Путешествие в Персеполис

— Добро пожаловать в Иран. Думаю, что поездка сюда станет для вас последней.

— Почему?

— Вам не понравится. И платок снимите. Рано еще.

Паспорт на армянской границе разглядывают под лупой пять минут. Долго сличают размазанное лицо на иранской визе с обеспокоенным лицом в окошке, словно пытаясь вычислить мотивы вашего путешествия в Исламскую Республику Иран. Если в Армении пограничный пункт напоминает о величии бывших союзных республик, то на иранской стороне антураж практически повторяет черно-белые кадры мультфильма «Персеполис».

— Свинина, алкоголь, порнография?

Ничего из перечисленного нет, проходите. Платок сползает. Привычка рефлекторно поправлять его выработается дня через два, а пока он, как и вся окружающая обстановка, служит источником бесконечного дискомфорта: вокруг нет ни одной буквы и даже цифры на знакомом языке, в цветовой гамме окружающих людей преобладает черный, а со всех стен смотрят Хомейни и Хаменеи. Меньше всего это напоминает начало приключения.

В романе Кристиана Крахта «1979» два молодых немецких денди приезжают в Иран накануне Исламской революции. Они живут там как в свободной Европе: развлекаются, выпивают, пробуют все виды наркотиков и проводят свое время среди иранской богемы. Коран валяется на полу гостиничного номера как надоевший порнографический журнал — читать скучно, а картинок, в отличие от журнала, нет. «Некоторые суры я перечитывал раза по три и все равно по-настоящему ничего не понимал. Так что я снова отложил книжку...» Главный герой пытается делать вид, будто что-то понимает (хотя на деле не понимает ничего), и бесконечно откладывает книжку, беседу, жизнь. И все неминуемо идет к развязке, которой и станет Исламская революция 79-го. Тот же свободный Иран показан в самом начале «Персеполиса»: все развлекаются, пьют, женщины в мини с бокалами шампанского, мужчины шутят, громко звучит американская музыка, ночная жизнь бурлит, а будущее ужасно.

Иран — идеальная страна для тех, кто предпочитает экстремальный дауншифтинг.

В январе этого года США сняли санкции с Ирана. Говорят, когда эта новость прошла по иранскому телевидению, по всей стране начались стихийные демонстрации с радостными лозунгами и объятьями на улицах. Прямо под многочисленными антиамериканскими граффити «Down with USA».

Иран — идеальная страна для тех, кто предпочитает экстремальный дауншифтинг. Кому надоели приторные пейзажи Пхукета и Самуя и кому претит расхожая экзотика Индии или Камбоджи. В Иране ты сам становишься экзотикой. В отличие от Юго-Восточной Азии, твоего появления тут никто не ждал, поэтому смотрят на тебя не с подобострастием, а с любопытством: посмотрим, удастся ли тебе выплыть в водовороте чужой жизни, не зная обычаев и языка?

* * *

Иранскую визу делают в течение трех дней, а попасть сюда можно как самолетом из Москвы, так и, например, автобусом из Еревана или самолетом из Стамбула, но въехать туда на своей машине через Армению или Азербайджан практически нереально. Для этого необходимо внести залог в размере около 100—150% от стоимости автомобиля (данная система называется «Карнет де Пассаж» и является частью Конвенции о временном ввозе 1990 года) в одну из российских автомобильных ассоциаций, которая обещает вернуть вам деньги по возвращении из страны. Иранцу, чтобы купить иностранный автомобиль, необходимо заплатить 100% пошлины. Так иранская промышленность пытается спасти себя от наплыва дешевых автомобилей из-за границы.

Иран занимает одно из первых мест в мире по дорожным происшествиям. В эту статистику легко поверить, стоит лишь оказаться на улицах Тебриза или Тегерана. Пробки на узких улицах, гудки, никаких светофоров, пешеходные переходы по большей части существуют как элемент декора. Главное правило здесь — переходить дорогу с каменным лицом, даже если машина находится в тридцати сантиметрах от вас. Как во многих восточных странах, полное отсутствие правил дорожного движения не оборачивается хаосом, а создает сложно структурированную уличную систему, непостижимую для европейского человека.

