17 декабря 2015Кино
156

Беата Бубенец: «Там просто другое оружие используется»

Режиссер «Чечена», только что получившего приз за лучший фильм на «Артдокфесте», — о разнице между Майданом и фронтом и о том, что в доке важнее строгих фактов

текст: Наталья Серебрякова
Detailed_pictureКадр из фильма «Чечен»

— Как вы встретили своего протагониста, Руслана?

— Я его нашла в палатке «афганцев», которых снимала.

— То есть сначала вы хотели снять фильм об «афганцах»-майдановцах?

— Нет, первоначально у меня вообще не было мысли снимать фильм. Я просто поехала на Майдан — в какой-то момент стало понятно, что эти события будут развиваться долго и что там есть на что посмотреть. Естественно, у меня с собой была камера. Сначала я снимала какие-то яркие события, которые там происходили каждый день, штурмы, бои. А потом наступил период затишья. Все одно и то же, Майдан стал превращаться в будни. Что снимать? И тут я познакомилась с очень интересными мужчинами, которые оказались «афганцами», они повели нас в палатку — там я встретила своего героя. Сначала я снимала «афганцев» — они очень яркие и харизматичные. Но выбор в итоге остановила на Чечене.

— Вам рассказали его историю?

— Он сам мне рассказал свою историю. Очень хотел сниматься, и он такой очень артистичный. То, что он хочет рассказывать о себе, меня в нем как раз не очень привлекало. Даже раздражало в какой-то момент. Но потом мне показалось, что он самый интересный герой. Что у него есть глубокая драма: не та, которую он проговаривает, — гибель братьев, неприязнь к России, не позволившей Чечне стать независимой, — а та, которую он проживает. Внешние события, какие-то биографические факты мне были меньше всего интересны.

Беата БубенецБеата Бубенец

— Он же, по-моему, все время привирает...

— Он такой демонстративный тип личности. От этого возникает ощущение, что он привирает. Но разве это принципиально важно? Ваше мнение о нем изменится, если вы, например, узнаете, что у него жена действительно живет во Франции, но у нее там не отель, а она, к примеру, сдает квартиру?

Мне кажется, когда зритель зацикливается на таких деталях, это значит, что он не понял, о чем фильм. Кто вообще сказал, что герой должен все время говорить правду? Я вас понимаю, журналистов всегда смущает, что Руслан говорит какие-то противоречивые вещи. Журналистам важны информация и факты. Им кажется, если герой говорит неправду, то ценность его высказывания сразу теряется. Для меня важнее не факты, не логика, а то состояние, в котором герой находится. Кто-то смотрит фильм интеллектуально и пытается найти логическое объяснение — за кого он, за Украину или за Россию? Он там кричит вначале «Слава Украине!», потом «Слава России!», потом «Аллах акбар!»

В голове у людей штампы, и если жизнь немного выходит за рамки этих штампов, им становится дико дискомфортно. Вот, к примеру, для многих этот фильм — оппозиционное высказывание. А для меня он совсем не про Путина или про то, что Путин плохой, а Руслан хороший (или наоборот). Это не важно, это, скорее, какой-то внешний антураж. Например, сейчас Руслан ровно так же отзывается о Порошенко и об украинской власти.

— Так в чем же драма героя, если все конфликты, которые он артикулирует, — ложные, вымышленные? Кажется, что это персонаж, чья главная проблема в том, что он не может найти для себя подходящий сюжет. Так?

— На мой взгляд, драма Руслана заключается в том, что он находится в состоянии постоянной внутренней борьбы, война внутри него, поэтому он не приспособлен к мирной жизни. Всю жизнь, как он сам говорит, или воюет, или сидит в тюрьме, или занимается оружием. Он неприкаянный: с одной стороны, ищет покоя, с другой стороны, не знает, что в нем делать. Для меня как для режиссера это был невероятный подарок — что он встретил в Киеве прекрасную женщину, совсем далекую от войны, из другой жизни, у него появился шанс на то, чтобы жить мирной жизнью, но он не находит в этой мирной жизни себе места.

— Ваш предыдущий фильм был о Дмитрии «Энтео» Цорионове, персонаже не только одиозном, но и абсолютно медийном. Нет ли тут этического и профессионального парадокса: с одной стороны, то, что происходит в реальности, — например, жизнь гражданина Цорионова — может и должно быть снято. С другой, то, что происходит в медиареальности, — акции активиста Энтео — лишь приумножается вашей фиксацией и трансляцией. Фильм независимо от его содержания становится еще одним медийным упоминанием о медиаактивисте — то есть еще одним его достижением. То же самое, кстати, верно и для Pussy Riot, фильм о которых тут же показывают.

