех, но ведь дети смотрят и видят, что мы не купаемся в роскоши, и всё прекрасно понимают. Так что они почти ничего не просят: им что-то покупаешь — они рады, если из вещи вырастают, то покупаем что-то взамен, вот и все. К вещам у них нет тяги, скорее к игрушкам, девайсам, но здесь все в порядке, если без фанатизма. Например, недавно подарили им планшет — отлично, но не было его — тоже было хорошо, дети всегда находили себе занятие.

Что касается путешествий, то мы никуда не ездим без работы, только по делу, но заодно можно и посмотреть другие страны. Просто отдых — очень бездумное времяпрепровождение. Хотя с детьми ездили на море просто так пару раз.

— Это же очень трудная жизнь получается, если всегда в напряжении, даже чисто физически расслабляться всем нужно, в разной степени и по-разному, но — всем. С этим ведь, наверное, ничего не поделаешь.

— Самое смешное в том, что обычно расслабиться хотят люди, которые не очень-то сильно и напрягаются, если честно. Я вокруг вижу много людей, у всех постоянно есть желание именно расслабиться. Хочется всегда спросить: а где ты напрягся-то? На самом деле это у людей возникает желание заполнить голову достаточно тупыми вещами — смотреть идиотское кино и телевидение. Часто мне говорят: я смотрю кино, чтобы расслабиться. То есть человек его включает, погружается в бездумность и сидит, расслабляется. А в этот момент на самом деле его достаточно серьезно накачивают: пропаганда же везде — идешь ты на фильм голливудский, и тебе там рассказывают что такое любовь, что такое брак, что ты должен иметь машину, ну и все эти по списку необходимые вещи статусные.

— Так уж совсем везде пропаганда? Сколько фильмов за сто лет сняли, и все — пропаганда и накачка?

— Нет, конечно, беда в том, что люди в основном смотрят не хорошее кино: вот вышло что-то новое, и надо посмотреть этот фильм, а там рассказывают, что мужчина должен одеваться так, что машина должна быть такая, домик должен быть красивый, на кухне у тебя должна быть куча банок каких-то. А ведь это не забота о нас, а просто бизнес, для кого-то очень доходный.

— Доходный бизнес, получается, который еще и влияет на культуру потребления, такой инструмент управления огромным количеством людей выходит. В России живет около 150 миллионов человек, в Северной Америке — больше 325 миллионов. Если всем этим людям дать время на размышление, они же придумают что-нибудь не то?

— Точно, люди сразу придумают что-то «нехорошее», если у них забрать телевизор, — станут читать книги и думать. Многие сойдут с ума, если у них отобрать телевизор: это ведь для кого-то не только образование и новости, это друг и психолог, утешитель, который всегда тебе рад и всегда что-то интересное рассказывает.

Мы с Петром считаем, что тюрьма, институт, школа и даже детский сад — это части распределительной системы, где людей сортируют по каким-либо признакам и учат бездумно подчиняться.

— С телевизором, выходит, все при деле — у всех есть друг и психолог, плохо разве? Ну и без телевизора теперь эту функцию могут выполнять для человека социальные сети.

— Вот «при деле» здесь ключевая фраза: человек ничего особенно полезного не делает, но он как бы очень занят всегда: куча дел. Я вот действительно на что много времени тратила, так это на вождение детей в секции. С соцсетями, по сути, действительно как с телевизором, поэтому у нас все очень жестко там структурировано: я в основном читаю сообщения, работа идет в почте и мессенджерах, а ленты уже редко читаю.

— Но тут же главное отличие — пользователь соцсетей может контент не только потреблять, но и производить, что намного круче.

— Редко что-то вывешиваю, да, получается производство контента, но это ведь работа в основном.

— Ладно, а вот вид потребления в крупных городах — центры современного искусства. Людям ведь там показывают что-то намного более актуальное по сравнению с тем же телевидением; к ним как относиться с вашей позиции?

— Лично я к ним никак не отношусь — не соприкасаюсь. Для кого-то это, наверное, нужно, почему нет? Должны же они быть на случай, если человек случайно зайдет с улицы и увидит то, что там показывают: тоже может начать думать, в конце концов может прийти к чему-то. Так лучше, чем если бы их не видели, как, например, на окраинах, где люди совсем ограниченно мыслят, варятся в бытовухе.

— Получается такой вид потребления, условно говоря, для людей непродвинутых, который пойдет им на пользу: те, кто много знает, могут смело эти центры игнорировать, остальные могут туда приходить, и это будет лучше, чем если не будут?

— Ну да, расширять свои рамки и горизонты в любом случае лучше, чем этого не делать. У нас же до сих пор есть условное деление на пролетариев, мещан, буржуа и аристократов, которые различаются как раз уровнем культуры и уровнем стремления к ней. Это так или иначе все равно прослеживается в обществе, хотя всю элиту вырезали и уничтожали начиная с Октябрьской революции и планомерно далее.

— После таких центров ведь люди уже будут выбирать не телевизор, а, например, книги, фильмы какие-то хорошие, может, и спорт.

— Можно даже и спорт, но это уже практика нормализации, если спорт серьезный: когда начинаешь заниматься, ты подчинен расписанию тренировок и правильному питанию. Я вот хожу в зал на тренажеры, но забываю об этом сразу, как только из него выхожу. Нужно же время свободное и на книги, чтобы вдумчиво читать и все понимать. Мало ли вещей, которыми можно заняться, было бы время. Время — это самое драгоценное, что у нас есть.

Понравился материал? Помоги сайту!