Былое Думы

Уголок депутата

Первая Государственная дума России некоторое время напоминала коммунальную квартиру из старых советских фильмов: крики, борьба за выживание и вечный дефицит квадратных метров. После октябрьского обстрела 1993 года Белый дом был сильно поврежден, закопчен и малопригоден для размещения там парламента, поэтому сразу же после выборов мэрия Москвы отвела депутатам несколько этажей и зал заседаний в бывшем здании СЭВа в самом конце проспекта Калинина, у выхода к Москве-реке (ныне площадь Свободной России). Кабинетов ни у кого, кроме председателя, не было. На первом этаже стояли перегородки, которые создавали иллюзию отдельных комнат. Хорошо, если всем хватало стульев — письменных столов здесь не было практически ни у кого, так что депутаты в течение полугода в прямом смысле писали на коленке. То, что позже стали называть «кулуарными разборками», происходило прямо здесь — на глазах у всех. Впрочем, через несколько месяцев те же сцены с кулаками и тасканием друг друга за волосы можно было наблюдать уже в зале заседаний на Охотном Ряду. На работу все в основном ходили пешком: до расселения в Митино, где для них выделили два дома, думцы жили неподалеку от проспекта Калинина — в гостиницах «Мир», «Москва» и «Россия». В 1994 году председатель Госдумы Иван Рыбкин вместе с мэром Москвы Юрием Лужковым стали подыскивать для парламентариев более просторное здание. Обсуждались самые разные варианты — в частности, депутатам предлагалось переехать в комплекс зданий на проспекте Вернадского, где сейчас находится Академия государственной службы. Однако в результате было выбрано здание на Охотном Ряду. Иван Рыбкин рассказывает, что однажды вечером к нему пришел Лужков и спросил, как тот смотрит на то, чтобы переехать в бывшее здание Госплана СССР, к которому в случае необходимости мэр пообещал присоединить еще и соседний дом в Георгиевском переулке. «Мы тут же вместе с ним поехали на Охотный Ряд, осмотрели все залы, спустились в подвал, где была огромная, по грудь, лужа сточных вод, в которой плавали фекалии. Я тогда сказал Юрию Михайловичу, что, похоже, придется расселять дом в Георгиевском переулке, который в тот момент занимало несколько организаций, — одного здания было явно недостаточно. Благодаря личной помощи Бориса Ельцина все прошло быстро и безболезненно. Всех расселили в новые офисы с еще большим удобством, чем прежде, а московское объединение Федерации независимых профсоюзов России вообще получило целый особняк. Так мы решили проблему переезда, но столкнулись с необходимостью ремонтировать здание, особенно подвальные помещения. Этот процесс затянулся надолго: помню, 22 декабря 1995 года я произносил прощальную речь на последнем заседании Госдумы первого созыва, а в это время насосы откачивали последние капли фекальной лужи. Кстати, до сих пор все оборудование, которое мы тогда установили, исправно работает».

Вопросы быта

Поначалу Дума не имела даже собственной бухгалтерии — поскольку на ее работу было отведено всего два года, тратить время на хозяйственные вопросы депутатам казалось слишком хлопотным. Тогда в Управлении делами президента для них открыли специальный счет, на который поступали зарплаты всех работников нижней палаты парламента. Председатель Госдумы второго и третьего созывов (1996—2003) Геннадий Селезнев рассказывает, что зарплата спикера была на 50% больше, чем у рядового депутата, — не 10, а 15 тысяч рублей, зато пенсия у всех одинаковая вне зависимости от того, кто какую должность занимал. Система депутатских привилегий никогда существенно не менялась и по сей день остается такой же, как и в первые годы работы Думы: служебная квартира, прикрепление к поликлинике №1 на Сивцевом Вражке, возможность купить льготную путевку в один из санаториев Управления делами президента, бесплатный билет в бизнес-классе самолета и СВ в поезде по всей стране, обслуживание в бизнес-залах аэропортов и вокзалов и служебная машина по вызову. Правда, некоторые депутаты вспоминают, что поначалу на работу приходилось ездить на специальных автобусах, которые забирали думцев в Митине и отвозили на Охотный Ряд, а вечером доставляли обратно. Иван Рыбкин вспоминает: «Я, будучи председателем, ездил на “Волге”, хотя многие мои коллеги уже разъезжали на “Мерседесах” и других иномарках. Впереди рядом с водителем всегда сидел охранник, я — один на заднем сиденье. И все — больше никаких эскортов. Знаю, что точно так же ездил Владимир Филиппович Шумейко (с января 1994 года — первый председатель Совета Федерации РФ, в соответствии с занимаемой должностью в 1994—1996 годах был членом Совета безопасности РФ. — Ред.), еще скромнее ездил Сергей Александрович Филатов (в 1993—1996 годах — руководитель Администрации президента. — Ред.), я уже не говорю о председателях Конституционного, Арбитражного и Верховного судов, которые вообще жили очень и очень скромно. За нашу безопасность отвечала вневедомственная охрана, хотя доступ в Думу был свободным, даже в 1994—1995 годах, когда в Чечне уже вовсю шла война. А сегодня проход в здание настолько затруднен, что напоминает театр абсурда — могут не пропустить даже своих, если забыл пропуск, не говоря уже о посторонних. Первый парламент был представительным в прямом смысле — он представлял интересы людей, а не кучки бюрократов, как сейчас. Люди могли в любое время прийти к нам на Охотный Ряд и пообщаться с любым депутатом, может быть, потому что половина из нас избиралась по одномандатным округам и ответственность перед людьми была выше».