Первым в маршруте был Тебриз, город на северо-западе Ирана. Загазованный воздух обжигает носоглотку. На улице приходится пробираться сквозь завесу дыма и пыли и рыночную толчею. В городе почти нет зелени, тень здесь отбрасывают только дома. Слово «туризм» — это вообще последнее, что может прийти в голову в Тебризе. Хотя в получасе езды отсюда находится деревня Кандован, чьи вырубленные в скалах дома напоминают циклопические термитники; привлекает она в основном иранских туристов, а единственный встреченный на улице француз, объехавший к тому моменту почти весь Иран, на вопрос «What are you doing here?» ответил просто: «I don't know».

Рынок — как стихия. Сюда заходишь как в океан, легко отдавая себе отчет, что тебя может отнести течением в неизвестном направлении. Ряды посуды сменяют ряды ковров. По некоторым данным, производство иранских ковров приносит стране 500 млн долларов ежегодно и составляет 30% от общемировых продаж. В ковровом деле есть три основные темы: суры из Корана, лошади и европейское барокко, понятое иранцами слишком буквально. Среди цветов выделяются два: черный и золотой. Ряды черных паранджей и громадный рынок золотых украшений внутри главного рынка.

В магазине с репродукциями исторические полотна в духе Глазунова соседствуют с романтической живописью, а самая тиражная репродукция — Сократ, принимающий цикуту в окружении учеников. Всеобщее ощущение торга разлито в воздухе: даже если человек просто спрашивает у тебя, который час, остается впечатление, будто он предложил что-то у него купить.

При этом практически нигде нет ценников. Вкупе с особенностями иранской валюты выходит полный финансовый коллапс. Местная валюта называется «риал», но из-за дикой инфляции необходимо делить стоимость купюры на 10 000, то есть убирать 4 нуля. Риал без четырех нулей называют «туман». Поэтому когда в магазине вам говорят, что вещь стоит десять туманов, это значит, что вам нужно отдать сто тысяч риалов. Везде нужно расплачиваться наличными. Поскольку санкции сняли только в этом году, карты Visa и MasterCard в стране пока не действуют.

Первое время Иран неизбежно будет провоцировать вас на сравнения с другими странами Ближнего Востока и Северной Африки. Например, с Тунисом или Марокко, где никакого платка на голове не нужно, французская и английская речь слышна в каждом кафе, а достать алкоголь нет особой проблемы. Эти воспоминания неизбежно возникают, когда идешь по улице сквозь толпу женщин в одинаковых черных одеяниях, то и дело поправляя на голове сползающий платок в ожидании полиции нравов, которой здесь принято пугать редких туристов.

* * *

Любой западный мегаполис в большей или меньшей степени виртуален. Париж и Нью-Йорк сконструированы в вашей голове задолго до того, как нога ступит на территорию аэропорта Шарля де Голля или Кеннеди. Картинки Таймс-сквер и Эйфелевой башни преследуют вас с детства, даже если детство прошло в поселке городского типа под Таганрогом. Так из кинокадров и фотографий складывается миф о городе, который со временем начинаешь принимать за собственные фантомные воспоминания. Желаемое и действительное сливаются воедино. Когда оказываешься в европейском мегаполисе, кажется, что если толкнуть любую из стен, то мир, подобно занавесу, рухнет, обнажив изнанку декораций. Виртуальны и люди; каждый день мы общаемся с идеализированными версиями друг друга. Ты стоишь перед человеком и понимаешь, что имеешь дело с чем-то неодушевленным — кадром Инстаграма, твитом или постом в Фейсбуке. Он — лучшая версия себя и транслирует в зависимости от ситуации образы успеха или городской ипохондрии. Люди-фикции посреди города-спектакля.

Центр Тегерана в десять утра — сложно скрученный узел машин, мотоциклов и людей в раскаленных лабиринтах улиц, не оставляющий сомнений в своей реальности. Все здесь предельно буквально, без декораций и ретуши. Все вокруг пахнет, движется, издает звуки настолько интенсивно, что невозможно принять город за мираж. Беготня вокруг не имеет ничего общего с беготней в Москве или Нью-Йорке. Все вокруг вывернуто наизнанку, чтобы еще сильнее тебя запутать: выходные дни — четверг и пятница, алфавит — справа налево, у каждой купюры нужно убирать ноль в конце. Здешние люди тоже не похожи на миражи. Они разглядывают тебя на улице, показывают пальцем, самые сердобольные приглашают к себе домой, где мама, персидский ковер, кальян, а если повезет, и вечеринка с домашним пивом. Алкоголь в Иране запрещен, что не мешает людям устраивать веселые вечеринки за закрытыми дверями. Но если попадешься — наказание будет жестоким. Сразу по возвращении пришла новость о том, что иранский суд приговорил к 99 ударам плетью 30 студентов, праздновавших выпускной вечер на вилле в 145 км к северо-западу от Тегерана, за то, что они «употребляли алкоголь и вели себя непристойно», «танцевали и веселились» в «полуобнаженном виде».

