20 апреля 2015Colta Specials
232

Без блудливого спотыкания

Олег Кашин о запрещенном фильме «Номер 44»

текст: Олег Кашин
Detailed_picture© Summit Entertainment

Если пофантазировать — 1983 год, и «Литературной газете» зачем-то потребовалась рецензия на «Норму» Сорокина. Дали самиздатовский экземпляр уважаемому критику, он садится и пишет, что книга молодому автору определенно не удалась, потому что он не вполне точно описал советские реалии и, в частности, построил большую часть сюжета на ложной предпосылке, согласно которой все граждане СССР ежедневно обязаны съедать по кусочку кала, а ведь мы-то знаем, что это неправда и что такой обязанности у советских людей нет, так что, господин Сорокин, пора признать, что у вас получилась самая развесистая клюква.

Примерно так у нас рецензируют фильм Даниэля Эспиносы «Номер 44» — там, видите ли, клюква, набор западных стереотипов о России и сталинских временах; достаточно сказать, что весь сюжет построен на выдуманной сталинской формуле, согласно которой в советском раю не бывает убийств, поэтому госбезопасность на протяжении всего фильма пытается выдать серию преступлений маньяка за череду несчастных случаев — выпотрошенных детей оформляют в протоколах как попавших под поезд, съеденных волками и т.п.

То есть все знают, что искусство — это условность, но почему-то, когда речь заходит об искусстве, сделанном по мотивам советской истории, об условности все забывают и во всех просыпается сердитый советский историк, миссия которого — бороться с вражескими фальсификациями.

Серьезно, попробуйте отнестись к этому как к смелой метафоре — да, формулы «В раю не бывает убийств» у Сталина не было и быть не могло, ее придумали авторы фильма (точнее, книжного первоисточника, но не будем углубляться, мы говорим о фильме), но как метафора всего советского лицемерия, советского отношения к смертям, катастрофам, преступлениям — это очень точно и очень красиво. «В раю не бывает убийств» — такой лозунг вместо «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» можно было печатать в шапке любой советской газеты, потому что никакой хроники происшествий ни одна газета принципиально не вела, и если бы Чикатило орудовал при Сталине (тоже, кстати, вполне остроумный художественный трюк — приходит Чикатило к Сталину, а Сталин сам Чикатило), то, конечно, Левитан бы об этом не сказал по радио и в газетах бы не написали. То есть выдуманный сюжетный посыл с запретом на любое признание криминальных убийств в СССР — такой же оригинальный и смелый художественный ход, как и поедание нормы у Сорокина.

Если отнестись к выступлению Мединского не как к демаршу одиозного чиновника, а как к жесту соавтора произведения, то «Номер 44» становится чем-то вроде банки томатного супа (а сам Мединский — нашим советским Уорхолом).

На это, конечно, можно возразить, что Сорокин времен «Нормы» — радикальный нонконформист, а здесь мы имеем дело с низким жанром коммерческого кино, развлекательным триллером, о котором не стоит всерьез говорить как о произведении искусства. Аргумент убедительный, но устаревший — он устарел 15 апреля, когда российский прокатчик и Министерство культуры РФ объявили о консолидированном решении не показывать в нашей стране этот (уже переведенный, дублированный и отрекламированный) фильм. Особо стоит выделить беспрецедентное и по теме, и по формулировкам заявление министра Мединского — «этого дна мы достигли сами», «или мы будем иметь свое историческое и соответственно будущее самоопределение — или нас “самоопределят” без нашего участия», «внятно, канонически, без блудливого спотыкания о “трудные вопросы истории” и бессодержательных рефлексий». Чуть позже Мединский, доказывая, что он не собирается запрещать это кино в буквальном смысле, пообещал выложить «Номер 44» на сайте Министерства культуры — тоже беспрецедентно.

Невероятная истерика в связи с, в общем, рядовым фильмом по факту стала сама арт-жестом, произведением искусства, в котором фильм Эспиносы — только один из элементов. Если отнестись к выступлению Мединского не как к демаршу одиозного чиновника, а как к жесту соавтора произведения, то «Номер 44» становится чем-то вроде банки томатного супа (а сам Мединский — нашим советским Уорхолом). Да, без срежиссированного Минкультом скандала фильм был бы никому не нужен, но скандал состоялся, и фильм поэтому уже занял эксклюзивное место в современной отечественной культуре.

По состоянию на середину апреля «Номер 44» — самый совершенный эпизод той игры, в которую Мединский зачем-то играет с аудиторией, заставляя ее выстраивать свою систему ценностей то относительно «Левиафана», то относительно «Тангейзера». «Ты за “Левиафан” или против?» — этот вопрос, в той или иной формулировке звучавший всю зиму, мало кому казался диким, все отвечали всерьез. А если вместо «Левиафана» «Номер 44»?

