Вместо войны

«Это война», — пишет в своем обращении директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. Он вспоминает годы блокады, напоминает, как наши предшественники «ловили и тушили бомбы, читали лекции воинам, придумывали и проводили экскурсии вдоль пустых рам». Но бог мой, как витиевато он описывает самое главное: что Эрмитаж закрывается в связи с пандемией. Вчитаемся в эти строки. «В условиях мировой пандемии и паники последняя функция — доступность — временно переходит online, что вполне соответствует духу времени». Какая-то функция куда-то переходит, что соответствует духу времени, — хочется воскликнуть: о чем это? Чего же проще — сказать: «Музей временно закрывается, но мы справимся, верим, надеемся, до скорых встреч».

Но так сказать сегодня в России нельзя. Страшнее любой реальной угрозы — даже для такого уважаемого человека — сказать что-то прямо. Вообще-то найти подходящий для ситуации тон для образованного человека не составляет проблемы. Но этот навык утерян, загнан куда-то вглубь, он саморепрессирован. Взамен есть только две разрешенные формы общения: ссылаться при каждом случае на опыт войны или выражаться как можно туманнее — «чтобы не допустить паники». Вот итог «огосударствления дискурса»: нет естественного, живого языка, с которым обращаются к людям в критический момент. Языка человеческой солидарности и сочувствия. Это полный провал культуры, самой гуманитарности.

Опасно сказать даже «мы». Где эта годами вдалбливаемая пропагандой искусственная конструкция? Где это «мы» сейчас, когда в нем действительно нуждаются? Его нет, как пел БГ в известной песне. Все это ваше «мы», дорогая пропаганда, рассыпалось на атомы, на осколки при первых признаках тревоги — и побежало скупать известно что.

Это не война. В том-то и дело. Это нужно понимать. Это — вместо войны.

Самый опасный враг теперь — мы сами. Эта угроза требует другого подхода и другого языка. Обращения, в первую очередь, к себе, внутреннего диалога с собой, как учили классики.

Суть вируса — в этом. В этом — его урок. Привет вам, милитаристы — те, кто готовился к атакам, к штурмам, к взятию высот. Готовил свои игрушечные танчики. Как они теперь могут помочь? Пандемия — словно бы ответ всем, кто считает войну «естественным состоянием». Вирус обнулил весь милитарный ассортимент, который в момент оказался ненужной рухлядью — примерно как весной 1986 года в Чернобыле. Вы, как всегда, готовились к выдуманным и прошлым угрозам. Теперь угроза — везде и нигде. В тебе и во мне. Оказалось, что самый опасный враг теперь — мы сами. Эта угроза требует другого подхода и другого языка. Обращения, в первую очередь, к себе, внутреннего диалога с собой, как учили классики.

На войне не считаются с потерями. Нынешний кризис прямо противоположен логике войны: это история о том, как сохранить, сберечь каждого. Неизвестно, как это скажется на мировой экономике (об этом пишет Кирилл Мартынов), но, в сущности, человечество в целом ведет себя сегодня наилучшим образом за всю историю своего существования: оно спасает не экономику, не систему, а человека, в первую очередь — тех, кто слабее. Пожилых людей. Это прямое взывание к человечности, к ответственности за весь мир.

Но кризис уже и показал кое-что. Рыночная экономика, пускай даже в зачаточном состоянии, как в России — те самые «жулики», тот самый капитализм — именно он не дал опустеть полкам в магазинах. Ажиотаж, вызванный паникой, постепенно спадает, полки заполняются. С масками, туалетной бумагой и антисептиками будет то же самое. Егор Гайдар в 1992 году, когда его спрашивали о том, откуда в магазинах появятся продукты и товары, отвечал: «Не знаю! Но должны появиться». И они появились. Так будет и на этот раз. Возможно, благодаря этому большинство наконец осознает, что у нас тридцать лет назад наступил капитализм? И что, если ему не мешать, он справится лучше, чем государство?

Что, в сущности, случилось? Все оказались вброшены в ситуацию коллективной ответственности — при ограниченных возможностях (для действий). Очень скоро люди привыкнут к новой ситуации (пассивной ответственности, пассивной этики) — и придет новая напасть: эта самая самоизоляция. Мир изменит не вирус, а массовый продолжительный опыт вынужденного самозаточения. Когда, попросту говоря, некуда себя деть. Самой важной проблемой станет скука. В сущности, в эпоху интернета есть много прекрасных возможностей — для самообразования, подчищения хвостов, для изучения языков. Уникальная и прекрасная возможность для самосовершенствования.