На каждом шагу в тебя выстреливает: «Hello, how are you, welcome to my country». В местной забегаловке в твою сторону поворачиваются все без исключения головы.

Ощущение эмоциональной растраты преследует тебя повсюду: на улице, в кафе, в магазине, в раздельном вагоне метро, где ты стоишь, зажатая со всех сторон черными платками, и понимаешь, что все вокруг обсуждают тебя. Уделив тебе достаточно внимания, весь женский вагон дружно погружается в Инстаграм. Самые продвинутые сидят в Фейсбуке через VPN. Девушка, стоящая рядом со мной в вагоне, ставит сердечко фотографии девушки, мало похожей на иранку: ее лицо пережило по меньшей мере с десяток пластических операций. (После пластической хирургии самая популярная операция в Иране — восстановление девственности.) Затем в вагоне откуда-то появляется женщина-торговка, размахивающая пачкой разноцветных атласных бюстгальтеров. Торговля в раздельных вагонах тегеранской подземки устроена не хуже, чем в подмосковных электричках. На станции в уже забитый под завязку вагон втекает новая толпа женщин, и бюстгальтеры окончательно исчезают из поля зрения.

Бесконечно долгая дорога в метро от площади Хомейни до района Таджриш на севере Тегерана. Разница между севером и центром города примерно та же, что между Барвихой и Бирюлевом. Причем переход из нищего в буржуазный район происходит молниеносно — достаточно пройти один квартал. Цветовая гамма здесь разнообразнее, нравы мягче, а зелени больше. Его можно было бы принять за Европу, если бы не вездесущий базар и мечети, иногда стоящие прямо среди базара. Тегеран расположен на склоне горы, поэтому дорога все время поднимается вверх, и получается, что ты не гуляешь, а постоянно совершаешь восхождение.

Сверху город напоминает пыльный детский конструктор. Смог полностью закрывает ту часть города, откуда ты приехал. Думаешь о том, чем дышал эти два дня, и хочется задержать дыхание. А еще не спускаться с горы, так и стоять, пока не стемнеет. Романтические проекции наподобие «Странника над морем тумана» — это последнее, что может прийти в голову на тегеранской вершине.

Помимо севера еще один фрагмент Европы, переброшенный в Иран, — тегеранский Музей современного искусства и прилегающий к нему парк Лале. Конструктивистское здание построено по проекту иранского архитектора Камрана Диба в 1977 году, внутри «Клоака» и скрученные самосвалы Вима Дельвуа, выставлявшиеся не так давно в ГМИИ им. Пушкина. Среди посетителей — тихие студенты-искусствоведы Тегеранского университета. Все вместе напоминает космический корабль, приземлившийся посреди восточного базара.

* * *

После Тегерана был Исфахан, где рынок — это уже не часть местной жизни, а сама жизнь. Рынок Исфахана огромен, но внушает скорее спокойствие, нежели тревогу. Если в Тебризе и Тегеране с непривычки это было море во время шторма, то здесь — тихая бухта с прогулочными судами для туристов. Исфахан, к слову, был первым местом, где туризм откровенно бросался в глаза, и дело не в американцах и европейцах, не в десятикратной разнице цен на входные билеты для местных и иностранцев и не в чизкейках в меню местного ресторана. Дело в способе торговли: здесь никто не навязывает тебе свой товар, не лезет с советами и вымученными комплиментами, как где-нибудь в Турции или Египте. Процесс купли-продажи идет с достоинством. Местное ремесленничество складывалось веками, рынок — это не часть жизни, а сама жизнь, поэтому лишняя суета ни к чему.

