Андреа Вайс: «Подавляющее большинство испанцев не готово обсуждать репрессии Франко. Никто не хочет бередить рану»

Андреа Вайс — режиссер-документалист, историк, писатель, в своих работах исследующая историю ЛГБТ, совладелица одной из старейших женских независимых кинокомпаний Jezebel Productions, созданной вместе с режиссером-документалистом Гретой Шиллер в 1984 году. Среди документальных работ Вайс — «Побег в жизнь: история Эрики и Клауса Манн», представленная на Берлинском и Роттердамском кинофестивалях, «Женский Париж», «Лихорадка ООН» и др. Ее последняя работа — фильм-расследование «Кости раздора» («Bones of Contention») — была только что показана на кинофестивале «Бок о бок». «Кости» — док об испанском Обществе восстановления исторической памяти (что-то типа нашего «Мемориала») и о преступлениях франкистского режима против ЛГБТ. Одной из жертв этих репрессий был, в частности, Федерико Гарсиа Лорка, останки которого до сих пор не найдены.

— Когда вы впервые узнали об Обществе восстановления исторической памяти в Испании (ARMH — Asociación para la Recuperación de la Memoria Histórica)?

— В моей жизни было множество случайных совпадений, которые так или иначе впоследствии приводили к важным событиям. В 2011 году мне было необходимо сменить обстановку, и я размышляла, куда бы уехать на год. Я решила, что отправлюсь в Барселону. Для меня это совершенно особенный город, там я сразу чувствую себя как дома. По приезде у меня моментально образовались какие-то новые проекты, появились друзья, я ощутила связь с городом. Но то, что я стала свидетельницей небольшого митинга в защиту исторической памяти, было абсолютной случайностью. Я остановилась, заинтересовалась, и это привело к внезапному погружению в поразительную историю, о которой я ничего не знала до этого. Как только я приехала в Нью-Йорк, я сразу начала искать возможности снять обо всем этом документальный фильм. Я подала заявку на грант Фулбрайта и в 2015 году вернулась для съемок «Костей раздора».

— Я заметила, что среди этих людей совсем нет молодежи, протестующих в целом не так много, в основном это люди среднего возраста и совсем пожилые.

— К сожалению, движение за восстановление исторической памяти в Испании очень маленькое. Большинство левых активистов поддерживают движение, но не настолько, чтобы выходить вместе с ними на митинги. Еще дело в том, что группа активистов, которых я показываю в фильме, выходит на демонстрацию раз в неделю. То есть буквально каждую неделю в течение уже нескольких лет эти люди выходят со своими требованиями и митингуют у правительственных зданий. Это беспрецедентная история. Правительство полностью игнорирует их, но они продолжают упорно выходить на улицы, так как для них это личные истории их семей, это травма нескольких поколений. Конечно, есть и молодые люди, которые тоже поддерживают движение, но самые активные — именно эта небольшая группа людей. Важно понять, что подавляющее большинство населения Испании все еще не готово обсуждать репрессии франкистского режима. Даже левые либералы в большинстве своем все равно предпочитают оставить все как есть, потому что тема слишком сложная, слишком болезненная, никто не хочет бередить эту рану. Многие боятся, что дискуссия о репрессиях может серьезно разделить общество.

Несмотря на то что движение за восстановление исторической памяти официально поддержано ООН, государство полностью игнорирует эти протесты. Мне удалось запечатлеть в фильме редкий случай, когда во время очередного пикета у парламентского здания кому-то из активистов все же позволили передать внутрь здания документы с требованиями митингующих. Но официальный ответ так и не был получен.

— На ваш взгляд, нежелание людей говорить о репрессиях — это следствие коллективной травмы или результат десятилетий всеобщего осознанного молчания?

— Для людей старшего поколения, своими глазами наблюдавших репрессии, это, конечно, в первую очередь, страх, который они уже не в состоянии когда-либо перебороть. Это травма, которую они несут через всю свою жизнь. Но сам «пакт о молчании» также сыграл свою роль. Например, сегодня очень много простых людей, с которыми я лично разговаривала, вспоминая о Франко, рассказывают о его величии, о том, что он был отеческой фигурой для испанского народа. Многие не только не видят смысла в том, чтобы поднимать тему диктатуры после стольких лет, но зачастую даже неспособны дать оценку тем историческим событиям. Кто-то вообще до сих пор считает историю о репрессиях и преступлениях режима преувеличенной.

— К тому же закон об амнистии, принятый в 1977 году, ведь также не предполагал никакого суда и уголовного преследования сторонников Франко, отдававших приказы и совершавших массовые расстрелы людей?