Проблемой это время является для тех, кто воспитан телевизором — в широком смысле. Телевизор помогает забыться, но он не способен создавать пространство «вне себя». Он не побуждает к обустройству собственных миров, автономий, странствий внутри себя. Но речь, конечно, не о ящике как таковом, а о культуре Фона. Вот ключевое слово прежней, довирусной, эпохи. Нам всем нужен какой-то «фон». Мы научились передоверять заботу о своей экзистенции и внутренней гармонии внешним раздражителям. Этот фон чаще всего принимает вид оглушительной музыки в публичных местах — в кафе, в магазинах, на улицах. Раскаты музыкального мусора, согласно замыслу владельцев, должны создавать «комфорт». Это окончательно отучило людей от внутреннего диалога с собой. И сейчас каждый внезапно обнаружит себя в оглушительной тишине. Там, где только и можно что-то важное «расслышать», как учили нас, — но нам это сегодня не удается. Удается расслышать лишь собственный страх, ощутить ничтожность нашего существования. Кто мы без этого гама? Никто. Весь этот «фон» лишил нас защиты, лишил экзистенциального иммунитета.

В отсутствие нормальной коммуникации в обществе придется буквально заново, самим заняться выработкой адекватного, современного «языка диалога» — взамен монструозного средневекового глашатая на площади.

Самый доступный у нас способ справиться с социальным одиночеством — как показала пара-тройка последних дней — писать заметки в сети о том, что в результате беды «Евросоюз распался в три дня». О, тут открылся как будто бы тайный портал: все, что прежде дремало на самом дне душ, полезло наружу. Не пропагандисты, а вполне здравые, тонкие, образованные люди пишут и постят сегодня — у каждого собственный «закат Европы». Тут есть какая-то работа бессознательного: в глубине души мы никак не можем поверить, что это хрупкое, расслабленное, «без капитана внутри» европейское сообщество способно пережить бурю. Переживет — и не такое переживало. Хотя бы потому, что большинству из них есть чего желать — скорейшего возвращения к «норме».

Главный вопрос философии: зачем люди при панике скупают туалетную бумагу? Будет много трактовок, будут еще написаны книги — а пока автор предлагает свою: это желание купить прочность подешевле. Бессознательно это попытка найти «что-то прочное в этом мире», который, увы, не может дать людям ощущение уверенности в завтрашнем дне — то, что давал, например, социализм. Сама суть нового мира — в его непрочности: он именно весь и стоит на подвижности, изменчивости, на риске, случае. Однако благодаря этой хрупкости он как раз и устойчив: Европа — это прочность хрупкости, прочность сложности, прочность изменчивости. Достигается эта диалектическая прочность за счет коммуникации.

Дело культуры сегодня — вовсе не в физическом действии, не в том, чтобы срочно переводить свои коллекции и фильмы в онлайн, в бесплатный доступ. Дело русской культуры — восполнять дефицит коммуникации, этот пробел, вакуум человечности, который возник у нас благодаря пропаганде. В отсутствие нормальной коммуникации в обществе («диалог — это ждать другого», писал Рикер) придется буквально заново, самим заняться выработкой адекватного, современного «языка диалога» — взамен монструозного средневекового глашатая на площади. Сейчас самое время для этого. Нужен новый язык солидарности, сочувствия, взаимопомощи. Нужно заново придумать язык общественного согласия. Телеканалы нового типа — «Дождь», как и его украинский близнец «Громадське», — прекрасно уловили этот главный надвигающийся дефицит. Массовый запрос на диалог, на соучастие; чтобы люди в карантине не чувствовали себя брошенными, не сошли с ума, с ними нужно разговаривать, общаться. Российский государственный телевизор продолжает не говорить, а извещать. Вещать. Это большая ошибка, и поэтому старый телевизор обречен. Он не выполняет сегодня даже прямых функций — информирования.

Самоизоляцию нужно воспринимать как игру. Такую новую игру, где нужно пройти все уровни и победить. «Это не героизм, что мы сидим дома». Не героизм — но кое-что можно сделать и в этой ситуации. Не гонять лишний раз, прихоти ради, курьеров — и вообще всех тех, кто остался сегодня «работать на линии». Они оказались самыми незащищенными. Позаботьтесь о близких. «В этой ситуации ничего нельзя сделать» — это заблуждение. Кое-что можно. Просто звоните им чаще, вашим родственникам, особенно пожилым. Тем, кто заперт в домах. Это то, в чем они нуждаются не меньше продуктов и лекарств; им труднее всего переносить это самозаточение — просто говорите с ними. Средства связи позволяют нам это делать. В широком смысле нам всем нужно стать психологами друг для друга. Так и делают уже во многих странах. Президенты Франции и Украины, например, превратились в психоаналитиков: они каждый день теперь разговаривают со страной — люди нуждаются сейчас в простых словах поддержки. Чтобы гулкая тишина не показалась страшнее вирусов.

Понравился материал? Помоги сайту!