Исфахан контрастирует с Тегераном так же, как высокое горное небо контрастирует с низкими облаками мегаполиса. Обилие глазури умиротворяет — своды мечетей, тарелки и груды мелких голубых вещиц в витринах, фонтан на главной площади. Сады, разбитые в центре города, настраивают на поэтический лад. Все вокруг призывает не торопиться, а прилечь отдохнуть, переждать полуденный зной в тени.

Гуляя под прохладными сводами рынка, легко представить свою жизнь растраченной на разные искрящиеся пустяки. Тарелки, чайники, перстни, шахматы, шкатулки, платки — все это хочется трогать и красиво размещать в воображаемом идеальном интерьере. Все эти приятные вещицы будто в миниатюре отыгрывают главную местную достопримечательность — мечеть Имама с ее знаменитыми мозаиками. Рыночные лабиринты, где в витринах сверкают голубым и белым тарелки и вазы, рано или поздно приведут вас под главный купол мечети, который заставляет вспомнить о величии римских собора Святого Петра и Пантеона. Мозаики четырехсотлетней давности и узорчатые своды провоцируют головокружение. Те самые представления о чужой культуре, сконструированные под влиянием путеводителей и картинок из интернета, разлетаются вдребезги, когда видишь это на расстоянии вытянутой руки.

Еще одна поразительная вещь в Исфахане — это селфи-палки. Достижение скорее китайской, нежели американской культуры. Число палок, взмывающих в воздух на площади Имама, вполне может составить конкуренцию Красной площади. Рано или поздно человек с селфи-палкой подходит к тебе, и ты смущенно смотришь в едва заметный глазок фронтальной камеры, пока не менее смущенный иранец десять раз подряд (чтобы наверняка) нажимает на кнопку.

Однако рынок, мечеть и селфи-палки — это не самое интересное. Самое интересное — иранские развлечения вечером выходного дня.

Вечером пятницы главная площадь Исфахана выглядит следующим образом: гремит музыка, фонтан подсвечивается красным и зеленым, мечеть — синим, и везде, насколько хватает взгляда, на газонах сидят люди. Здесь собираются целыми семействами, кланами в окружении кастрюль, скороварок, термосов и детей. В первых рядах перед сценой расставлены стулья, заняты все до единого места. Поскольку шариат запрещает танцы, перед сидящими ходит специальный человек и размахивает руками, стимулируя к аплодисментам. Но люди хлопают и так. Им явно нравится певец в ярко-алой рубахе, поющий на фоне фонтана и светомузыки. И надо всем этим праздником жизни летают дроны, мигая цветами иранского флага. Когда стоишь в толпе, сама собой приходит мысль, что все происходящее легко себе представить где-нибудь в Саратове или Рязани. Настолько народным в чисто русском понимании этого слова выглядело все это.

Уезжать из Исфахана не было ни сил, не желания. Хотелось пробыть тут как минимум неделю, чтобы в полной мере погрузиться в его степенное настроение, поваляться на траве и зайти еще в пару мечетей, чтобы пропитаться тем синим цветом, который можно увидеть только здесь.

Путешествие в плену языка, конечно, доставляет известные неудобства. Дальше вышеупомянутого «hello, how are you» и еще пары фраз из стандартного школьного набора знание английского у иранцев обычно не простирается. Все общение строится на догадке, а не на понимании. Поэтому когда в женском отделении мечети к тебе подходит девушка в чадре и на хорошем русском языке говорит, что изучает в Тегеранском университете русский язык, ей нужна практика и она хочет с нами поговорить, это выглядит так, как если бы коренной житель Поморья при мне заговорил на оксфордском английском. В тесноте мечети, следуя местному этикету, она оставляет тебе свой номер телефона (уже четвертый за сегодня), чтобы так и не дождаться звонка.

Ни чужой язык, ни базар, захватывающий целиком независимо от твоего желания, ни изнурительная обратная дорога не отразились на желании вернуться сюда еще раз. Потому что, несмотря на все пережитое, Иран так и остался закрытым миром. Момент сокрытия вообще стал ключевым в этом путешествии: город все время скрывается от тебя за пеленой непроницаемого смога, за женскими платками, за дверями мечетей, закрытых на намаз. «Некоторые суры я перечитывал раза по три и все равно по-настоящему ничего не понимал. Так что я снова отложил книжку...» Но не потому, что стало скучно, а чтобы вернуться еще раз.

Понравился материал? Помоги сайту!