— Именно так. Для любой страны признание преступлений государственного режима является необходимым условием для того, чтобы двигаться дальше. У жертв политических репрессий должны быть право на восстановление справедливости и возможность быть услышанными. Но ничего подобного в Испании не произошло. Никаких судебных процессов. Никакого правосудия переходного периода, никаких комиссий по установлению истины и примирению, ничего подобного. Закон об амнистии освободил политических заключенных, но также обеспечил неприкосновенность и защиту сотрудникам государственных органов, ответственных за репрессивные действия и полное забвение преступлений диктаторского режима. Франко умер в 1975 году, а «пакт о молчании» был нарушен лишь в конце 90-х.

— Борьба Общества восстановления исторической памяти — лишь одна из нескольких главных тем вашего фильма, которые кажутся вполне самостоятельными, но тем не менее с развитием повествования они оказываются тесно связаны и гармонично раскрывают друг друга...

— Да, с самого начала я хотела свести в фильме несколько линий: современное движение за восстановление исторической памяти, историю жизни и смерти Лорки, общественный спор о поиске его останков в местах безымянных массовых захоронений и историю испанского ЛГБТ-сообщества. Сначала я действительно не была уверена в том, удастся ли объединить эти нарративы в одном документальном фильме. К счастью, интуиция меня не подвела. Они оказались в большей степени взаимосвязаны, чем я предполагала вначале. Стоит отметить, что я начинала свои исследования с нуля.

— Как вы нашли героев фильма?

— Я думала о том, что у каждой линии повествования должны быть свои персонажи. Чтобы представить линию Гарсиа Лорки, я решила пригласить Лару Гарсиа Лорку, племянницу Лорки и главу Lorca Foundation. Но поговорить только с ней было бы недостаточно, поэтому я нашла молодого поэта и последователя Лорки Фернандо Вальверде, а также писателя Мигеля Кабальеро, автора книги о последних часах жизни Лорки.

ЛГБТ-активиста и президента Общества бывших социальных заключенных Энтони Руиса я нашла, изучая газетные архивы. Энтони мне очень помог, именно он познакомил меня с остальными героями: Эмпар Пинедой — известной испанской феминисткой и активисткой, о которой я, к сожалению, не знала, и Сильвией Рейес, активисткой движения транссексуалов, также пережившей режим Франко. В общем, благодаря Энтони я встретила тех людей, которых точно бы не нашла самостоятельно. Но особенно трудно нам было найти лесбиянок, готовых рассказать на камеру о своей жизни при Франко.

— Эти женщины все еще боятся говорить или они не готовы возвращаться к тяжелым воспоминаниям?

— Я думаю, дело в том, что лесбиянки, пережившие ту эпоху, десятилетиями молчавшие и старавшиеся быть невидимыми, просто не могут запросто взять и начать рассказывать свою личную историю на камеру всему миру. Всю свою жизнь они прожили в страхе, скрывались и подвергались гендерному насилию. Их опыт отличается от опыта того же Энтони, который не скрывал своей идентичности и отбыл срок за гомосексуальность, у него нет такого жесткого психологического барьера. Дело в том, что, в отличие от геев и транссексуалов, лесбиянки были менее видимы в тот период истории. Их как бы не существовало для общества и власти — при этом они тоже не могли жить открыто. Поэтому исследовать женскую лесбийскую историю было наиболее трудно. Но я все равно упорно старалась (смеется). Мне повезло, что я была знакома с писательницей Изабель Франк, которая уже обращалась к теме репрессий против ЛГБТ во времена диктатуры Франко и начала проводить некоторые исследования. Именно она поделилась со мной уникальной информацией относительно истории лесбиянок.

— В фильме вы рассказываете о подпольной мадридской ЛГБТ-субкультуре с кодовым названием «торговцы книгами». Это была локальная история Мадрида? Насколько был распространен этот способ находить единомышленников?

— О, это замечательная история. «Торговцы книгами» существовали по всей стране, это был код, который понимали все представители ЛГБТ-сообщества. Во времена диктатуры было невозможно познакомиться и открыто спросить у человека о его ориентации, поэтому представители ЛГБТ представлялись как «торговцы книгами». Это было понятно всем и удивительным образом оставалось безопасным, несмотря на то что происходило повсеместно, прямо под носом у Франко. Тогда был очень популярен кемпинг на природе, это был дешевый вид отдыха. Геи и лесбиянки собирались под прикрытием «общества торговцев книгами» и выезжали на выходные с палатками далеко от города. Это был островок свободы, единственная возможность ненадолго оказаться в безопасном пространстве, среди своих.