Аргументы «за» найти несложно. Западная клюква об СССР — это уже давно самостоятельный жанр, без которого невозможно представить себе отношения российской аудитории с Голливудом. Просто представьте, что было бы, если бы американское и прочее не наше кино в советских и российских сюжетах давало абсолютную достоверность и точность на уровне «Моего друга Ивана Лапшина»: мы бы не узнали тогда ни «Красной жары», ни «Рокки-4», ни последней (да и всех других) «Анны Карениной», ни много чего еще. Стоит вспомнить недавний фильм о группе Дятлова, в котором советские студенты 1959 года перед походом сидели в своем любимом баре, распивая самогон, — тоже клюква, но есть нюанс: фильм рекламировался у нас как американский, но это не вполне соответствовало истине. Да, американцами были режиссер и актеры, но продюсер и киностудия (Александр Роднянский и «Нон-стоп-продакшн») — российские, фильм снимался для российского проката, и Роднянский мог, конечно, проследить за достоверностью деталей, но — очевидно, умышленно — не стал это делать, иначе фильм бы лишился столь любимой россиянами клюквенности. «Какие ваши доказательства?»

У Эспиносы тоже много всякого такого: герои пьют с тостом «На здоровье», чекисты, с одной стороны, слишком тщательно следят за соблюдением протокольных норм, а с другой — спокойно убивают и друг друга, и врагов народа выстрелами в затылок в самых неожиданных для такой процедуры помещениях и пейзажах. Клюквенный штамп про «генерала Гоголя» (считается, что в Голливуде не умеют придумывать русские имена и часто берут фамилии классиков, чтобы наверняка) в фильме воспроизводится много раз — враг народа Анатолий Бродский под пытками признается в сотрудничестве с какой-то Анной Ивановной Ахматовой, а маньяка в итоге зовут и вовсе Влад Малевич, миленько.

Атмосфера позднесталинского Мордора (слово «Мордор» — как раз из Мединского, он этим недоволен, но разве СССР 1953 года не был Мордором?) воспроизведена замечательно. Во времена соцлагеря в Чехии любили снимать киносказки про рыцарей и принцесс (пейзажи и архитектура располагают), но, оказывается, если снимать в этих же местностях кино про сталинизм, получится едва ли не более точно и жутко, чем на любимом нашими кинематографистами и сериальщиками Яузском бульваре, — да, может быть, деревьев на улицах голливудской Москвы меньше, чем в оригинале, но деревья придают пейзажу человечности и поэтому вредят.

Самые напряженные эпизоды фильма даже, может быть, слишком комплиментарны к советскому человеку тех времен. Сцена с поимкой Бродского в доме крестьянина Окуня как будто срисована из первых минут «Бесславных ублюдков»: для создателей «Номера 44» как будто само собой разумеется, что ни в чем не виноватые советские люди не покорно ждали МГБ у себя дома, а бегали от него по хуторам, поддерживаемые честными крестьянами, — в жизни такого было мало, но даже приятно, что британцы и американцы представляют эту часть нашей истории именно так. Не менее достойно подан эпизод драки с «социально близкими» в вагоне скотовозки, едущей в ГУЛАГ, — не будем придираться к тому, что жену и мужа везут почему-то вместе: слишком красиво эти жена и муж дерутся с уголовниками, чтобы потом, оглушив конвоира, совершить успешный побег «на рывок».

Что, такого не могло быть в жизни? Говорите прямо — такого не могло быть в нашем кино о сороковых-пятидесятых, которого за постсоветские годы сняты тысячи километров и из которого (именно из него, а не из рассказов очевидцев, мемуаров или тем более современного событиям кино — ага, из «Весны» и «Кубанских казаков») мы черпаем свое представление о позднесталинских временах. «Номер 44» лишен исторической достоверности — вот уж кошмар по сравнению с нашими «Ленинградом-46», или «Ликвидацией», или «Мы из будущего». Смешно.

Выбирая между лубком постсоветского массового кино и штампами американского кинокомикса, пожалуй, стоит выбрать как раз комикс — жанр более давний, более уважаемый, более конвертируемый. Другое дело, что этого выбора нам никто и не предоставляет: фильмы такого рода в Голливуде редки, а, успешно опробовав новую форму цензуры по согласованию с прокатчиком, Мединский не остановится и в следующий раз запретит уже что-то точно стоящее. Так что «Номер 44» — и в этом смысле эпохальное кино.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20244980
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246536
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413114
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419592
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423664
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428967
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429622