© Olga LucovnicovaФильм «Дядя Тудор» начинается как этнографическая зарисовка. Полуразрушенный домик где-то в Молдове. Мама чистит картошку. Говорит о том, как она любит свой край. Домашнее застолье с родственниками, среди которых сидит Оля. Она выглядит одновременно частью этой семьи и чужой. На домашней видеозаписи девятилетняя Оля поет перед всем классом. И вот уже кажется, что перед нами ностальгический фильм об утерянном детстве. Оля спрашивает кого-то из родственниц: что вы помните обо мне в детстве? Женщина говорит, что у Оли был сложный характер. На тот же вопрос дядя не может ответить. У него для Оли нет определений. Он не помнит, какой она была. Разве что сейчас она выглядит немного более зрелой. Оля направляет объектив камеры на разноцветные, узорчатые ковры, старую мебель, иконки. Дядя спрашивает: что ты там видишь? Оля говорит: мои детские воспоминания. Покажи мне, просит дядя, и корчит рожи в камеру. Медленно по покрывалам ползет гусеница, которая после оказывается в лапах паука, и тут мы начинаем понимать, о чем на самом деле этот фильм.
В разных секциях этого Берлинале было много фильмов о сексуальном насилии, созданных режиссерами-женщинами. Может показаться, что это такой тренд. На самом деле масштаб репрезентации этой темы только приближается к масштабу самой проблемы. Виржини Депант рассказывала, что после выхода ее книги она стала получать письма, в которых женщины делились с ней личными историями о пережитом насилии. Сначала она тоже решила, что ее корреспондентки выдумывают, — уж слишком много было таких историй. Но потом поняла, что это простая статистика: случаи харассмента и насилия встречаются на каждом шагу. Так что, видимо, на следующих фестивалях таких фильмов будет еще больше.
Но «Дядя Тудор» шокирует даже тех зрителей, кто хорошо знаком с темой и читал о психологии насильников и педофилов. Шокирует само спокойствие, с которым дядя — спившийся старый мужчина — сознается в том, что он делал, но упорно настаивает на том, что это ни в коем случае нельзя назвать грехом. Он ведь так ни разу и не проник в Олю, а мог бы. Но он всегда считал, что девушка должна оставаться невинной, неиспорченной. Когда Оля говорит, что ей тогда было всего девять лет, дядя тут же отмахивается: не такая уж и маленькая. Если учесть возраст дяди, то можно предположить, что он принадлежит к послевоенному поколению, которое «видало вещи и похуже». Во время диалога мы не видим ни Олиного лица, ни лица дяди. Только все тот же дом, занавески, иконки, паук. Кажется, что она записывала аудио скрыто — настолько сложно поверить, что дядя действительно откровенно говорит обо всем, зная, что его ответы запечатлевает камера. Но, по словам Ольги, дядя знал о записи и только через несколько дней понял, в чем же он на самом деле ей признался.
Ольга Луковникова родилась в Молдове, а сейчас живет и учится в Бельгии. Только уехав из своей родной страны и от родственников, она смогла рассказать о своих детских воспоминаниях, хотя семья просила ее этого не делать. До этого Ольга снимала короткометражки об историях других людей. При работе над одной из них ей не удалось раскрыть полностью героя с его травмой — тот не позволил ей зайти так далеко. И тогда она подумала: почему она ждет чего-то от другого человека, если сама не готова говорить о себе? Свой дебютный полный метр Ольга собирается делать уже не о личной, а о коллективной травме, которую оставила после себя Вторая мировая война. Может быть, найдется там место и персонажу, который будет похож на дядю Тудора.
Понравился материал? Помоги сайту!