— Помимо исследований Изабель Франк обнаружили ли вы какие-либо значительные испанские исследования на тему франкистских репрессий против ЛГБТ? Может быть, в кино или литературе?

— Нет, ничего подобного. Более того, было очень трудно найти даже какие-либо визуальные свидетельства, без которых практически невозможно сделать полноценный фильм. Здесь мне помогло несколько вещей: первая опять же связана с Энтони, в его обществе был создан уникальный архив, посвященный арестованным гомо- и транссексуалам. Там были фотографии, тюремные записи, документы — минимальный набор материала, но именно он стал важной базой для моей дальнейшей работы. Я также нашла двух исследовательниц, которые три года назад проводили в Мадриде небольшую конференцию на тему памяти и сексуальности, где в том числе обсуждался женский вопрос, жизнь лесбиянок в период правления Франко. В рамках конференции была еще крошечная выставка с архивными материалами, которые также помогли мне. Но, к сожалению, кроме вышеупомянутого, тема истории ЛГБТ во времена Франко практически не обсуждалась в Испании.

— В титрах указано, что вы также работали с несколькими государственными архивами в Мадриде и Барселоне. Мне стало интересно, что вы там обнаружили, — ведь известно, что в связи с многолетним «пактом о молчании» архивных документов о репрессиях режима Франко практически не найти.

— Это правда, но тем не менее я смогла найти в этих архивах изображения известных людей, являвшихся представителями квир-сообщества, таких, как актриса Маргарита Ширгу, журналист и публицист Ирене Поло. В «Костях раздора» есть анимированный блок, где я перечисляю известных квир-женщин, живших в эпоху Испанской Республики, и все их фотографии я нашла в официальных архивах, но лишь потому, что это документы 20-х годов, созданные до прихода Франко к власти. Также мне с большим трудом удалось найти кинохронику из франкистских тюрем, где содержались республиканцы и политзаключенные. Опять же здесь мне очень помог многолетний опыт архивной работы, потому что при запросе некоторых фотографий и документов мне упорно отвечали, что их не существует, но я в итоге все находила!

— Сколько лет вы потратили на изучение темы и подготовку фильма?

— Я начала работу в 2012 году, когда готовила заявку на грант, а к 2015-му уже была готова приступить к съемкам. «Кости раздора» стали естественным продолжением многолетней работы — и до них я долго занималась историей ЛГБТ в различных культурах, историей женского движения, историей других маргинализированных групп. Я делала фильмы об ЛГБТ-сообществах Южной Африки, США («До Стоунволла»), о парижских лесбиянках, в частности, писательницах и художницах 20-х годов, сформировавших довольно радикальное для того времени квир-сообщество, просуществовавшее до прихода Гитлера к власти (Paris was a Woman). Поэтому я особенно рада, что этот фильм позволил мне соединить два предмета моего интереса — творчество Гарсиа Лорки и мое стремление вписать историю ЛГБТ в контекст глобальной борьбы за права человека.

— Когда вы впервые открыли для себя поэзию Федерико Гарсиа Лорки и знали ли вы о его судьбе?

— В начале 1990-х я жила в Лондоне, в Альберт-холле было большое благотворительное событие в поддержку Стоунволлского движения. Там выступало много знаменитостей, музыкантов, актеров. Внезапно на сцене появился молодой Антонио Бандерас, который тогда был известен только по фильмам Альмодовара; он вышел и зачитал стихотворения Лорки. Меня это сильно впечатлило, его внезапное поэтическое выступление выделялось на фоне остальных. Я читала Лорку в школе, но именно этот момент сподвиг меня снова обратиться к его творчеству. Мне захотелось узнать о нем больше. Сегодня Лорка — настоящая икона испанской квир-культуры, но тогда, в начале 90-х, не было широко известно, что он был геем. Хотя, услышав довольно эротическое стихотворение, которое Бандерас читал на ЛГБТ-мероприятии, нетрудно было заподозрить, что тут есть гомосексуальный контекст. В тот момент я ничего не знала о судьбе Лорки, не знала, что он исчез во времена испанской Гражданской войны и его останки до сих пор не найдены. В 2012 году в Испании проходила большая дискуссия о том, искать останки Лорки или нет, проводить ли эксгумации. Таким образом, он также стал символом всех тех жертв режима (более 120 000 человек), чьи останки до сих пор лежат в бессчетных безымянных общих могилах, разбросанных по всей Испании.

