Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20244880Этот адрес в Берлине знает каждый беженец: Турмштрассе, 21, ведомство по делам здравоохранения и социального обеспечения. Во дворе административного здания разбит небольшой палаточный городок, работает медпункт, несколько сотен человек толпятся у маленького экрана, на котором появляются все новые и новые сочетания цифр. В послеобеденном солнечном воздухе клубится сигаретный дым. Время от времени люди начинают аплодировать.
«Они радуются, потому что на экране появился номер кого-то из их семьи или знакомых. Это значит, конец бесконечного ожидания уже близок», — объясняет Раид. Раид сидит вместе с женой, маленьким сыном, братом и его семьей немного вдали от толпы на картонках под деревом. Он сам приехал в Берлин из Дамаска в июле и зарегистрировался за 4 часа. Его жена с остальной семьей прибыла неделю назад — из-за большого наплыва беженцев им теперь придется ждать минимум дней десять, пока на табло не появится их номер. BM000089 — написано на салатовой бумажке величиной чуть больше почтовой марки, которую Раид аккуратно держит большим и указательным пальцами, будто боясь, что она может рассыпаться у него в руках.
Раиду 31, по образованию он химик. В Сирии он работал в косметической промышленности. В голубой выглаженной рубашке и джинсах он выглядит так, будто просто вышел на обеденный перерыв из какого-нибудь офиса поблизости. Месяцы скитаний и ожиданий не оставили на нем видимых следов. Чтобы нелегально переплыть Эгейское море и перебраться из Турции в Грецию, Раид заплатил почти три тысячи евро, в среднем цена такой переправы колеблется от 2 до 4 тысяч. «Многие сирийцы, которые сейчас приезжают в Германию, могли бы жить в достатке в Сирии, если бы не было войны. Мы — трудолюбивый народ и очень этим гордимся, — рассказывает Раид. — Это и есть главная причина, почему мы приехали именно в Германию. Мы слышали, что здесь есть рабочие места, возможности. Мы будем платить налоги. Мы не собираемся просто получать пособие и спать целыми днями».
Слова Раида понравились бы большинству граждан Германии. Месяц спустя после того, как канцлер Ангела Меркель заявила, что право на убежище могут получить все, кто имеет для этого основания, что-то надломилось в немецком обществе. Различные страхи начали расползаться, как мыши, внедряясь во все дискурсы. Например, страх того, что Германия обеднеет, растратив все на помощь прибывшим. Страх, что Германия «исламизируется». Страх, что Германия перестанет быть Германией, той Германией с тем набором демократических ценностей, которым она гордится сегодня.
Согласно недавнему опросу, 51 процент респондентов напуган наплывом беженцев. По данным немецкого правительства, к концу года количество заявок на убежище за 2015 год будет составлять около 800 тысяч. По некоторым другим данным, эта отметка может достичь даже полутора миллионов. «Мы справимся» — именно так звучит официальная позиция Меркель. Другие члены ее партии, в том числе министр финансов Германии Вольфганг Шойбле и министр внутренних дел Томас де Мезьер, выразили сомнения. Рейтинг Меркель начал стремительно падать.
«Там у нас не осталось ничего. Все друзья в Швеции, Германии или Норвегии. Ни работы, ни денег, ни воды, ни электричества». Ее подруга Байан добавляет: «Ни парней!» Лубна смеется: «Это правда, все парни в Берлине».
В это время тысячи немцев помогают беженцам устроиться в Германии. Они не только собирают деньги, одежду и еду для тех, кто остался без средств, но и готовы принять новоприбывших у себя дома на какое-то время или даже усыновить детей, родители которых не смогли выехать или погибли в пути. Каждый помогает чем может — кто учит немецкому языку, кто помогает разобраться с бюрократическими преградами. С недавних пор на страницах газет даже появилось новое понятие, характеризующее эту тенденцию: «культура гостеприимства». Ее олицетворением стали видеокадры, облетевшие все немецкие новостные сайты: на Мюнхенском вокзале жители города аплодируют беженцам, только что сошедшим с поезда.
Неподалеку от семьи Раида на траве сидит компания из четырех девушек. У всех косынки на голове, длинная одежда, все хорошо говорят по-английски. «Мы почти месяц добирались сюда, — рассказывает 27-летняя Лубна, палестинка по происхождению, выросшая в Сирии. — Лишь на седьмой раз нам удалось перебежать через сирийско-турецкую границу. В Македонии мы спали в лесу несколько ночей. Сейчас мы живем в спортивном зале, но это ничего. Главное, что здесь нет войны». Вспоминать Сирию Лубне не хочется, она морщится. «Там у нас не осталось ничего. Все друзья в Швеции, Германии или Норвегии. Ни работы, ни денег, ни воды, ни электричества». Ее подруга Байан добавляет: «Ни парней!» Лубна смеется: «Это правда, все парни в Берлине».
