Таких переломов было несколько.
Я училась в Красноярском художественном училище. Поступила на второй курс по конкурсу и училась хорошо. В основном писала картины маслом — какие-то натюрморты с рябиной и крынками, замшелые домишки, горы… Занималась с большим воодушевлением, пожалуй, даже фанатично. И почти все мои работы на просмотрах забирали в учебно-методический фонд. Учеба заканчивалась, я получила две оценки «5 с похвалой» и направление в Московский институт им. Сурикова. Но тут произошло непредвиденное. Я была в Москве, пришла на какую-то выставку (наверное, частной коллекции) в ЦДХ. Там выставлялись работы разных авторов, в основном французская живопись. Я подошла к одной картине Ван Гога и была так потрясена увиденным, что слезы подкатили к горлу и я выбежала из музея, не в силах сдерживать рыдания. В тот момент я поняла, что никогда не достигну подобной глубины и силы в живописи и никогда не буду больше заниматься живописью.
В Красноярском художественном институте я училась скульптуре и керамике, мне нравилось. После окончания осталась преподавать в этом же институте на кафедре скульптуры и керамики. Однако чувствовала, что мне чего-то не хватает, — хотелось научиться артикулировать свои действия, заниматься современным искусством.
Уехала в Москву, поступила в аспирантуру в Строгановку, написала диссертацию «Первобытная керамика как художественно-эстетический феномен. На материалах южносибирских древностей». Это было потрясающе интересно, возникла масса идей, которые касались современного искусства и в целом культуры/мировоззрения. Но шла перестройка, идеи осуществлялись очень медленно, а древности вообще никого не интересовали в то время. После защиты я участвовала в нескольких проектах галереи «Риджина». А когда Марат Гельман пригласил меня в свою галерею, я предложила ему проект «Музей женщины», и он принял предложение.