22 декабря 1995 года я произносил прощальную речь на последнем заседании Госдумы первого созыва, а в это время насосы откачивали последние капли фекальной лужи.

Во время работы Думы второго созыва (1996—1999) были созданы парламентское телевидение и парламентская газета. Геннадий Селезнев, инициатор «Парламентского часа», считает, что федеральные СМИ далеко не всегда были объективными и стремились как можно больнее «ущипнуть» депутатов. Фотографы, вспоминает спикер, специально выбирали такие ракурсы, чтобы депутат в кадре выглядел идиотом, ковыряющим пальцем в носу. «Помню, однажды в Питере на межпарламентской ассамблее в Таврическом дворце я вышел из парадных дверей к машине, а под машиной лежит человек. Я спрашиваю — что случилось? А он отвечает: “Да ничего. Я фотограф «Коммерсанта», вот подыскиваю нужный ракурс”. Мы вместе посмеялись, но, похоже, он меня все-таки подловил».

Законы и порядки

Государственная дума первого созыва была избрана 12 декабря 1993 года и, согласно переходному положению, проработала всего два года. Выборы проводились по смешанной системе: из 444 депутатов 225 прошли по общефедеральному избирательному округу и 219 — по одномандатным округам. Несмотря на свое недолгое существование, первый российский парламент нового времени оказался едва ли не самым эффективным за всю историю. Его председатель Иван Рыбкин вспоминает: «Две трети законодательства, по которому живет современная Россия (Гражданский, Уголовный, Уголовно-процессуальный, Земельный, Водный кодексы и проч.), было принято именно в эти два года. Почему? Да потому что половина всех депутатов Госдумы первого созыва имела ученые степени и звания. Не краденые, как у большинства сегодняшних парламентариев, а заслуженные. Среди первых депутатов было много политологов, экономистов и, что особенно важно, юристов, поэтому они могли сами писать законы, не прибегая к помощи экспертов. Это очень убыстряло процесс. Кроме того, из структур Администрации президента, где работало много бывших народных депутатов СССР и РСФСР, нам доставили большой портфель с законотворческими разработками. Моим первым заместителем был Михаил Алексеевич Митюков, убежденный гайдаровец, который и вел всю эту работу, возглавляя комиссию законодательных предположений. Тогда все работали энергично».

Гражданский кодекс — один из главных документов, принятых в это время. Для большинства стран, в том числе для России, это по сути вторая, экономическая, конституция. Думцы рассказывают, что кодекс принимался в тяжелой обстановке жестких споров всех фракций и депутатских групп (по результатам декабрьского голосования 1993 года их было восемь, позже добавилось еще пять. — Ред.). В результате долгих обсуждений все поправки были наконец приняты, а текст Гражданского кодекса — согласован (против голосовали только коммунисты). Но Рыбкин до сих пор обижается за коллег: «Гражданский кодекс разработали депутаты первой Думы. Лишь несколько страниц, касающихся международных отношений, было принято в последующие созывы, и уже совсем другие люди, которые не имели никакого отношения к написанию этого закона, получили за него Государственную премию. Так что мне, признаюсь, стыдно перед теми, кто действительно разрабатывал этот документ, прежде всего перед недавно ушедшим из жизни Сергеем Сергеевичем Алексеевым, Владимиром Борисовичем Исаковым, Сергеем Михайловичем Шахраем, Владимиром Семеновичем Мартемьяновым, Владимиром Александровичем Тумановым и многими другими».