— Однажды у меня брала интервью журналистка, которая не видела мой фильм об Энтео, но знала, кто он такой. И, видимо, решила, что раз я снимаю фильм о православных активистах, то я сама православная активистка, и стала задавать мне риторические вопросы вроде «а может ли православный человек совершать такие поступки?» Я делала кино об Энтео не для того, чтобы его прославить или разоблачить: мне показалось, что нельзя игнорировать такое значимое в современной российской действительности явление, как православный активизм. Есть такое представление, что нужно обращать внимание только на все хорошее, тогда это хорошее будет приумножаться, а все плохое, что происходит в жизни, нужно игнорировать, тогда оно все как-то само по себе исчезнет. Мне кажется, это несколько инфантильный подход к реальности. Я считаю, что нужно идти в сторону боли, а не избегать ее. Мне интереснее обращать внимание на спорные вещи, проблемные моменты. Проблему можно решить, только если обращать на нее внимание.

Кадр из фильма «Чечен»Кадр из фильма «Чечен»

— Вы видели массовые движения и беспорядки в Киеве, в Донецке, в Крыму. По вашим наблюдениям, люди там и там сделаны, грубо говоря, из разного теста? Или это ровно те же самые люди с теми же самыми надеждами и желаниями, которые просто в силу стечения разных обстоятельств поверили в разные, даже противоположные, лозунги?

— И там и там была очень разношерстная публика. Нельзя сказать, что на Майдане были романтики, а на Донбассе зомбированные. Людей, которых просто захватила эта стихия, которые не осознавали, что происходит, а просто шли за большинством, было много везде.

— То есть ехать в Донецк было не страшнее, чем в Киев?

— Мне вначале было страшно ехать даже на Майдан, потому что там кидали камни, постоянно что-то горело. Но реальность немного отличалась от видеороликов в интернете. Когда я приехала, оказалось, что все там не так опасно. Те же самые бои шли не на всей территории, а только на баррикадах. В тебя могли попасть камнем, бутылкой или выстрелить из травматического пистолета, но ты мог контролировать степень опасности. А что касается войны, то там просто другое оружие используется, которое поражает за несколько километров, они не всегда знают и видят, куда стреляют. И получается, что погибают мирные жители. В этом смысле на войне, конечно, было опаснее, чем на Майдане.

— В какой-то момент вы теряете своего героя... Как вы потом его нашли?

— Я действительно потеряла с ним связь после Крыма, все лето 2014 года я с ним не виделась. А потом решила монтировать фильм. Это было как раз самое сложное — я не очень хорошо монтирую, долго возилась и сделала версию без финала. Показала в Школе документального кино ученикам Разбежкиной, и стало ясно, что нужно обязательно доснять героя, чтобы был конец. И в тот момент, когда решила, что мне это было нужно, я как-то смогла его найти. Поехала в Киев на фестиваль DocuDays, стала его искать; никто не знал, где он. А потом он сам вышел на меня, кто-то, видимо, сказал, что я его ищу.

— Он же очень изменился за это время...

— Да, даже чисто внешне. Он как-то стал выглядеть немного по-другому, и у него появилась вот эта манера все время ходить туда-сюда. И рассказывал мне, какие у него были ранения за это время, какие травмы — в том числе и проблемы с головой. Короче говоря, у него были какие-то проблемы со здоровьем, психикой, и это чувствовалось. Он не мог сконцентрироваться, он начинал о чем-то говорить и забывал. Он стал другим.

— Где сейчас Руслан и чем он занимается?

— Руслана сейчас судят за незаконное хранение оружие. Он служил в не очень удобном для нынешней украинской власти добровольческом батальоне «Айдар». Чтобы взять их под свой контроль, власть начала репрессии против многих его участников. Кто-то подчинился власти, кто-то захотел остаться независимым. Руслан, естественно, оказался в числе последних. И против него, как и против некоторых других айдаровцев, возбудили уголовное дело. Но я рада, что он не один, в любом случае теперь у него уже есть жена, которая его любит и ждет.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20248554
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202415220
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202419598
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202424835
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202426322