Ни у Лубны, ни у Раида нет надежды на то, что ситуация в Сирии улучшится в ближайшее время. «Теперь еще и Россия вмешалась, — говорит Раид. — Зачем, спрашивается? У нас в Сирии и так хватает преступников. Большинство сирийцев бегут от режима Башара Асада, а Путин хочет его поддержать. Я понимаю: у России конфликт с Америкой, но зачем же решать его на нашей территории?»
Даже после закрытия ведомства по делам здравоохранения и социального обеспечения люди не хотят уходить. Многие из тех, у кого еще нет драгоценной салатовой бумажки, остаются ночевать прямо у забора, чтобы завтра, когда откроется ведомство, занять место в начале очереди и получить долгожданный номер. В шесть утра, когда охранники снимают ограждения, толпа врывается во двор здания, время от времени, особенно в эти нервные утренние часы, здесь случаются драки. Только зарегистрированным беженцам выдают на руки денежную помощь (143 евро в месяц) и выделяют место в приюте. Пробиться в начало очереди — это вопрос выживания.
На самом деле ожидание не прекращается и после удачной регистрации. В приюте для беженцев на юго-востоке Берлина, недалеко от аэропорта Шенефельд, живет около 180 беженцев из разных стран. Приют разместился в здании старой школы — здесь в классных комнатах теперь стоят двухэтажные кровати. С них свисают белые простыни — таким образом жители приюта пытаются создать себе хотя бы маленькое личное пространство. В каждой комнате проживает 8—10 человек. Рассмотрение прошения об убежище занимает в Германии в среднем 6 месяцев, многие ждут больше года (для сравнения: в Швейцарии или Норвегии эта процедура занимает всего 48 часов). До получения убежища просители не имеют права работать.
Сегодня в приюте — день открытых дверей. На переднем дворе развешены разноцветные шарики, волонтеры делают сладкую вату для детей, чуть подальше стоит полицейская машина. Только в первом полугодии 2015 года в Германии было зарегистрировано более двухсот нападений на приюты для беженцев. Трое полицейских (все — женщины) выходят из машины и внимательно осматривают территорию.
Через несколько минут происходит нечто неожиданное. Работницы полиции садятся за столик, достают цветную бумагу, ножницы и приглашают детей делать с ними аппликации. Многие дети еще не говорят по-немецки, но отлично понимают суть игры. Молниеносно возле полицейских выстраивается огромная очередь. Каждый ребенок получает самодельное полицейское удостоверение и каску из картона.
«Мы не первый раз здесь, — рассказывает полицейская Майнхольд. — Время от времени руководство приюта приглашает нас поиграть с детьми, и, мне кажется, это отличная идея. Многие из этих детей имеют о полицейских очень плохие воспоминания. Мы же хотим показать, что полиция — это люди, которые заботятся о них». Такого же мнения Мохаммед, 24-летний сириец в кепке с надписью «Portland US», проживающий в приюте: «Когда я видел полицейскую машину в Дамаске, я прятался, никто не хочет попасть в руки сирийской полиции. В Чехии меня заперли в тюрьму на несколько месяцев просто потому, что я нелегально находился в стране».
Из приблизительно 30 детей, играющих во дворе, где-то половина будет вынуждена вернуться с родителями в страны, откуда они приехали. В ближайшее время Германия планирует внести Албанию, Косово и Черногорию в список «безопасных стран происхождения». Самые высокие шансы остаться в Германии есть у беженцев, которые приехали из регионов, где сейчас идет война: Сирии, Афганистана, Ирака. Но, по данным организации Pro Asyl, изменения в целом не сильно повлияют на ситуацию в Германии: более 70 процентов беженцев приезжают из зон военных действий и только чуть больше 10 процентов — из стран Балканского полуострова. Чем критичнее будет ситуация в арабских странах, тем больше беженцев будет стремиться в Европу.
Вечереет, и волонтеры собираются расходиться по домам. Анна Ридль, живущая по соседству с приютом, приходит, чтобы помогать: рассортировывать вещи, собирать пожертвования. «Я просто не выдержала. Я не могла больше смотреть телевизор, я поняла: нужно действовать. Политики должны принять меры, чтобы вся эта система лучше работала. А справимся ли мы? Да, справимся, если каждый будет хотя бы немножко помогать».
Победит ли «культура гостеприимства» страх и будет ли этого достаточно, покажет время. На сегодняшний день прием беженцев в Германии — это хрупкий, тревожный и непредсказуемый процесс. Это неизвестность сродни той, в которой живет Мохаммед, уже несколько месяцев ожидающий официального разрешения остаться. Он не знает, какой будет его дальнейшая жизнь, но одна вещь для него более чем ясна. Прощаясь, он просит обязательно написать о том, как сильно он благодарен Германии. «Большое спасибо: людям, полиции, бундесканцлеру. Меня здесь принимают как брата».
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20244880Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20246439Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202413031Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202419519Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202420188Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202422840Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202423599Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202428767Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202428903Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202429557