Я вышел к машине, а под машиной лежит человек. Я спрашиваю — что случилось? А он отвечает: «Да ничего. Я фотограф “Коммерсанта”, вот подыскиваю нужный ракурс».

Депутат Государственной думы первого, второго, третьего и четвертого созывов Владимир Рыжков сожалеет о другом: что в свое время не приняли закон о прозрачности власти. «Если бы такой документ появился, граждане получили бы право запрашивать информацию о деятельности любого госоргана и любого чиновника. Может, тогда мы избежали бы той чудовищной коррупции, которая у нас сейчас расплодилась. Но этот закон так и не был принят. Вообще в 90-е годы ни один закон не набирал по 400 голосов, как сейчас. Это было невозможно, потому что у правительства не было большинства в первой и второй Думе, так что каждый шаг давался с кровью. Хотя комическое и драматическое часто было перемешано. Самая смешная история произошла, когда мочевой пузырь депутата Андрея Макарова повлиял на ход российской истории. Мы тогда голосовали за принятие Земельного кодекса, но он недобрал одного голоса — нужно было 226, а проголосовали 225 депутатов. Все потому, что Андрей Макаров в самый неподходящий момент отлучился в туалет. Когда он вернулся в зал заседаний и обнаружил, что все пропустил, то предложил провести повторное голосование, но коммунисты заблокировали это предложение. В результате Земельный кодекс был принят через много лет, уже при Путине».

Но, пожалуй, самым важным историческим решением, принятым Государственной думой первого созыва, стало постановление об амнистии. Вот как его вспоминает Иван Рыбкин: «Для нас это была очень трудная история. Тогда и в голову никому не приходило спрашивать разрешения у президента, потому что амнистия традиционно является прерогативой парламента. Мы подготовили постановление об амнистии вместе с Сергеем Николаевичем Бабуриным и Сергеем Михайловичем Шахраем. Предполагалось, что под нее подпадут участники событий августа 1991 года и октября 1993-го. Шахрай предложил включить в пакет с постановлением меморандум о согласии, который положил бы конец не утихавшей внутриполитической вражде, и проголосовать за все разом, однако Ельцин был категорически против. Тогда Сергей Николаевич Бабурин поехал к генпрокурору Алексею Ивановичу Казаннику (тот самый народный депутат, который уступил место Борису Ельцину при голосовании в Верховный совет СССР), и тот своим прокурорским постановлением ввел этот документ в действие. В день голосования все заключенные были отпущены. Не принял амнистию только генерал армии и главком Сухопутных войск Валентин Иванович Вареников, который захотел быть оправданным судом, что вскоре и произошло. После этой истории Ельцин со мной целый месяц не разговаривал, а когда немного остыл, произнес фразу, которую я не забуду никогда: “Иван, они тебе не дадут жизни — ни политической, ни человеческой”. И оказался прав: в Госдуме второго созыва эти люди оказались в большинстве, и во власть пришли уже другие силы».

Место для дискуссий

В 90-е годы Госдума и Совет Федерации были мощными политическими органами, которые по-настоящему влияли на то, что происходило в стране. «Депутаты были неудобными людьми, которые многим мешали. Именно поэтому погибли Галина Старовойтова, Сергей Юшенков, Юрий Щекочихин. Сегодняшние депутаты никому не мешают, потому что от них ничего не зависит», — вздыхает бывший сотрудник аппарата Госдумы.

Парламент в 90-е годы был суперпрозрачным, вспоминают журналисты, работавшие тогда в думском пуле. Репортеры с камерами сидели на диванах возле зала заседаний, вылавливая выходивших депутатов. «Столовая и курилка были общие, все, что журналисты узнавали о нашей работе, они узнавали именно там. Мы не бегали от прессы, как нынешние депутаты. Зал заседаний закрыли для журналистов только при Борисе Грызлове. Тогда же парламент перестал быть местом для бурных дискуссий, переходящих в мордобой, что частенько случались в середине 90-х. Вообще диковатой была, пожалуй, только первая Дума — там эмоции плескали через край. А второй и третий созывы — это был серьезный профессиональный парламент мирового уровня. Конечно, и там попадались фрики вроде Марычева, но это была уже уходящая натура», — говорит Рыжков. Артем Тарасов, депутат Госдумы первого созыва и первый советский миллионер, называет первую Думу бездарной и непрофессиональной и как подтверждение этому приводит почти анекдотическую историю. Однажды депутат Сергей Юшенков решил провести эксперимент: насколько народные избранники отдают себе отчет в собственных действиях. Он инициировал закон о землетрясениях в России и самостоятельно его написал по известному шаблону: с подробным описанием проблемы и поставленных задач. Этот законопроект был внимательно рассмотрен на первом чтении, затем на втором, после — во всех думских комитетах, за это время в текст внесли кучу поправок и дополнений. И только когда дело подошло к третьему чтению, Юшенков вышел на трибуну со словами: «Господа, вы очумели? Вы о чем закон принимаете? Как можно всерьез обсуждать этот бред?». Эксперимент удался — а законопроект отправился в мусорную корзину.