— Что известно о судьбах тех заключенных — представителей ЛГБТ, которые остались в тюрьме и после смерти Франко?

— Больше всего меня поразило, что люди, осужденные за гомосексуальность, так и не были признаны политическими заключенными. Геи и транссексуалы остались в статусе социальных преступников. Когда начали проводиться переговоры об освобождении политических заключенных, люди, осужденные за гомосексуальность, просто не попали в эту категорию, никто не упоминал их, и никто не защитил их права. Тысячи людей продолжали годами гнить в тюрьмах. К сожалению, мне не удалось лично поговорить ни с кем из таких бывших заключенных. Многих уже нет в живых. Энтони был в тюрьме после смерти Франко, Сильвия Рейес находилась в тюрьме, когда Франко умер, и даже после была снова арестована по тем же законам. Но все же они не провели в тюрьме годы, как большинство людей, обвиненных в гомосексуальности.

— В вашем фильме есть тема истории, обращенной вспять, вы возвращаетесь к юности Лорки, к 1920-м годам и временам Республики, когда никто — в частности, ЛГБТ-сообщество — не мог представить, что грядут диктатура и репрессии.

— Я думаю, людям всегда хочется верить в прогресс, думать, что история движется линейно вперед в сторону открытости. Нравится оглядываться назад на старые, «плохие», времена и облегченно думать о сегодняшнем дне как о лучшем. Но история совсем не так работает. Та небольшая глава истории Испании перед приходом к власти Франко была периодом большой свободы — в первую очередь, для женщин. Но эта дверь почти мгновенно захлопнулась. Я думаю, у современного общества есть большой риск резкого возвращения назад. Например, в США мы успели привыкнуть принимать наши свободы как должное, но сейчас наступают мрачные времена, власть становится более правой, важно быть начеку и не допустить отката назад. И это не в последнюю очередь касается ЛГБТ-сообщества. Сейчас Трамп не нападает прямо на ЛГБТ, но он нападает на всех остальных — иммигрантов, бедных, женщин. Нам важно понимать, что все мы обязаны защищать права друг друга, иначе может быть слишком поздно. Трамп пришел к власти как раз тогда, когда я заканчивала фильм (а правительство Испании, как известно, также правое), и тут я осознала, что мое кино — уже не столько о малоизученном историческом периоде, сколько предостережение для всех нас. Фильм о том, что, если мы не будем изучать нашу историю, мы вернемся назад, к худшему положению вещей. Я надеюсь, что этот фильм станет частью сопротивления тому, что происходит не только в Испании, в России или в США, но и во всем мире.

— Как «Кости раздора» приняли в Испании?

— Фильм был показан на нескольких фестивалях в Испании, к сожалению, я не присутствовала на показах. Но я безумно счастлива, что он все-таки выйдет в испанский прокат в январе и я поеду на премьеру. Когда я впервые представила фильм на Берлинском фестивале, на показе было много испанских журналистов, фильм вызвал большое количество публикаций в испанской прессе, так как никто из испанских кинематографистов не затрагивал эту тему. Благодаря шумихе в прессе нашелся испанский дистрибьютор. Я полагаю, это тот случай, когда иностранцу удается первому взглянуть на проблему со стороны. Я с нетерпением жду того, как отреагируют на фильм в маленьких городах, за пределами Мадрида и Барселоны. Я также думаю, что присутствие Лорки в моем фильме поможет расширить потенциальную аудиторию. Ведь не так много людей заинтересовано в фильме о движении за восстановление исторической памяти, а тем более в истории ЛГБТ, но огромное количество людей заинтересовано в Лорке. Лорка чрезвычайно популярен в Испании, его поэзия — национальное достояние.

— Как вы оцениваете отношение к ЛГБТ-сообществу в Испании сегодня?

— Я думаю, что в целом в мировом масштабе ситуация с правами ЛГБТ очень нестабильная. С одной стороны, мы наблюдаем небывалый прогресс: все больше стран, где лесбиянки и геи могут заключать браки, усыновлять детей. Но в то же время усиливается негативная реакция на ЛГБТ. Чем более видимыми мы становимся, тем более видимой становится агрессия против нас. В случае с Россией меня больше всего пугает то, что дискриминация ЛГБТ институционализирована. Это не просто какие-то отдельные акты насилия, это официальная государственная политика. И единственный верный способ борьбы — не бояться постоять за себя, не ждать разрешения.

Понравился материал? Помоги сайту!