Однажды депутат Юшенков решил провести эксперимент: насколько народные избранники отдают себе отчет в собственных действиях. Он инициировал закон о землетрясениях в России.

Тот же Тарасов вспоминает, как однажды повез в Лондон делегацию из семи наших депутатов — все сплошь коммунисты. После официальных выступлений в английском парламенте принимающая сторона предложила богатую культурную программу: музеи, театры, опера. Но думцы вместо театра отправились прямиком на могилу Карла Маркса, немало позабавив своих британских коллег. Приехав на кладбище, наша делегация поразила воображение еще и тамошнего хранителя — они оказались первыми официальными лицами, посетившими могилу Маркса за десять лет. Но куда любопытнее было наблюдать за общением российских и английских парламентариев. Тарасов рассказывает: «Когда мы сравнивали шестисотлетний английский парламентаризм с тем, что творилось у нас в Думе, доходило до смешного. Например, однажды кто-то из депутатов поинтересовался у британских коллег, каков у них регламент выступления. Те даже не поняли вопроса — им и в голову не могло прийти, что депутата можно остановить, когда он выступает. В британском парламенте в порядке вещей говорить с трибуны по несколько часов. Еще одно сравнение: мы принимали по 30 законов в неделю, а наши британские коллеги — 8 в год. Комментарии тут излишни».

От раздробленности к «Единству»

Депутаты первой и второй Государственной думы были еще достаточно дистанцированы от Кремля, поскольку больше зависели от региональных элит, партийных руководителей, коммерческих структур и своих избирателей, чем от Администрации президента. Но характер парламента уже постепенно начинал меняться. Если в 1993 году неожиданно для всех на выборах победила ЛДПР (именно тогда писатель и публицист Юрий Карякин произнес свою знаменитую фразу «Россия, ты одурела!»), то в 1995-м первое место заняли уже коммунисты, и Дума получила откровенно оппозиционную окраску. Политолог Дмитрий Орешкин убежден — именно благодаря тому, что в 90-е годы в парламенте находились люди диаметрально противоположных взглядов и ценностей, им было сложно манипулировать. «Первые две Думы были тем местом, где люди учились заниматься политикой, выстраивать альянсы, работать в рамках закона. Была, например, попытка объявить импичмент Ельцину — для этого надо было с кем-то договориться, взять на себя определенные обязательства. Попытка не удалась, потому что ей противостояли проельцинские силы, но она свидетельствовала о серьезной внутренней борьбе, которой сейчас почти не осталось. Кстати, именно тогда, в 90-е годы, в политику пришли люди, активно функционирующие до сих пор: от Жириновского до Рыжкова».

К 1999 году сформировалась так называемая партия губернаторов «Отечество — вся Россия», лидерами которой были Юрий Лужков и Евгений Примаков, их поддерживали региональные мастодонты Шаймиев, Рахимов, Аушев и другие. Именно туда уходили корни нового старого класса номенклатуры. Логика была проста: экономика должна быть рыночной, а власть — бюрократической. Таким образом, к концу 90-х сформировался новый класс — союз бизнеса и бюрократии, партии не ценностей (вроде КПРФ), но конкретных интересов. Тогда же началась работа по вытеснению коммунистов с политического поля и сращиванию партий «Отечество — вся Россия» и «Единство» (контролируемой Березовским), которые чуть позже образовали «Единую Россию». При этом, объясняет Орешкин, «Единство» растворило в себе партию бюрократов, потому что ссориться с региональными элитами было нельзя. «Путин, с одной стороны, ввел их в политическое ядро “Единой России”, а с другой — начал обживать их боярскую вольницу внизу, на территориальном уровне, в частности, ввел федеральные округа. То есть Путин, опираясь на бюрократию, выстроил консенсус элит, уничтожил коммунистов и политическую конкуренцию. Именно после этого Дума превратилась из живого и мощного политического органа в собрание безликих болванчиков».

Понравился материал? Помоги сайту!